Далекие Шатры - Мэри Кайе

– А поскольку сама рани наконец понесла и сейчас должна быть избавлена от лишних волнений, – сказал Гобинд, – мой господин Рао-сахиб не счел возможным отказать ей в просьбе. Посему я направляюсь в Бхитхор, хотя не знаю, смогу ли помочь и позволят ли мне помочь: вряд ли собственные хакимы раны примут с распростертыми объятиями чужака, приглашенного лечить их пациента.

– Так, значит, он серьезно болен? – спросил Аш с надеждой.

Гобинд пожал плечами и выразительно развел руками:

– Понятия не имею. Вы же знаете Шушилу-рани. Она вечно поднимает шум из-за самой незначительной болячки или малейшего неудобства и, скорее всего, сейчас делает то же самое. Тем не менее меня послали посмотреть, чем я могу помочь, и наказали оставаться в Бхитхоре, пока нужда в моих услугах не отпадет.

В сопровождении всего одного слуги, толстого, туповатого с виду мужлана по имени Манилал, Гобинд добрался до Бомбея, а оттуда двинулся к месту назначения через Бароду и Ахмадабад.

– Рао-сахиб знает, что вас перевели сюда, и велел мне поехать этим путем, сказав, что его племянницы рани будут рады услышать новости о вас, а вы, в свою очередь, пожелаете узнать новости о ваших каридкотских друзьях. Вот письма: Рао-сахиб не доверяет общественной почте, а посему доверил послания мне, строго-настрого наказав отдать их лично в руки вам, и никому другому… что я и делаю.

Он привез три письма: кроме Кака-джи, Ашу написали также Джоти и Мулрадж, пусть и коротко, потому что все новости, сказали они, сообщит ему Гобинд. В письмах последних двух не содержалось ничего такого, что нельзя было бы прочитать вслух любому: Джоти писал в основном об охоте и лошадях, а заканчивал фривольным описанием британского резидента, которого, похоже, невзлюбил по той пустяковой причине, что сей господин носил пенсне и смотрел на мальчика свысока, а Мулрадж просто передавал наилучшие пожелания и выражал надежду, что Аш изыщет возможность навестить их в следующий свой отпуск.

Зато письмо Кака-джи представляло значительный интерес. Ознакомившись с ним, Аш понял, почему Кака-джи предпочел передать его с таким надежным человеком, как Гобинд, а не посылать по общественной почте, а также почему он посчитал нужным отправить Гобинда в Бхитхор через Ахмадабад.

В первой части письма более подробно излагались обстоятельства, в общих чертах обрисованные Гобиндом: настоятельная просьба Шушилы прислать врача, которому она может доверять, и необходимость исполнить эту просьбу, продиктованная нынешним положением Шушилы. Далее следовала обращенная к Ашу просьба помочь Гобинду с лошадьми, проводником и всем прочим, что еще может понадобиться для благополучного путешествия хакима в Бхитхор; деньги на покрытие всех расходов находятся в распоряжении Гобинда.

Покончив с этими вопросами, далее Кака-джи признавался, что беспокоится за своих племянниц и скорее именно по этой причине, чем по указанной выше, сразу согласился отправить Гобинда в Бхитхор.

«Там нет никого, кому они могут доверять, – писал Кака-джи, – и мы здесь не можем полагаться на правдивость сообщений об их благоденствии, поскольку Шушила не умеет писать, а от ее сводной сестры мы до сих пор не получили ни единой весточки, что представляется странным. У нас есть основания считать, что евнух, пишущий от их имени, не заслуживает доверия: в нескольких полученных нами письмах не говорится ничего, помимо того, что обе рани здоровы и счастливы, однако нам стало известно, что дай Гита и по меньшей мере две придворные дамы из числа последовавших за ними в Бхитхор (все трое были преданными служанками и очень любили моих племянниц) умерли, хотя ни в одном из писем об этом не упоминалось ни словом.

Вряд ли мы вообще узнали бы об этом, если бы один торговец, посещавший Бхитхор, не услышал о случившемся и не поведал другому торговцу в Аджмере, который рассказал человеку, чей двоюродный брат живет в Каридкоте. Таким образом, известие дошло до нас в виде всего лишь слухов, но семьи трех упомянутых женщин сильно встревожились и обратились к Джоти с просьбой спросить у раджи, правда ли это. Он так и сделал, и после длительной задержки пришло ответное послание, в котором сообщалось, что две придворные дамы умерли от лихорадки, а дай сломала шею, упав с лестницы.

Раджа сделал вид, будто крайне удивлен, что ни старшая, ни младшая рани не обмолвились о произошедшем в письмах к своему дорогому брату, и высказал предположение, что они не сочли смерть служанок настолько важным событием, чтобы сообщать о нем. Здесь он, раджа, полностью с ними согласен…

Но мы-то с вами знаем: будь мои племянницы вольны писать по своему усмотрению, они непременно упомянули бы о случившемся. Посему в глубине души я уверен, что евнух пишет под диктовку раджи или его приспешников, хотя не исключено, что я тревожусь попусту и у них действительно все в порядке. Тем не менее мне стало бы легче, если бы я получил возможность узнать все наверное, и, похоже, боги предоставили мне удобный случай. Раджа остался доволен Гобиндом, который, как вы помните, излечил его от чирьев, когда бхитхорские хакимы оказались бессильны помочь, и, по всей видимости, он сильно недомогает, если позволил Шушиле-Баи попросить Гобинда срочно приехать в Бхитхор, чтобы исцелить его.

Боги вняли моим молитвам, ибо Гобинд сумеет узнать, как обстоят дела у сестер Джоти, и я велел ему измыслить способ передать вам вести о них, ведь вы проживаете близ границы Раджастхана и сможете переслать сведения в Каридкот. Я бы не стал беспокоить вас, когда бы не знал, что вы тоже имеете причины волноваться на сей счет и, как я, пожелаете удостовериться, что все в порядке. Если же дело плохо, вы сообщите нам, и тогда Джоти со своими советниками решит, какие меры они примут».

«Если вообще примут хоть какие-нибудь», – мрачно подумал Аш. Хотя князья по-прежнему держали личные армии – «вооруженные силы княжества», огромное расстояние, отделявшее Каридкот от Бхитхора, исключало всякую вероятность военных действий одного против другого, даже если бы правительство Индии дало разрешение на подобные меры, чего оно, разумеется, не сделает. Джоти мог единственно подать жалобу в надлежащие инстанции – в данном случае британскому резиденту, – откуда она будет переправлена в политический департамент, который перешлет ее в Аджмер и попросит представителя генерал-губернатора поручить должностному лицу, ответственному за часть Раджпутаны, включающую Бхитхор, провести расследование в связи с жалобой и доложить о результатах.

Помня нерасторопность и недоверчивость офицера из политического департамента, решительно отказывавшегося думать плохо о радже или предпринимать любые действия, которые могли бы не понравиться начальству в Аджмере, Шимле и Калькутте, Аш сильно сомневался, что из расследования выйдет какой-нибудь толк. Особенно если учесть, что чиновнику (да и никому другому) ни за что не позволят увидеться и поговорить с любой из рани, которые, разумеется, соблюдают строгое затворничество. Любая попытка настоять на подобной встрече вызовет страшное возмущение не только в Бхитхоре, но и во всей Индии, и в самом лучшем случае будет дано разрешение (да и то вряд ли) на разговор с некой невидимой женщиной, сидящей за занавесом и, несомненно, окруженной людьми из числа приспешников раджи, следящих за каждым произнесенным ею словом.

При таких обстоятельствах она едва ли скажет правду, да и не будет никаких доказательств, что за занавесом сидела действительно одна из рани, а не какая-нибудь хорошо подготовленная к разговору женщина из зенаны. Принимая все это в расчет, подумал Аш, остается лишь глубоко сожалеть, что Джоти решил проникнуться глупой детской неприязнью к британскому резиденту в Каридкоте…

Он поднял глаза от письма и, встретив спокойный внимательный взгляд Гобинда, спросил:

– Вы знаете, что здесь написано?

Гобинд кивнул:

– Рао-сахиб оказал мне честь, прочитав послание вслух, прежде чем запечатать, дабы я понял, насколько важно беречь его как зеницу ока и не допустить, чтобы оно попало в чужие руки.

– А-а, – произнес Аш и взял лампу.

Поднесенные к отверстию стеклянной ламповой колбы, два листа толстой индийской бумаги почернели и свернулись, а потом вспыхнули. Аш поворачивал их так и этак, чтобы они лучше горели, а когда наконец язычки пламени подползли к самым пальцам, бросил тлеющие остатки письма на пол и растер подошвой в порошок.

– Вот так. Теперь у Рао-сахиба стало хотя бы одним поводом для тревоги меньше. Что же касается остального, то его опасения вполне обоснованны, но несколько запоздали. Если бы в свое время он расторг брачные соглашения, никто не стал бы его винить. Но он этого не сделал, и уже ничего не поправить. Закон и местные обычаи на стороне раджи, как и сахиб из политического департамента, в чем мы имели случай убедиться.

– Возможно, оно так, – спокойно согласился Гобинд. – Но вы несправедливы к Рао-сахибу. Если бы вы знали покойного махараджу, то поняли бы, что у Рао-сахиба не было иного выбора, кроме как поступить так, как он поступил, и позаботиться о том, чтобы бракосочетание состоялось.