Зов Ктулху - Говард Лавкрафт

Творчество Уильяма Хоупа Ходжсона,[367] известное сегодня намного меньше, нежели оно того заслуживает, неоднородно в стилистическом отношении, но порой достигает небывалой выразительности в своих смутных намеках на существования миров и существ, таящихся за видимой оболочкой бытия. Несмотря на следование традиционно моралистическим концепциям Вселенной и отношения человека к ней и к своим ближним, в той серьезности, с какой он трактует нереальное, мистер Ходжсон уступает, пожалуй, лишь Алджернону Блэквуду.[368] Немногие могут соперничать с ним в умении передавать ощущение присутствия безымянных сил и чудовищных неведомых объектов посредством брошенных вскользь намеков и незначительных на первый взгляд подробностей. То же самое касается и описания необъяснимой тревоги, охватывающей персонажей.

В «Шлюпках с "Глен-Кэррига"» (1907) глазам людей, спасшихся с затонувшего корабля, предстают зловещие чудеса и богопротивные неведомые земли. Ощущение затаенной угрозы в первых частях книги передано с неподражаемым мастерством, но ближе к концу напряжение заметно ослабевает из-за отхода к традиционной любовно-авантюрной линии. Небрежная псевдоромантическая попытка воспроизвести стиль прозы восемнадцатого века существенно умаляет общее впечатление от книги, но превосходное знание морского дела, ощутимое на каждой странице, с лихвой компенсирует упомянутый недостаток.

«Дом на границе» (1908) — вероятно, лучшее из произведений мистера Ходжсона — повествует об уединенном и пользующемся дурной славой доме в Ирландии, который служит объектом пристального внимания со стороны отвратительных потусторонних сил и выдерживает постоянную осаду богомерзких гибридов из разверзшейся под ним чудовищной бездны. Странствия души рассказчика через бесконечные протяженности космического пространства и его присутствие при гибели Солнечной системы представляют собой нечто абсолютно уникальное в современной литературе. На всем произведении лежит отпечаток свойственного автору таланта вызывать ощущение присутствия неведомых ужасов посреди обычной, казалось бы, обстановки. Если бы не досадный налет плоской сентиментальности, книгу можно было бы назвать классикой чистейшей воды.

Роман «Призрачные пираты» (1909), который мистер Ходжсон рассматривал как заключительную часть трилогии, образуемой им с двумя вышеупомянутыми романами, представляет собой захватывающий отчет о последнем плавании проклятого корабля и о чудовищных морских демонах (гротескно напоминающих людей и, возможно, являющихся духами старинных пиратов), которые преследуют его и в конце концов увлекают в морские бездны — навстречу неведомой судьбе. Превосходное владение автором морской тематикой и умелый подбор намеков и реальных событий, наводящих на мысль об ужасах, извечно таящихся в природе, позволяют книге временами достигать завидных высот художественной выразительности.

Действие слишком затянутой (583 страницы) «Ночной земли» (1912) происходит в невообразимо далеком будущем нашей планеты, через многие миллиарды лет, уже после гибели Солнца. Повествование ведется в довольно неуклюжей манере — в виде пересказа сновидений жителя семнадцатого века, душа которого сливается со своим будущим воплощением; кроме того, впечатление сильно портят раздражающее многословие, бесконечные пережевывания одного и того же, неестественная и тошнотворно-липкая романтическая сентиментальность, а также псевдоархаичный стиль, еще более смешной и нелепый, чем в «Глен-Кэрриге».

Однако, при всех своих недостатках, это один из самых потрясающих образцов «черной» фантастики за всю историю литературы. Образ мертвой, погруженной в вечную ночь планеты, где остатки человечества сосредоточились внутри металлической пирамиды пугающе громадных размеров, осаждаемой абсолютно непостижимыми силами мрака, принадлежит к тем незабываемым вещам, которые перечитываются снова и снова. Невообразимые фантомы и существа неземного происхождения, населяющие покинутый людьми мир за пределами пирамиды, прорисованы с поистине гениальной изобретательностью, а покрытый мраком ландшафт с его бездонными пропастями, головокружительными склонами и потухающими вулканами благодаря мастерству автора становится почти одушевленным воплощением ужаса.

В середине книги центральный персонаж предпринимает рискованную вылазку за пределы пирамиды, чтобы посетить места, куда вот уже миллионы лет не ступала нога человека. Подробный, с точностью до одного дня, отчет о его медленном, изнурительном продвижении сквозь мрак овеянной смертью планеты несет на себе тот след космической отчужденности, завораживающей таинственности и напряженного ожидания, равного которому не найти во всей существующей литературе. Последняя четверть книги безнадежно затянута, но даже это не может ослабить гигантскую силу воздействия романа в целом.

Следующая книга мистера Ходжсона — «Карнаки, охотник за привидениями» — состоит из нескольких крупных новелл, в прошлом из года в год публиковавшихся в журналах. По качеству книга явно уступает другим произведениям писателя. Во всех новеллах действует один и тот же герой — более или менее традиционная и шаблонная фигура, относящаяся к типу «непогрешимого детектива», прямой потомок мсье Дюпена[369] и Шерлока Холмса и близкий родственник блэквудовского Джона Сайленса.[370] Серьезным недостатком книги является довлеющая над сюжетом атмосфера профессионального оккультизма. Тем не менее отдельные эпизоды исполнены неотразимой убедительности и несут на себе отпечаток индивидуального гения автора.

Разумеется, в рамках одной статьи невозможно дать полный очерк всех случаев использования сверхъестественных мотивов в современной литературе. Элемент ужаса практически неизбежно должен присутствовать во всяком произведении — все равно, прозаическом или стихотворном, — касающемся нашей жизни вообще; а потому неудивительно, что он встречается и у таких авторов, как поэт Браунинг, чей «Чайльд-Роланд» буквально пронизан тревожными предчувствиями, или романист Джозеф Конрад,[371] неоднократно заводивший разговор о страшных тайнах морских глубин и демонической силе Рока, влияющей на жизнь одержимых жаждой подвига одиночек. Ужас в литературе присутствует в бесконечном многообразии форм, но здесь мы вынуждены ограничиться лишь теми случаями, когда он появляется в относительно неразбавленном виде, являясь определяющим и преобладающим мотивом в содержащем его произведении искусства.