Волк среди волков - Ханс Фаллада

Но толстяка не так-то легко было пронять.

— Я вас о профессии спрашиваю, — сказал он неизменно любезно.

— Ученик! — в ярости ответил Пагель.

— Ну вот, ну вот! — весь просиял толстяк. — Тогда вы с Марофке пара. Ученик! Ему тоже есть чему поучиться.

Он взялся за ручку двери, еще раз кивнул Пагелю и исчез.

А Вольфганг Пагель получил новый урок: нельзя давать волю своему гневу перед людьми, которых этот гнев радует.

Полчаса спустя уборочная команда N_5 выступила из Нейлоэ, а еще четверть часа спустя и жандармы отправились прочесывать лес. Из окон конторы все четверо: тайный советник, обер-лейтенант, Пагель и фрау фон Праквиц наблюдали за выступлением; да, не так вступали гусары в Нейлоэ! Ни песен, ни веселых лиц, все шли понурившись, с ожесточенными лицами, волоча ноги, пыля. В этом глухом топоте было что-то безнадежное, какой-то недобрый ритм. «Этот мир нам ненавистен» — так прозвучало это для Вольфганга.

Несомненно заключенные думали о сбежавших товарищах по несчастью, их переполняла жгучая зависть, когда они думали, что те пятеро на свободе, живут в лесу, а они под вооруженным конвоем возвращаются к себе в каменные одиночки — они несут наказание за то, что те убежали. У них отнимают возможность смотреть на широкие поля, в смеющиеся девичьи лица, на зайца, вприпрыжку бегущего по борозде — их ждет желтовато-серая пустыня тюремных стен, и все из-за того, что те пятеро на воле.

Впереди колонны шел старший надзиратель Марофке: правой рукой он вел велосипед и левой рукой он вел велосипед — ему даже не доверили охраны арестантов. Позади колонны, грузный, черно-белый, насупив взъерошенные брови, тяжело передвигая слоновые ноги, шагал инспектор, совсем один, высоко подняв белое, заплывшее жиром, ко всему безучастное лицо. Во рту у него блестели белые крепкие зубы. На камне у края дороги стояла Вайо и смотрела на проходившую колонну. Пагеля рассердило, что она там стоит.

Тайный советник сказал дочери, взглянув на внучку:

— Кстати, я бы тебе посоветовал первое время не оставаться на ночь в вилле одним с вашим растяпой Редером. Я отдаю должное уму нашего жандармского офицера, но береженого бог бережет.

— Может быть, один из вас, господа?.. — спросила фрау фон Праквиц и посмотрела поочередно на Пагеля и на Штудмана.

Хотя Марофке настоятельно предостерегал Пагеля от всякой игры в сыщика, все же молодому человеку хотелось быть свободным в ближайшие ночи, чтобы немножко пошарить вокруг, прислушаться к разговорам — словом, пошире открыть глаза, как ему было сказано. Поэтому он, ни на кого не глядя, отвернулся к окну, хотя арестанты давно уже прошли и казарма для жнецов казалась пустым красным ящиком.

— Я готов спать с вами, — сказал Штудман и ужасно покраснел.

Старый тайный советник что-то пробурчал и тоже отвернулся к окну. У Пагеля, не спускавшего глаз с казармы, дрогнули плечи. Неприличие, допущенное человеком приличным, всегда особенно заметно. Когда такой безупречно корректный человек, как фон Штудман, что-нибудь ляпнет, всем делается за него очень неловко.

— Значит, решено. Спасибо, господин фон Штудман, — сказала фрау фон Праквиц своим спокойным, сочным голосом.

— Кучу денег ухлопаете, чтобы привести казарму для жнецов в прежний вид, — заявил тайный советник, все еще глядя в окно. — Все эти дурацкие решетки и засовы надо убрать, дверь прорезать — и попросил бы поскорей.

— А нельзя ли временно оставить здание в таком виде? — осторожно спросил Штудман. — Жалко разорять, а вдруг на будущий год придется все обратно в стены вделывать.

— На будущий год? Такая уборочная команда больше никогда в Нейлоэ работать не будет, — решительно заявил тайный советник. — Довольно с меня, Эва, страхов твоей матери. Пойти, пожалуй, ее проведать; то, что нагнали столько зеленых мундиров, верно, ее успокоило! Ну и переполох!.. А что теперь с вашим картофелем станется? Все время задаю себе этот вопрос.

Выпустив этот последний снаряд, тайный советник покинул контору. Ревнивый отец вполне отомстил и некстати покрасневшему Штудману, и на мгновение смутившейся дочери (хотя заметил это только он), и Пагелю, с подчеркнутым равнодушием глядевшему в окно.

— Верно, что станется с нашим картофелем? — спросила и фрау Эва и нерешительно посмотрела на Штудмана.

— Я думаю, тут больших затруднений не встретится, — поспешил заявить Штудман, обрадовавшись новой теме. — Безработица и голод растут. Если мы объявим в городе, что нам нужны люди для уборки картофеля, что платим мы не деньгами, а натурой, по десять — пятнадцать фунтов с центнера выкопанного картофеля, то желающие найдутся. Правда, нам придется каждое утро посылать в город две, три, четыре подводы, а вечером придется отвозить людей обратно — но это мы наладим.

— Хлопотно и дорого, — вздохнула хозяйка. — Ах, и чего эти арестанты…

— Все же дешевле, чем если мы заморозим картошку. Вам, Пагель, уж не удастся изображать из себя помещика и барина. Вы целый день не уйдете с поля: будете выдавать жетоны, за каждый центнер — жетон…

— Рад стараться, — покорно сказал Пагель и с раздражением подумал, что ему не придется открыть глаза и глядеть в оба.

— Завтра мне надо будет уехать, — продолжал фон Штудман. — Заодно я и это дело налажу. Дам объявление в местной газете, переговорю и на бирже труда.

— Вы собираетесь уезжать? — спросила фрау фон Праквиц. — Как раз сейчас, когда арестанты…

Ее это очень рассердило.

— Всего на один день во Франкфурт, — утешил Штудман. — Сегодня же у нас двадцать девятое.

Фрау фон Праквиц не поняла.

— Послезавтра нам платить аренду, сударыня! — выразительно сказал фон Штудман. — Я кое-что запродал, но теперь уже время не терпит, надо добывать деньги. Доллар стоит на ста шестидесяти миллионах марок, мы должны достать огромную сумму денег, во всяком случае огромную кучу бумаги…

— Ах, вечно эта аренда! Теперь, когда арестанты бегают здесь на свободе! — не выдержала фрау Эва. — Разве отец напоминал?

— Господин тайный советник ничего не говорил, но…

— Я убеждена, отец совсем не будет доволен, если вы уедете как раз сейчас. Вы ведь взялись, так сказать, охранять нас… — Она улыбнулась.

— Я бы вернулся к вечеру. Мне кажется, за аренду надо внести деньги минута в минуту. Для меня это дело чести…

— Но, господин фон Штудман! Папа же ничего не потеряет, если получит деньги через неделю по тому курсу, который будет тогда. Я поговорю с папой…

— Не думаю, что ваш папаша захочет разговаривать на эту тему. Вы только что слышали, он требует немедленно привести в прежний вид рабочую казарму.

— Каждую минуту может столько всего случиться! Право же, господин фон Штудман, не оставляйте меня здесь одну как раз сейчас… У меня так неспокойно на душе… — уже не говорила, а просила фрау фон Праквиц.

— Сударыня, — сказал Штудман почти в смущении. Минутку он поглядел на молча смотревшего в окно Пагеля, но тут же забыл о нем. — Я бы так охотно согласился, но, поймите же, мне очень не хотелось бы просить господина тайного советника об отсрочке арендной платы. Это для меня действительно дело чести. Праквиц передал мне хозяйство, я перед ним отвечаю. Мы можем уплатить, я все тщательно взвесил, для меня это значило бы опозориться. В делах надо быть точным, пунктуальным…

— Опозориться!.. Надо быть точным!.. — сердито воскликнула фрау фон Праквиц. — Говорю вам, отцу безразлично, когда мы заплатим, — и тише: Раз мужа здесь нет. Для него ведь главное вывести из терпения мужа. Говорю вам, как только я подумаю, что я целую ночь одна в доме с Вайо и глупыми служанками и с еще более глупым Редером… До ближайшего деревенского дома пятьсот метров… Ах, да не только это! — воскликнула она вдруг сердито, раздраженно, удивленная тем, что узнала совсем другого Штудмана, что всерьез столкнулась с обратной стороной педантичности и надежности. — У меня неспокойно на душе, и мне бы не хотелось быть совсем одной эти дни…

— Но вам, право же, нечего бояться, сударыня, — сказал Штудман с той мягкой настойчивостью, от которой человеку взволнованному впору взбеситься. — Жандармский офицер тоже полагает, что сбежавшие арестанты ушли из здешних мест. А договор остается договором, особенно между родственниками. Тут надо быть пунктуальным, я в конце концов лично за это отвечаю. Праквиц с полным правом упрекнет меня…

— Господин ротмистр! — сказал Пагель вполголоса, все еще стоя у окна. Вот он как раз въезжает во двор!

— Кто? — спросил Штудман оторопев.

— Муж? — воскликнула фрау фон Праквиц. — А я-то думаю, он как раз охотится за пятисотым кроликом.

— Не может быть! — сказал фон Штудман, хотя уже видел, что ротмистр выходит из автомобиля.