Болтливый мертвец - Макс Фрай

— Вы были правы, когда затащили меня сюда, — сказал я Джуффину. — Теперь сам не понимаю, с какой стати так дергался. Ну, околдовали меня как следует — так не в первый же раз! Подумаешь, великое дело! Зато опять как-то выкрутился…

— Ну наконец-то, — с явным облегчением откликнулся шеф. И ехидно добавил: — Добро пожаловать обратно в мир вменяемых людей, сэр Вершитель!

— Спасибо, — серьезно откликнулся я. — И в первую очередь за то, что не отправили меня в Приют Безумных. Такого классического параноика еще поискать надо! Представляете, вчера у меня собрались все наши ребята, пришли проведать несчастного болвана, так я весь вечер следил, чтобы никто из них не стоял у меня за спиной… Хотя теоретически я, разумеется, понимал, что у них нет никаких очевидных причин всаживать мне отравленный кинжал между лопаток!

— Ну почему же нет, — усмехнулся Джуффин. — Представляешь, как ты их достал за все эти годы?

В Управление я вернулся в самом радужном настроении. Я был твердо намерен и впредь оставаться счастливым и спокойным. Теперь это стало для меня не столько вопросом душевного комфорта, сколько делом чести, своего рода «контрольной работой», за которую надо было получить «пятерку» — во что бы то ни стало, любой ценой! Я просто не мог позволить какому-то дрянному наваждению оставить глубокий шрам на моем сердце.

«Хочешь страдать — марш в уборную, чучело!» — прикрикнул я на себя, когда угрюмое безумие попыталось было вернуться и испоганить чудесный вечер, который я решил провести в обществе Меламори. Эта выходка повергла в восхищение не только мою прекрасную спутницу, но и пару дюжин прохожих: я несколько увлекся внутренней борьбой и умудрился произнести сей сакраментальный афоризм вслух, в самом центре оживленной улицы Медных Горшков. С другой стороны, надо же хоть иногда приносить радость людям!

Конечно, мне еще не раз пришлось бороться с приступами глубокой печали, здорово похожей на отвратительные ощущения, которые я испытываю, вставая на след мертвеца. Но из этих схваток я всегда выходил победителем, а печаль отступала. С каждым разом она отходила на шаг дальше, и я имел все основания надеяться, что настанет день, когда она окончательно скроется за горизонтом…

Джуффин наблюдал за моей борьбой со сдержанным любопытством, но не вмешивался. О «Книге Огненных Страниц» мы с ним больше не говорили. Эта тема была закрыта раз и навсегда — по крайней мере, мне так казалось.

Но однажды, уже в начале зимы, несколько дюжин дней спустя после самого странного и неприятного из моих приключений, мне довелось снова услышать имя Великого Магистра Ордена Белой Пяты Дрогги Аринриха — на сей раз из уст сэра Лонли-Локли. К этому времени я настолько оклемался, что даже не сразу вспомнил, кто он, собственно говоря, такой, этот Магистр Дрогги.

Мы с Шурфом сидели в его саду, благо день выдался солнечным и на редкость теплым. Даже ветер, дувший с Хурона, на берегу которого стоит дом моего друга, приносил не холод, а приятную свежесть. Мохнатый умник Дримарондо уютно устроился в ногах у своего покровителя и внимательно слушал его продолжительные пассажи о древней и современной поэзии Угуланда. В глубине души я был уверен, что пес понимает мудреные рассуждения сэра Лонли-Локли о литературе куда глубже, чем я: порой он отпускал такие комментарии, что мне становилось неловко за собственную поверхностную образованность!

— Поэты древности в отличие от современных редко создавали больше дюжины стихотворений в течение своей долгой жизни, — говорил Шурф. — Оно и понятно: все они были отменными магами и не любили растрачивать себя на пустяки. Поэтому за каждым поэтическим произведением тех времен непременно скрывается целая Вселенная, наполненная чудесами — нередко опасными для того, кто неосторожно разбудит задремавшие строки…

— Грешные Магистры, Шурф, да твое выступление записывать надо! — в очередной раз восхитился я.

— Хочешь — записывай, я не возражаю, — невозмутимо откликнулся он.

— Не буду я ничего записывать, обойдешься. Ты принял обыкновенный комплимент за конструктивное деловое предложение! — фыркнул я.

— Тот же Дрогги Аринрих, создатель «Книги Огненных Страниц», которую ты однажды обнаружил в своей библиотеке, — хладнокровно продолжил Лонли-Локли, — был одним из величайших поэтов своего времени. А ведь он написал всего несколько стихотворений. Есть версия, что его печально знаменитые «Книги Огненных Страниц» — всего лишь драгоценная оправа для стихотворений Магистра Дрогги…

— Как это? — насторожился я.

— Считается, что в каждую из книг он заключил одно свое стихотворение, — объяснил Шурф. — Книга сама решает, какую историю рассказать своей жертве, но с одним условием: перед тем как умереть, читатель непременно услышит стихи Магистра Дрогги. Он был очень высокого мнения о своих поэтических способностях и искренне полагал, что делает своим будущим жертвам великие дары, за которые не грех и жизнью расплатиться… Признаться, я не разделяю его точку зрения, но по-человечески Магистра Дрогги можно понять.

— Думаешь, можно? — недоверчиво переспросил я. — Видал я поэтов с манией величия, но чтобы настолько…

— К счастью, теперь стихи Дрогги Аринриха можно прочитать, не расплачиваясь за это жизнью, — мечтательно добавил Шурф. Кажется, он совсем меня не слушал. — В этом есть и моя заслуга, — неожиданно признался он. — По мере того как «Книги Огненных Страниц» одна за другой оседали в хранилище Холоми, я сам переписывал оттуда стихи и передавал их профессорам литературы Королевской Высокой Школы, которые занимаются составлением антологий древней поэзии. В моем столе хранятся их письма с выражениями признательности. Честно говоря, Макс, я горжусь тем, что причастен к столь замечательному делу, как поиск забытых имен и утерянных строк наших мертвых поэтов… Стихотворение, которое я нашел в твоей книге, стало девятым по счету, и я думаю, оно — последнее.

— Стихотворение, которое ты нашел в моей книге? — До меня наконец начало доходить. — А не песня о пустом сердце, часом?

— Может быть, и песня, — пожал плечами Шурф. — Когда я изучал книгу, я не находился под воздействием ее чар, поэтому музыки не услышал…

— Зато я ее слышал, — проворчал я. — И ревел, как корова! Гениальный замысел, надо отдать должное его автору: сначала довести человека до ручки, внушить ему, что он навсегда потерял все, что ему было дорого, начиная с себя, любимого, а потом добить несколькими простенькими зарифмованными строчками — тут не захочешь, а зарыдаешь! Хорошо, что там было всего два куплета, а то я наверняка начал бы биться головой о мостовую, в полном соответствии с авторским замыслом!