Моби Дик, или Белый Кит - Герман Мелвилл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Нет, нет, не надо воды; я хочу дать ему настоящую смертельную закалку. Эй, там наверху! Тэштиго, Квикег, Дэггу! Что скажете вы, язычники? Согласны ли вы дать мне столько крови, чтобы она покрыла это лезвие? — И он поднял гарпун высоко в воздух.
Три темные головы согласно кивнули: «Да».
Были сделаны три надреза в языческой плоти, и так был закален гарпун для Белого Кита.
— Ego non baptizo te in nomine patris, sed in nomine diaboli!(317) — дико вскричал Ахав, когда пагубное железо, шипя, поглотило кровь своего крещения.
Перебрав все запасные древки, хранившиеся в трюме, Ахав остановился на одном — оно было из американского орешника, и кора еще одевала его. Его вставили в железный раструб. Затем размотали бухту нового троса, отрезали саженей десять и сильно натянули на шпиле. Ахав прижал трос ногой, и тот запел, как струна. Тогда, низко наклонившись и удостоверившись, что в канате нет ни узлов ни утолщений, Ахав воскликнул:
— Отлично! Теперь можно закреплять рукоятку!
Трос с одного конца распустили, и растянутые волокна накрутили, навили в раструб гарпуна; потом сюда прочно вогнали древко; после этого свободный конец троса протянули до половины рукояти и здесь надежно закрепили, туго переплетя штертом. Теперь, когда все было готово, дерево, железо и пенька — словно три парки — стали неотделимы друг от друга, и тогда Ахав угрюмо зашагал прочь, унося свое оружие; а удары его костяной ноги и удары орешникового древка гулко отдавались по палубе. Но он еще не успел скрыться у себя в каюте, когда позади него раздался едва слышный, диковинный, чуть насмешливый и в то же время прежалостный звук. О Пип! сам твой горький смех, твой праздный, но настороженный взгляд — все твои странные ужимки переплелись многозначительно с мрачной судьбой этого унылого корабля, и ты же еще над ним насмехался!
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Глава CXIV
Позолота
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Проникая все глубже и глубже в центр японского промыслового района, «Пекод» был теперь весь охвачен охотничьей горячкой. Подчас в тихую, прохладную погоду матросам случалось не выходить из вельботов по двенадцати, пятнадцати, восемнадцати, а то и двадцати часов подряд; они то гребли изо всех сил, то шли под парусом, гоняясь за китом, то в короткий и сладостный перерыв сидели неподвижно иногда целый час, ожидая, пока он всплывет на поверхность; но плоды их трудов были невелики.
В такие дни, когда сидишь под лучами нежаркого солнца и целый день тебя качают неторопливые, отлогие валы; когда сидишь в своем вельботе, легком, точно берестовый челн, в приятной беседе с ласковыми волнами, которые, словно котята у очага, мурлычут и трутся о борт; тогда-то и начинаешь испытывать сонное блаженство и, глядя на безмятежно прекрасную и сверкающую шкуру океана, забываешь о тигрином сердце, что бьется под ней; и никак не заставишь себя помнить о том, что вслед за этой бархатной лапой идет беспощадный клык. В такие дни скиталец в своем вельботе проникается к морю каким-то сыновним, доверчивым чувством, которое сродни его чувству к земле; море для него — словно бескрайняя цветущая равнина, и корабль, плывущий вдали, так что одни только мачты виднеются над горизонтом, пробирается как будто не по высоким волнам, а по высокой траве холмистой прерии; так лошади переселенцев на Дальнем Западе тонут в удивительном разливе зелени по самые уши, которые одни только настороженно поднимаются из травы.
Узкие, нехоженые лощины, голубые, мягкие склоны холмов; когда певучая тишина воцаряется над ними, ты, кажется, готов поклясться, что видишь усталых ребятишек, которые, набегавшись, спят на полянках, а кругом сияет радостный май и лесным цветам пришла пора распускаться. И все это сливается с ощущением таинственности в твоей душе, и вымысел встречается с действительностью, и, взаимно проницая друг друга, они образуют одно нерасторжимое целое.
Подобные умиротворяющие видения — как ни мимолетны они — оказывали свое воздействие, пусть также мимолетное, даже на Ахава. Но если эти тайные золотые ключи отмыкали двери к его тайным золотым сокровищам, то стоило ему дохнуть на них, и они тут же тускнели.
О зеленые лощины! О бескрайние ландшафты вечной весны духа; здесь — хотя убийственный суховей земной жизни давно уже спалил вас, — только здесь может еще человек валяться и кататься, точно резвый стригунок в клевере поутру, и одно какое-то мгновение ощущать на своих боках прохладную росу бессмертной жизни. Если бы только, о господи! эти благословенные минуты затишья могли длиться вечно! Но путаные, обманчивые нити жизни плетутся утком по основе: прямо — штили, поперек — штормы; на каждый штиль — по шторму. В этой жизни нет прямого, необратимого развития; мы движемся не по твердым ступеням, чтобы остановиться у последней, — от младенческой бессознательности, через бездумную веру детства, через сомнение подростка (всеобщий жребий), скептицизм, а затем и неверие к задумчивому отдохновению зрелости, которое знаменуется словами «Если б». Нет, пройдя по ступеням, мы описываем круг еще и еще раз и всегда остаемся одновременно и младенцами, и детьми, и подростками, и мужчинами с вечным «Если б». Где лежит последняя гавань, в которой мы пришвартуемся навеки? В каком горнем эфире плывет этот мир, от которого и самые усталые никогда не устанут? Где прячется отец подкидыша? Наши души подобны сиротам, чьи невенчанные матери умерли в родах; тайна нашего отцовства лежит в могиле, и туда мы должны последовать, чтобы узнать ее.
В тот же самый день, глядя за борт своего вельбота в ту же самую золотую глубину, Старбек тихо промолвил:
— О бездонная, неизъяснимая прелесть, какую дарит жениху взгляд возлюбленной невесты! Не говори мне о твоих острозубых акулах и о твоем людоедском коварстве. Пусть вера вытеснит истину, пусть вымысел вытеснит память; я гляжу в самую глубину, и я верую.
А Стабб подскочил, точно рыба, сверкая чешуей в золотистом свете:
— Я Стабб, и всякое бывало в моей жизни; но вот я, Стабб, клянусь, что Стабб всегда и везде был весел!
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Глава CXV
«Пекод» встречает «Холостяка»
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
И в самом деле веселое зрелище открылось «Пекоду» вскоре
