Красное колесо. Узел I. Август Четырнадцатого - Александр Солженицын

Опасность была в Купеческом саду, где часть границы шла по холмам и плохо охранялась. Но всё сошло благополучно.

А донесения Богрова не заставили себя ждать: глубоко в ночь на 1 сентября он принёс новые сведения о прибытии бомбистки. Понятно было его необычайное волнение, ибо юноша попал в завихрение огромного заговора. Остаток ночи у Кулябки был непоправимо разорван, это не сон: рано утром он уже был у Спиридовича и вместе с ним успел застать генерал-губернатора Трепова перед выездом на манёвры. Это было, конечно, ошибкой – вмешивать в историю Трепова, который уже был устранён от охраны, но они не решались потревожить так рано генерала Курлова, тем более, что до встречи террористов на бульваре ещё было в запасе несколько часов. Трепов до сих пор вообще ничего не знал о Богрове, ни о покушении, он теперь слал предупреждение Столыпину не выходить из дому и слал Кулябку отвезти Столыпину ночное предупредительное письмо Богрова. Но Кулябко, уже с Веригиным, естественно отправились сперва к своему руководителю. Генерал Курлов выбранил Кулябку за неуместную инициативу, что вмешательством Трепова внесли раздвоение и путаницу в охранную службу. Теперь, разумеется, приходилось что-то объявлять Столыпину, но, конечно, не обращаться же Кулябке прямо к нему самому, лишь к его адъютанту, и не вводить в такие детали, как ночное письмо Богрова, а пересказать в общем виде.

Сам же Курлов имел этим утром назначенный у Столыпина доклад по текущим делам (например, производство Веригина в камергеры и много подписей к наградам). При том докладе он не мог теперь миновать сообщить министру вкратце о богровской истории, но передал это по возможности с меньшим значением и только просил выезжать сегодня не в коляске, а в моторе.

Во время доклада Курлов смотрел и поражался, как бесповоротно пал в значении председатель совета министров. Он попросил у Курлова места в его железнодорожном вагоне в Чернигов.

– Как, разве ваше превосходительство не имеет места на царском пароходе?

– Меня не пригласили.

Последний знак унижения и немилости! Да, в малые дни предстояло ему потерять пост.

А что теперь требовало экстраординарных полицейских мер – это обеспечить благополучное возвращение Государя с манёвров, ценой даже изменения маршрута (уже помчался Спиридович к дворцовому коменданту предупреждать и предусматривать). Затем благополучное пребывание его на смотре потешных на ипподроме. Благополучную поездку в театр. И сам спектакль (впрочем, наиболее обеспеченный: там 92 агента охраны и с ними 15 охранных офицеров).

При возврате в “Европейскую” на завтрак ждала Курлова ещё одна новость: самоотверженный Богров приходил опять, прямо сюда, в гостиницу, и сообщил о новом изменении планов у террористов. Что ж, надо было, не вмешиваясь, дать событиям развиваться и ждать новых сообщений от Богрова. И конечно, чтоб ему не утерять доверия террористов, – надо было снабдить его билетом в театр, как он просил. (Леденяще действовало замечание о высокопоставленных покровителях террористов. Надо было соображать очень-очень остро, а действовать очень-очень осторожно. Не попавши в струю, можно безвозвратно погубить свою долголетнюю беспорочную службу).

Но впрочем за колоссальными устроительными заботами некогда было вникать в богровские подробности, еле остался часик посидеть вчетвером в ресторане. Предстояло энергично и заметно присутствовать на всех проездах Государя, руководя полицейскими мерами. Обречён был генерал Курлов весь сегодняшний день промотаться по улицам: то обманными громкими распоряжениями полиции дезориентировал собравшуюся толпу; то – самостоятельно менял слишком опасный маршрут императорского кортежа на менее опасный; то – умолял дворцового коменданта Дедюлина, своего друга, просить Государя о других изменениях распорядка. И неутомимо, проницательно и отважно во всех этих операциях содействовал Курлову полковник Спиридович.

Затем был пышный обед во дворце, а там подходило и время спектакля, и надо было Курлову сперва хорошо проверить, как осмотрен полицией театр (не спрятано ли что в артистических уборных, в гримировальных коробках артистов), потом выехать ко дворцу, принять кортеж Государя и довести его до театра. Лишь после этого за несколько минут до начала пойти и занять своё почётное ответственное место в первом ряду партера, третье от царской ложи (на первом – государев любимец, адмирал Нилов, всегда несколько выпивший, на втором – Дедюлин; от них обоих всегда получал Курлов первейшие дворцовые известия и имел в них лучших своих доброжелателей). А Столыпин занимал пятое кресло и сказал Курлову, что передал ему адъютант Есаулов от Кулябки, довольно бессвязное: что встреча террористов на бульваре вечером не состоится. А днём – состоялась? Столыпин ничего не знал.

А Курлов – знал: и на ипподроме днём и не раз за день ему докладывал Кулябко богровские новости, и действия Кулябки вызывали полное одобрение генерала. Курлов – знал, но мог и не знать, во всяком случае так подробно, для доклада Столыпину. Он прошептался весь акт с дворцовым комендантом, не скрыв от него поразительную подробность о высокопоставленных покровителях, а после акта не кинулся узнавать для премьер-министра, но снова сам расспрашивал Столыпина, что именно знает он, – лишь потом по освободившимся проходам вальяжно пошёл посмотреть, где там Кулябко.

А Кулябке достались немалые волнения: явясь в театр, Богров заявил, что и вечернее свидание террористов на Бибиковском бульваре, где уже расставлена была сеть филёров, – тоже не состоится! Это становилось уже мрачным: блестящий успех грозил обернуться поражением, террористы ускользали?! И Кулябко со щемлением понял, что нужен ему Богров не в театре, а дома, при Николае Яковлевиче, следить, чтоб не ушёл совсем. Однако так празднично был наряжен Богров и так горд, что попал на парадный спектакль, куда и самые достойнейшие люди Киева не могли достать билета, оттеснённые петербургской знатью (а из евреев были только два миллионера), – так горд был Богров, что не хватало духа нанести ему удар и вовсе запретить идти на спектакль. На одно только решился Кулябко: послать Богрова быстренько до спектакля проверить, на месте ли ещё Николай Яковлевич. Богров сходил домой (неудобно было бы дать ему в сопровождение агента), вернулся и объявил, что Николай Яковлевич ужинает. Та-ак, пока что покой был обеспечен продолжительностью этого ужина.

Но за время первого акта беспокойство Кулябки снова пружинисто надавливало. Пока на сцене в царском дворце облыгали царицу, а потом топили её в море вместе с царевичем – ничего этого он не видел, а видел, как изощрённый неуловимый Николай Яковлевич просачивается невидимкой через цепь филёров – и уходит, уходит, унося в чемоданчике с браунингами – следующий чин, орден и денежную награду подполковника Кулябки, и не его одного.

И в первом антракте, как ни неловко было перед Богровым, Кулябко всё-таки опять попросил бы его сходить домой, но тут увидел своего благодетеля генерала Курлова, значительно шествующего по фойе.

Курлов схватывал всякую суть с первого слова. Он не одобрил этой посылки Богрова домой: ну хорошо, один раз за перчатками, а больше никак нельзя, будет провален. А вот что! – проницательнейшая мысль возникла у него: террористы уже второй день сколько раз меняют планы. Каким путём это происходит? – вот не догадались спросить у Богрова. Конечно, это может совершаться посредством записок, переносимых малозаметными лицами, а дом Богровых многоэтажен и многолюден. Но не исключено, что это совершается и через телефон? А в Киеве нет ли такой технической возможности: подслушать разговор по телефону Богровых? Тут как тут подскочившему Веригину Курлов и приказал: вызвать директора почт и телеграфов и обсудить с ним эту меру.

Ещё оставалось антракта немало, Веригин и Кулябко отправились через улицу напротив в кофейную Франсуа – и туда к ним явился (в театр ему билета не было) директор почт и телеграфов. Да, мера оказалась возможной. Обещал, что часам к одиннадцати вечера – значит, к началу третьего акта, телефон Богрова будет уже прослушиваться.

И право и расчёт полицейского начальника – все подобные детали удерживать при себе, не освещать никому лишнему: в них может виться тайная нить, в них может обнаружиться и некоторый ущерб, который тем более не следует видеть со стороны.

И воротясь в почётный ряд, Курлов ответил Столыпину неопределённо, что – да, террористы будут встречаться позже где-то в другом неизвестном месте, узнается от Богрова. (Но не сказал, что Богров тут же за их спинами).

А у Кулябки опять возросла тревога: 11 часов приближались, Николай Яковлевич конечно уже отужинал, – а после-то ужина, натурально, и ушёл на другую квартиру? И вся замечательная операция охранного отделения – проваливалась? И едва стал задвигаться занавес после второго акта и прилично было встать – беспокойный подполковник покрался кивать и вызывать Богрова.