Чикагский вариант - Дэшил Хэммет

— Продолжай, Джон. Девяносто три.

— Девяносто три вычесть семь, — я задумался. — Восемьдесят пять. Нет. Восемьдесят шесть.

— Дальше.

— Семьдесят девять.

— Да.

— Семьдесят три. Нет. Семьдесят четыре. Нет-нет. Подожди-ка.

Я продолжал выдирать странички из своего воображаемого блокнота. Так трудно. И очень неудобно. Сколько же сил приходится тратить на то, чтобы сосредоточиться.

— Восемьдесят семь.

— Нет.

— Тогда восемьдесят пять.

— Джон, а какой сегодня день?

— День?

Что за глупый вопрос. Сегодня Нортон только и занимается тем, что достает меня своими дурацкими вопросами. А какой же может быть сегодня день?

— Сегодня, — сказал я.

— А число какое?

— Число?

— Да, число. Дата.

— Май, — сказал я. Ну да. Дата в мае. Логично.

— Джон, а где ты сейчас находишься?

— Я в больнице, — сказал я, глядя на свой белый халат. Я слегка приоткрыл глаза, потому что больше открыть их не мог, так как веки были слишком тяжелыми, я был очень слаб, а яркий свет резал глаза. Мне очень хотелось, чтобы он наконец замолчал и дал мне хоть немного поспать. Я очень, очень устал.

— А в какой больнице?

— В больничной больнице.

— В какой?

— В…, — я хотел что-то сказать, но тут же забыл о том, что именно я собирался ответить, а вспомнить так и не смог. Нестерпимо болела голова, боль стучалась изнутри в правый глаз, в лоб с правой стороны, и это было ужасно.

— Джон, подними левую руку.

— Что?

— Джон, подними левую руку.

Я слышал его, разбирал слова, но все происходящее представлялось мне редкостной бессмыслицей. Никто не стал бы обращать внимания на такие слова. Никто.

— Что?

А потом я ощутил легкую вибрацию с правой стороны своей головы. Очень странно. Я открыл глаза и увидел девушку. Она была хорошенькой, но только почему-то делала со мной какие-то странные вещи. На пол с моей головы спадали пушистые, коричневого цвета хлопья. Нортон смотрел на это, и что-то говорил, но я не разбирал слов. Я уже почти заснул, и это было очень странно. На смену пушистым хлопьям пришла мыльная пена.

И бритва. Я посмотрел на лезвие, на пену и меня неожиданно стошнило. Ни с того, ни с сего, просто стошнило и все. И еще Нортон говорил:

— Поскорее, начинаем.

И потом они принесли сверло. Я едва смог разглядеть его, мои глаза закрывались, и меня снова стошнило.

Последнее, что я сказал было:

— Никаких дырок у меня в голове.

Я сказал это очень четко, медленно и разборчиво.

Мне так кажется.

ПЯТНИЦА, СУББОТА И ВОСКРЕСЕНЬЕ, 14-Е, 15-Е И 16-Е ОКТЯБРЯ

Глава первая

У меня было такое ощущение, как будто кто-то было попытался отрезать мне голову, но затем, поняв, что у него ничего не получится, оставил это занятие. Очнувшись, я нажал на звонок, и когда в палату вошла медсестра, потребовал морфина. Она сказала, что это невозможно, разговаривая со мной в той вежливой, улыбчивой манере, как обычно принято говорить с тяжелобольными пациентами, и тогда я предложил ей, отправиться к черту. Она была не в восторге от моего предложения, но и я был совсем не в восторге от нее. Я дотронулся до повязки на голове и отпустил по этому поводу несколько замечаний. Они понравились ей еще меньше, и поэтому она ушла. Вскоре в палату вошел Нортон Хаммонд.

— Ты, цирюльник чертов, — сказал я, дотрагиваясь до головы.

— А мне показалось, что получилось очень даже неплохо.

— Сколько дырок?

— Три. Правая париетальная область. Отвели порядочно крови. Помнишь что-нибудь?

— Нет, — сказал я.

— Ты был сонный, тебя рвало и один зрачок был расширен. Мы не ждали снимков; стали сразу сверлить.

— А когда меня отпустят домой? — спросил я.

— Как минимум дня через три-четыре.

— Ты что, смеешься? Целых три или четыре дня?

— Эпидуральная гематома, — назидательно сказал Нортон, — очень неприятная вещь. Мы хотим быть уверенными в том, что ты отдохнешь.

— И у меня нет другого выбора?

— Правильно все же говорят, — покачал головой Хаммонд, — что самые несносные пациенты это врачи.

— Еще морфина, — сказал я.

— Нет.

— Тогда дарвон.

— Нет.

— А аспирин?

— Ну ладно, — согласился он. — Аспирин тебе дадут.

— Настоящий аспирин? А не сахарные пилюли?

— Прекращай привередничать, — сказал он, — а не то мы пригласим психиатра, чтобы он дал свое заключение.

— Руки коротки.

Нортор посмеялся и вышел из палаты.

Я поспал еще немного. Потом ко мне приходила Джудит. Она как будто сердилась на меня, но не долго. Я объяснил ей, что это случилось не по моей вине, и она сказала, что я чертов дурак и еще поцеловала меня.

Потом приходили из полиции, и я притворился спящим, пока они не ушли.

Вечером медсестра принесла мне несколько газет, и я просмотрел их все в поисках новостей об Арте. Но о нем ничего не писали. Совсем ничего. Сенсационные статьи о Анжеле Хардинг и Романе Джоунзе. И больше ничего. Вечером снова приходила Джудит. Она сказала мне, что у Бетти и детей все в порядке и что Арта должны отпустить завтра.

Я сказал, что это замечательная новость. Она ничего не сказала мне на это, а просто улыбнулась.

* * *

В больнице пропадает ощущение времени. Один день медленно перетекает в другой; все больничные дни как две капли воды похожи один на другой — измерение температуры, еда, обходы, снова температуры, и снова еда — вот и все. Проведать меня приходил Сэндерсон, Фритц и еще кое-кто из моих знакомых. И еще снова приходили из полиции, но только на этот раз я не стал притворяться спящим. Я рассказал им все, что мне было известно. Они внимательно слушали и делали пометки по ходу моего рассказа. К концу второго дня мне стало лучше. Я чувствовал в себе силы, туман в голове рассеивался, и спал я меньше.

Я не преминул сказать об этом Хаммонду, в ответ на что он лишь хмыкнул и сказал, что нужно выждать еще один день.

Под вечер ко мне в больницу пришел Арт Ли. Все в нем было как и прежде, и саркастическая кривая ухмылка была тоже мне хорошо знакома, но только выглядел он очень уставшим. И как будто постаревшим.

— Привет, — сказал я. — Ну и как тебе на свободе?

— Здорово, — ответил он.

Он стоял рядом с кроватью, у меня в ногах, смотрел на меня оттуда и покачал головой.

— Очень болит?

— Уже почти совсем не больно.

— Жаль, что так получилось, — сказал он.

— Все в порядке. Даже в каком-то смысле интересно. Моя первая эпидуральная