Знаменитый Павлюк. Повести и рассказы - Павел Нилин

— И вот видишь, — вдруг вступила в разговор суховатая женщина с визгливым голосом и со скорбным лицом монашки, — вот видишь, брат-то тебя принял, как родного принял, единоутробного. А ты как, красиво поступил?..

— Ты, пожалуйста, не скули, — кротко попросил ее Тишков.

— Как же это я могу, то есть, не скулить? — взвизгнула женщина. — Ведь брата родного, все видели, не пожалел...

— Да погоди ты, пчела! — опять попросил Тишков и как бы заслонил ее своей спиной от Перекресова. — Вот такая у меня, выходит, биография жизни. Из шахтеров я обратно превращаюсь в колхозника. Хотя раньше я колхозником не был. Я тридцать шесть лет проработал на шахтах. А до шахтерства был просто крестьянином, жил в родительском дому. Ну и вот, я приехал сюда почти что три года назад. Жена моя сразу же ударилась в слезы. Воздух-то здесь имеется точно такой, какой нужен, — чистый, свежий. Речка красивая рядом. Гора. Лес. А вот с пищей, глядим, неважно.

«Это верно», — про себя согласился Сергей Варфоломеевич, вдруг почувствовав, что хочет есть. Ведь с утра, кроме стакана молока, он ничего не ел. А день уже клонился к вечеру. Однако надежды на обед не было. Едва ли тут, у этого Тишкова, пообедаешь.

9

Только что улыбавшийся Тишков опять посуровел, сделался даже страшным. Бурая кожа на его лице побагровела. Он стал рассказывать о Федоре Бескудникове, который председательствовал тут до него.

«Правильно, — про себя подтвердил Сергей Варфоломеевич. — Это брат Клавдии Бескудниковой. Я его знаю — алкоголик. А где теперь, хорошо бы узнать, сама Клавдия?»

— И ведь что обиднее всего? — говорил Тишков. — Обиднее всего, что все в колхозе видели, что этот Федор Иванович никуда не годится. А вот они, он кивнул на председателя райисполкома, — его все-таки поддерживали. Бескудников прямо откровенно заявлял, что у него своя рука в райисполкоме. Вот эта рука. — Тишков уже с ненавистью смотрел на Сергея Варфоломеевича.

Сергей Варфоломеевич хотел возразить: Бескудникова он и не собирался поддерживать. Но вдруг подумал с почти болезненным безразличием. «А, все равно, валите все на меня!» И ему даже есть больше не хотелось.

В толпе, окружившей приезжих, Тишков отыскал какую-то старуху и сказал ей:

— Иди, Варвара Саввишна, к себе. Мы сейчас к тебе придем твоих чушек смотреть. — Потом увидел молоденького паренька и ему приказал: — Ты тоже жди нас, Семен. Будь у себя, на месте.

«Он, видите ли, этот Тишков, уже все заранее решил. Даже не спрашивает приезжих, куда бы они хотели пойти. Он сам за них распорядился, будто они тоже прибыли под его начало. Нехороший мужик, — поглядел на него Сергей Варфоломеевич. — С ним только свяжись. Правильно про него рассказывал Терентьев, что они тут с братом какие-то махинации творили и он брата родного обманул. Даже женщина вон какая-то подтверждает. Надо поговорить с этой женщиной. А Капоров допустил грубейшую ошибку — рекомендовал его в председатели. И теперь я буду это расхлебывать. Нет, кажется, не Капоров его рекомендовал. Кажется, Никитин. Ну, все равно, все равно. А мне расхлебывать».

— ...И вот, — продолжал рассказывать Тишков, — я сперва определился тут по конной части. Потом меня перевели в бригаду по огородничеству. А дальше уж пришлось заняться полеводством. И спасибо Григорию Назарычу. Ведь полное расстройство во всем. А этот Федор Бескудников гуляет. Жена его спекулирует на станции, а он гуляет. Баб много, бабы молодые. И он везде желанный гость. Всем справки выдает, кто ударяется в спекуляцию. Ну, что тут делать? А? — как бы спрашивает он секретаря обкома. — Ну, что вы станете делать? Жена моя, понятно, предлагает, как женщина: уедем, Тиша. Не мы, говорит, уделали этот развал, не нам, мол, его и разбирать. А кому же? Нет, я подумал, это будет для меня слишком обидно — уезжать, поскольку я уже сюда прибыл и поскольку некоторые колхозники уже уцепились за меня и поверили, что я буду наводить порядок. И, кроме того, я шахтер. Конечно, здесь обстановка другая. Но я так всегда считаю — и на войне считал, — что если человек есть мастер какого-нибудь дела, то он, где бы ни было, все равно себя окажет, и не потеряется, и все поймет вне зависимости от обстановки. А я все-таки на шахте был и бригадиром, и недолго, правда, работал начальником участка. Кто же, кроме меня, тут может разобраться, поскольку к тому же я нуждаюсь в свежем воздухе для поддержания своего здоровья. А свежий воздух здесь есть. Вы глядите, какая красота!

Никакой особой красоты его собеседники, однако, не заметили.

Они шли по длинной улице вдоль покосившихся клетушек-амбарушек, и Тишков продолжал рассказывать о неукротимом характере Федора Бескудникова, чуть было вконец не развалившего этот колхоз.

И ведь до чего был упорный этот Бескудников! Ни за что не хотел уйти со своего поста. Уж по-всякому его уговаривали колхозники: уйди, мол, добровольно, Федор. Он одно что твердил: «За меня — райком и райисполком».

Тогда Тишков решил подойти к нему по-иному. Тишков купил на станции пол-литра и еще четвертинку, зазвал к себе Бескудникова, хорошо с ним выпил и обрисовал ему за выпивкой всю картину бедственного положения колхоза.

«И ведь все это так просто не кончится, — говорил ему Тишков. — Ведь рано или поздно нагрянет какая-нибудь комиссия, все вскроется. И хорошо ли тогда тебе будет, Федор, в твоих сравнительно молодых годах сидеть за решеткой?»

Бескудникова, похоже, проняли эти слова. Он даже всплакнул пьяными слезами, признал, что в колхозе творится черт знает что. Глядеть даже на все это не хочется. И, чего греха таить, может, правда, его, как председателя, потом первого потянут в суд. А жена его Аришка останется с детьми одна.

Бескудников решил завтра же отказаться от председательства и, успокоившись на этом, пьяный, уснул на сундуке у Тишкова. Но утром, протрезвев и допив оставшуюся в четвертинке водку, он вдруг начал кричать, что Тишков пройдоха, что он прибыл сюда неведомо откуда, что он спаивает и мутит порядочных колхозников и обманом старается пролезть на пост председателя колхоза, что таких, как Тишков, надо кончать на месте, а не давать им ходу при социализме, а тем более при полном коммунизме.

В тех же словах он написал заявление в райком, кое-чего еще, наверно, прибавил. И вскоре из района в Желтые Ручьи приехал на машине «газике» (дело было зимой) сам Ерофей Петрович Капоров, секретарь райкома.

Он сразу спросил Тишкова: «Было ли все точно так, как описывает в своем заявлении Бескудников: ставил ли ты ему выпивку, сговаривал ли уйти из председателей, грозил ли тюрьмой?»

«Все было точно так», — признал чистосердечно Тишков.

«А кого же ты, — еще спросил секретарь райкома, — кого же ты, если не секрет, намечал вместо него в председатели?»

И Тишков опять чистосердечно признался, что намечал в председатели именно самого себя, Тишкова, поскольку некого больше было намечать, кроме разве Надежды Бескудниковой, комсомолки и очень старательной девицы, имеющей среднее образование.

«Некрасивый поступок для коммуниста, — сказал Капоров. — Очень некрасивый».

Тишков стал было ему возражать. Но Капоров, очень нервный мужчина, никого не мог долго слушать. Он только погрозился, что в случае повторения подобных фактов Тишков будет строго наказан по партийной линии за подрыв руководства колхоза. И сейчас же уехал на своем «газике», так и не выяснив, в каком состоянии находится колхоз Желтые Ручьи.

Тишков на этом, однако, не остановился. Он ездил к Капорову в райком, но никак не мог к нему попасть и пошел в райисполком — вот к Сергею Варфоломеевичу.

«Правильно, — вспомнил про себя Сергей Варфоломеевич, — было давно, наверно, с год назад что-то такое. Был у меня еще тогда Тишков. Я готовился как раз, кажется, к пленуму. Он чего-то такое кричал. Значит, я его давно знаю. А Федька Бескудников, это точно, пьянчужка».

И все-таки Сергей Варфоломеевич возмущался сейчас не Бескудниковым и не Тишковым, хотя он много лишнего рассказывает, а Перекресовым.

«Неправильно ведет себя Перекресов, совершенно неправильно. Даже странно для секретаря обкома. Ему бы надо было потребовать у председателя колхоза документы, допустим, тот же план, просмотреть его, потом проверить в крайнем случае на фактах. Можно даже было собрать колхозников, поговорить с ними, дать указания, напомнить задачи. Люди любят послушать руководителя. А Перекресов вроде как пошел на поводу у этого Тишкова. Для чего-то согласился смотреть свиней. Что, он их никогда не видел, что ли? И хоть бы раз он перебил Тишкова. Слушает все сплетни. А ведь известно, нужно выбирать главное даже в разговоре. Надо хотя бы задавать вопросы. А Перекресов молчит».

Сергею Варфоломеевичу опять хотелось есть. У него даже чуть кружилась голова, может, от голода или от вчерашнего — ведь выспаться так и не удалось. И он уже совсем невнимательно слушал Тишкова. Хотя Тишков еще раза два кольнул Сергея Варфоломеевича.