Бегущая могила (ЛП) - Гэлбрейт Роберт

Страйк издал такой громкий смех, что головы повернулись.

— Охуенно, — сказал он. — Теперь я могу уволить Литтлджона.

— Не здесь, — сказала Робин.

— Нет, — согласился Страйк, оглядываясь по сторонам, — слишком многолюдно. Там есть пивной садик, давай сделаем это там.

— Мое присутствие необходимо? — улыбнулась Робин, но она уже собирала свой стакан, арахис и сумку.

— Убийственная радость, — сказал Страйк, когда они вышли из паба. — Барклай заплатил бы хорошие деньги, чтобы услышать это.

Усевшись на скамейки за выкрашенным в коричневый цвет столом, Страйк позвонил Литтлджону и снова переключил свой мобильный на громкую связь.

— Привет, босс, — сказал Литтлджон, отвечая. Он стал называть Страйка “боссом” с тех пор, как Страйк узнал, что Литтлджон — подставное лицо. Судя по веселому тону Литтлджона, его двуличный субподрядчик еще не понял, что Паттерсона арестовали, и приятное предвкушение Страйка усилилось.

— Где ты сейчас находишься? — спросил Страйк.

— На Той Бое, — сказал Литтлджон. — Мы на Пэлл-Мэлл.

— Что-нибудь слышно от Митча сегодня утром?

— Нет, — сказал Литтлджон. — А что?

— Он арестован, — сказал Страйк.

Из телефона Страйка не доносилось ни звука человеческой речи, хотя на этот раз они могли слышать фоновый гул лондонского транспорта.

— Все еще там? — сказал Страйк, злорадно улыбаясь.

— Да, — хрипло сказал Литтлджон.

— Итак, ты уволен.

— Ты… что? Ты не можешь… Ты сказал, что будешь держать меня…

— Я сказал, что подумаю об этом, — сказал Страйк. — Я подумал и решил, что ты можешь идти на хер.

— Ты дрянь, — сказал Литтлджон. — Ты чертов…

— Если подумать, я делаю тебе одолжение, — сказал Страйк. — Тебе понадобится гораздо больше свободного времени, учитывая, что полиция хочет, чтобы ты помог им в расследовании.

— Ты, блядь, ты, ублюдок, я собирался… У меня были для тебя вещи по тому церковному делу — новые вещи…

— Конечно, — сказал Страйк. — Пока, Литтлджон.

Он положил трубку, потянулся за пивом, сделал длинный глоток, жалея, что оно безалкогольное, и отставил бокал. Робин смеялась, но качала головой.

— Что? — сказал Страйк, ухмыляясь.

— Хорошо, что у нас нет отдела кадров.

— Он субподрядчик, я должен ему только деньги — не то чтобы он получит деньги.

— Он может подать на тебя в суд.

— И я могу сказать суду, что он запустил змею в дверь Таши Майо.

Они ели арахис и пили напитки под развесистыми корзинами и ярким августовским солнцем.

— Ты не думаешь, что у него действительно было что-то для нас по ВГЦ? — спросила Робин через некоторое время.

— Не, он придуривается, — сказал Страйк, ставя пустой стакан.

— А что, если он пойдет в офис пока нас нет, и…?

— Опять попытается сфотографировать материалы дела? Не беспокойся об этом. Я принял меры предосторожности, на прошлой неделе этим занималась Пат. Если этот ублюдок еще раз попробует воспользоваться отмычкой, то он получит по заслугам… что напомнило мне, — сказал Страйк, доставая из кармана новую связку ключей от офиса. — Они тебе понадобятся… Ладно, пойдем посмотрим, дома ли уже Шери/Кэрри.

Глава 97

К’ан представляет свинью, зарезанную во время малого жертвоприношения.

И-Цзин или Книга Перемен

Они сидели в лендровере, припаркованном в нескольких минутах ходьбы от пустующего дома Кэрри Кертис Вудс, когда мимо них проехал серебристый Kia Picanto.

— Страйк, — сказала Робин, мельком взглянув на светловолосую женщину-водителя.

Машина свернула к дому семьи Вудс. Водитель вышла из машины. У нее были короткие светлые вьющиеся волосы, она была одета в нелестно обтягивающие джинсы, отчего валик жира под белой футболкой выпирал за пояс. Она была загорелой, пользовалась тушью для ресниц, а ее брови были тоньше, чем сейчас модно, что придавало ей удивленный вид. Через плечо у нее был перекинут полиэстеровый шоппер.

— Пойдем, — сказал Страйк.

Кэрри Кертис Вудс была уже на полпути к своей входной двери, когда услышала за спиной шаги и повернулась с ключами в руках.

— Добрый день, — сказал Страйк. — Меня зовут Корморан Страйк, а это Робин Эллакотт. Мы частные детективы. Мы полагаем, что в середине девяностых годов вы жили на ферме Чепмен под именем Шери Гиттинс? Мы хотели бы задать вам несколько вопросов, если вы не против.

Дважды за время работы в агентстве Робин думала, что женщина, с которой они говорили, может упасть в обморок. Лицо Кэрри потеряло здоровый цвет, загар стал пятнистым и желтым, губы побледнели. Робин выпрямилась, готовая броситься вперед и прервать падение женщины на твердый бетон.

— Мы просто хотим услышать вашу версию событий, Кэрри, — сказал Страйк.

Глаза женщины метнулись к окнам соседей напротив и снова к Страйку. Его заинтересовал тот факт, что она не попросила их повторить свои имена, как это часто делают люди, то ли от растерянности, то ли чтобы потянуть время. У него возникло ощущение, что их появление не было полной неожиданностью, что она ожидала чего-то подобного. Возможно, у ВГЦ была страничка на Facebook, и она видела там нападки на него и Робин, а может быть, она давно ожидала этой расплаты.

Секунды шли, а Кэрри все не двигалась с места, и уже было поздно утверждать, что она не понимает, о чем идет речь, и что она не была когда-то Шери Гиттинс.

— Ладно, — наконец сказала она, ее голос был едва слышен.

Она повернулась и пошла к входной двери. Страйк и Робин последовали за ней.

Внутри маленького дома пахло пылью. Единственной неуместной вещью в холле была маленькая розовая кукольная коляска, которую Кэрри отодвинула, чтобы Страйк и Робин могли пройти в совмещенную с кухней гостиную с бледно-голубыми обоями и синим гарнитуром из трех предметов с полосатыми сиреневыми подушками, которые балансировали на остриях.

На стене за диваном висели увеличенные семейные фотографии в оловянных рамках. Две маленькие девочки Кэрри Кертис Вудс, знакомые Страйку по ее странице в Facebook, были изображены снова и снова, иногда с одним или другим из родителей. Обе дочери были светловолосыми, с ямочками и всегда сияли. У младшей из них не хватало нескольких зубов.

— Ваши дочери прекрасны, — сказала Робин, повернувшись, чтобы улыбнуться Кэрри. — Их здесь нет?

— Нет, — хрипло ответила Кэрри.

— Планируете встречу? — спросила Робин, пытаясь успокоить нервы женщины.

— Нет. Я просто отвезла их к бабушке. Они хотели отдать ей подарки, которые они приготовили ей в Испании. Мы были в отпуске.

Теперь в ее голосе не было и следа Лондона: она говорила с бристольским акцентом, гласные удлинялись, согласные в конце слов отсекались. Она опустилась в кресло, поставив сумку с покупками на пол рядом с ногами.

— Вы можете сесть, — слабо сказала она. Страйк и Робин так и сделали, усевшись на диван.

— Как давно вы живете в Торнбери, Кэрри? — спросила Робин.

— Десять… одиннадцать лет?

— Что заставило вас переехать сюда?

— Я встретила своего мужа, — сказала она. — Нейта.

— Хорошо, — сказала Робин, улыбаясь.

— У него был мальчишник. Я работала в пабе, когда они все пришли.

— А.

— И я переехала, потому что он жил здесь.

В ходе дальнейшей светской беседы выяснилось, что Кэрри переехала в Торнбери всего через две недели после знакомства с Нейтаном в Манчестере. В Торнбери она нашла работу официантки, они с Нейтом сняли квартиру и всего через десять месяцев поженились.

Быстрота, с которой она переехала, чтобы быть с мужчиной, с которым только познакомилась, и ее хамелеонское превращение в уроженку Торнбери заставили Страйка подумать, что Кэрри относится к тому типу людей, с которым он встречался раньше. Такие люди цеплялись за более доминирующих личностей, облепляя себя, как омела дерево, впитывая их мнения, их манеры и повторяя их стиль. Кэрри, которая когда-то подводила глаза черной подводкой, прежде чем подвезти своего парня ограбить аптеку и пырнуть ножом ни в чем не повинного прохожего, теперь рассказывала Робин со своим перенятым акцентом, что местные школы очень хорошие, и с чем-то похожим на благоговение отзывалась о своем муже: как много часов он работает, и как он не считается с теми, кто этого не делает, потому что он такой, он всегда старался. Ее нервозность, казалось, слегка поутихла во время этого банального разговора. Казалось, она была рада возможности представить на рассмотрение детективов маленький эпизод своей жизни. Какой бы она ни была раньше, теперь она ни в чем не виновата.