Три мушкетёра - Александр Дюма

— Имеющие глаза — не увидят, — повторила миледи с оттенком невыразимой печали в голосе, — имеющие уши — не услышат.

— Но если так, говорите, говорите же! — вскричал молодой офицер.

— Поверить вам мой позор! — сказала миледи с краской смущения в лице. — Ведь часто преступление одного бывает позором другого… Мне, женщине, поверить мой позор вам, мужчине! О… — продолжала она, стыдливо прикрывая рукой свои прекрасные глаза, — о, никогда, никогда я не буду в состоянии поведать это!

— Мне, брату? — сказал Фельтон.

Миледи долго смотрела на него с таким выражением, которое молодой офицер принял за колебание; на самом же деле оно показывало только, что миледи наблюдает за ним и желает его обворожить.

Фельтон с умоляющим видом сложил руки.

— Ну хорошо, — проговорила миледи, — я доверюсь моему брату, я решусь!

В эту минуту послышались шаги лорда Винтера, но на этот раз грозный деверь миледи не ограничился тем, что прошёл мимо двери, как накануне, а остановился и обменялся несколькими словами с часовым; затем дверь открылась, и он появился на пороге.

Во время этого краткого разговора за дверью Фельтон отскочил в сторону, и, когда лорд Винтер вошёл, он стоял в нескольких шагах от пленницы.

Барон вошёл медленно и обвёл испытующим взглядом пленницу и молодого человека.

— Вы что-то давно здесь, Джон, — сказал он. — Уж не рассказывает ли вам эта женщина о своих преступлениях? В таком случае, я не удивляюсь тому, что ваш разговор продолжается столько времени.

Фельтон вздрогнул, и миледи поняла, что она погибла, если не придёт на помощь опешившему пуританину.

— А, вы боитесь, чтобы пленница не ускользнула из ваших рук! — заговорила она. — Спросите вашего достойного тюремщика, о какой милости я сейчас умоляла его.

— Вы просили о милости? — подозрительно спросил барон.

— Да, милорд, — подтвердил смущённый молодой человек.

— О какой же это милости? — спросил лорд Винтер.

— Миледи просила у меня нож и обещала отдать его через минуту в окошко двери, — ответил Фельтон.

— А разве здесь кто-нибудь спрятан, кого эта милая особа хочет зарезать? — спросил лорд Винтер своим насмешливым, презрительным тоном.

— Здесь нахожусь я, — ответила миледи.

— Я предоставил вам на выбор Америку или Тайберн, — заметил лорд Винтер. — Выберите Тайберн, миледи: верёвка, поверьте, надёжнее ножа.

Фельтон побледнел и сделал шаг вперёд, вспомнив, что в ту минуту, когда он вошёл в комнату, миледи держала в руках верёвку.

— Вы правы, — сказала она, — я уже думала об этом. — И прибавила сдавленным голосом: — И ещё подумаю.

Фельтон почувствовал, как дрожь пронизала всё его тело; вероятно, это движение не укрылось от взгляда лорда Винтера.

— Не верь этому, Джон, — сказал он. — Джон, друг мой, я положился на тебя! Будь осторожен, я предупреждал тебя! Впрочем, мужайся, дитя моё: через три дня мы избавимся от этого создания, и там, куда я ушлю её, она никому не сможет вредить.

— Ты слышишь! — громко вскричала миледи, чтобы барон подумал, что она взывает к богу, а Фельтон понял, что она обращается к нему.

Фельтон опустил голову и задумался.

Барон, взяв офицера под руку, пошёл с ним к двери, всё время глядя через плечо на миледи и не спуская с неё глаз, пока они не покинули комнату.

«Оказывается, я ещё не настолько преуспела в моём деле, как предполагала, — подумала пленница, когда дверь закрылась за ними. — Винтер изменил своей обычной глупости и проявляет небывалую осторожность. Вот что значит жажда мести! И как она совершенствует характер человека! Ну, а Фельтон… Фельтон колеблется! Ах, он не такой человек, как этот проклятый д'Артаньян! Пуританин обожает только непорочных дев, и к тому же обожает их, сложив молитвенно руки. Мушкетёр же любит женщин, и любит их, заключая в свои объятия».

Однако миледи с нетерпением ожидала возвращения Фельтона: она не сомневалась, что ещё увидится с ним в этот день. Наконец, спустя час после описанной нами сцены, она услышала тихий разговор у двери; вскоре дверь отворилась, и перед ней предстал Фельтон.

Молодой человек быстро вошёл в комнату, оставив за собой дверь полуоткрытой, и сделал миледи знак, чтобы она молчала; лицо его выражало сильную тревогу.

— Что вы от меня хотите? — спросила миледи.

— Послушайте, — тихо заговорил Фельтон, — я удалил часового, чтобы мой приход к вам остался для всех тайной и никто не подслушал нашу беседу. Барон сейчас рассказал мне ужасающую историю…

Миледи улыбнулась своей улыбкой покорной жертвы и покачала головой.

— Или вы демон, — продолжал Фельтон, — или барон, мой благодетель, мой отец — чудовище! Я вас знаю всего четыре дня, а его я люблю уже два года. Мне простительно поэтому колебаться в выборе между вами. Не пугайтесь моих слов, мне необходимо убедиться, что вы говорите правду. Сегодня после полуночи я приду к вам, и вы меня убедите.

— Нет, Фельтон, нет, брат мой, — отвечала она, — ваша жертва слишком велика, и я понимаю, чего она вам стоит! Нет, я погибла, не губите себя вместе со мной! Моя смерть будет гораздо красноречивее моей жизни, и молчание трупа убедит вас гораздо лучше слов узницы…

— Замолчите, сударыня! — вскричал Фельтон. — Не говорите мне этого! Я пришёл, чтобы вы обещали мне, дали честное слово, поклялись всем, что для вас свято, что не посягнёте на свою жизнь.

— Я не хочу обещать, — ответила миледи. — Никто так не уважает клятвы, как я, и, если я обещаю, я должна буду сдержать слово.

— Так обещайте, по крайней мере, подождать, не покушаться на себя, пока мы не увидимся снова! И, если вы после того, как увидитесь со мной, будете по-прежнему упорствовать в вашем намерении, тогда делать нечего… вы вольны поступать, как вам угодно, и я сам дам вам оружие, которое вы просили.

— Что ж, ради вас я подожду.

— Поклянитесь!

— Клянусь нашим богом! Довольны вы?

— Хорошо, до наступающей ночи.

И он бросился из комнаты, запер за собой дверь и стал ждать в коридоре, с пикой солдата в руке, точно заменяя на посту часового.

Когда солдат вернулся, Фельтон отдал ему его оружие.

Подойдя к дверному окошечку, миледи увидела, с каким исступлением перекрестился Фельтон и как пошёл по коридору вне себя от восторга.

Она вернулась на своё место с улыбкой злобного презрения на губах, повторяя имя божие, которым она только что поклялась, так и не научившись познавать его.

— Мой бог? — сказала она. — Безумный фанатик! Мой бог — это я и тот, кто поможет мне отомстить за себя!

XXVI.

Пятый день заключения