Княжий пир - Юрий Никитин

— Вот, княже, — возгласил Фарлаф. — Послушай его историю. Может быть, сделаешь что-нибудь. Я бы сам в два счета решил его дело, мне это раз плюнуть, но ты ж сам такие штуки любишь!..

Князь — а это явно был князь — вперил в несчастного Тарильда сверкающий яростью взор:

— Что это за червяк? Зачем ты его приволок?

— Говори, — толкнул Тарильда грубый Фарлаф.

Заикаясь, едва не теряя сознание от страха, Тарильд проблеял все, что случилось с его отцом здесь, на родине, потом на чужбине, и, наконец, как он прибыл с драгоценным пергаментом и что из этого вышло. Он чувствовал, что говорит скомканно, путается, в конце концов сбился и умолк, чувствуя свое полнейшее ничтожество.

Владимир зло взглянул на Фарлафа:

— И ты из-за этого… тьфу!.. этого меня оторвал от карты?.. Эй, стража!

В палату ворвались двое дюжих воинов. Тарильд не успел вспикнуть, как сильные пальцы сгребли его, как мышь, подняли в воздух и бегом утащили из палаты. Последнее, что он слышал, был злой голос великого князя:

— В пыточный подвал его! — Когда за ним захлопнулась дверь, буркнул еще раздраженнее: — Быстро сюда этих… как его… родственников!

Кизлюки, муж и жена, были доставлены с такой скоростью, словно их перенесли по воздуху. На старухе был фартук, а у старика руки в золе, возился с печью.

Владимир сказал, морщась:

— Мне доставили чужака… он заявил, что ваш племянник. Сейчас в пыточном подвале. Наши умельцы сумеют развязать язык.

Старик низко кланялся, что-то бормотал, а старуха сказала льстиво:

— Конечно же, великий князь узнает правду! От него ничто не скроется!

Она толкнула старика в бок, тот подтвердил жалким голосом:

— Да-да… Хотя не знаю, надо ли так жестоко… Пусть бы шел своей дорогой…

— Молчи, дурень, — сказала старуха. — Великий князь в своей княжеской мудрости…

Дверь слегка приотворилась, гридень просунул голову:

— Княже!.. Он без памяти. Его эта женщина так стукнула… ха-ха!.. по голове, что проломила какую-то важную кость. Только наш Свирепыч легонечко потрогал его в том же месте, как кровь хлынула такой струей, что не останавливается…

Князь брезгливо отмахнулся:

— Продолжайте! Он не наших земель.

Гридень пожал плечами: мол, его дело сказать, исчез, а старуха ободренно закончила:

— Великий князь в неизреченной мудрости знает, что делает. Если сказал продолжать вызнавать под пыткой, так и надо вызнавать!.. Пусть признается, что вор и убивец!

Князь повернулся к Фарлафу:

— Раз ты уже торчишь здесь, крикни там, чтобы принесли холодного вина. А ты, старик, что молчишь? Нечего сказать в защиту этого вора?

Старик, к которому был обращен вопрос, вздрогнул, проблеял жалобно:

— Княже… прости меня великодушно, но, когда является человек и говорит, что он мой племянник, я готов поверить… Но он говорит, что отдал запись жене, а она говорит, что не брала. Посуди сам, кому мне верить? Жене, с которой прожил тридцать лет, или парню, которого вижу первый раз в жизни?

В дверь стукнули, вбежал запыхавшийся гридень, уже другой, помоложе, крикнул с порога:

— Прости, княже, что отрываю по мелочам… но этот хиляк помер!

Князь свирепо рыкнул:

— Что за олухи! Я вас самих в прорубе сгною! Я же велел только дознаться под пыткой, в самом ли деле он вор, а вы… Уничтожу!!!

Гридень, бледный как смерть, пал на колени:

— Княже! Не милости прошу, выслушай!.. Он умер не от дознания, а от раны, что была… была раньше. Он успел сказать, что от этой женщины…

Владимир зло хохотнул:

— Старая женщина убила такого здоровенного парня? Не поверю!.. Или это вы сделали?

Старуха отшатнулась:

— Нет-нет!

Владимир отмахнулся:

— Ну, нет так и нет. Хотя если бы это вы его убили, то вам отошла бы вся доля его имущества. Как здешняя, так и та, что где-то за морями… Вы старшие, а он младший. Старший волен распоряжаться жизнями младших в родне… Вообще-то теперь уже нельзя, пора жить по-людски, но пока что смерть младшего от руки старшего на Руси допустима, за нее надо только маленькую виру… в княжескую казну, понятно. Так, одну гривну. Нет, лучше все-таки две. А так, увы, вы убили чужого человека. А у нас закон прост: своих можно — дело семейное, а вот чужих — нельзя. Если чужих, то… жизнь — за жизнь!

Кизлюки переглянулись. Старуха испуганно сказала:

— Княже, прости меня, старую… Этот парень в самом деле был нашим родственником.

Владимир, уже с нетерпением оглядываясь на оставленную карту, отмахнулся:

— Да ладно теперь… Доказательств как не было у него, так и у вас нет. Эй, стража! Взять ее и повесить на заднем дворе!

Старуха воскликнула победно:

— А вот и есть! А вот и есть!

Поспешно запустила руку за пазуху, долго шарила, перебирая узелки, платочки, сушеные лапки лягушек, наконец вытащила в белой тряпице небольшой пакет. Фарлаф принял из ее рук, передал князю. Владимир вытащил пожелтевший листок, темные глаза быстро пробежали по тексту.

— Гм… вообще-то верно…

Гридень по его кивку вскочил с колен и пропал, только слышно было, как дробно простучали по коридору подошвы. Владимир все еще всматривался в пергамент, когда дверь снова распахнулась. Запыхавшийся, но улыбающийся до ушей первый гридень втащил в палату испуганного Тарильда. Парень таращил глаза. Владимир брезгливо протянул ему мятый и дурно пахнущий лист пергамента, а Фарлафу кивнул:

— Дальше распорядись сам. И убирайтесь отсюда все с вашей мелочевкой к чертовой матери!!!

Рев его был подобен грому. Фарлаф вытолкал Тарильда, а гридень вытащил Кизлюков. Старуха все пыталась упасть князю в ноги, выла в голос, цеплялась за косяк. Гридень с наслаждением хрястнул дверью ей по пальцам, а на лестнице охотно рассказывал, что петлю ей приготовит мягкую, чтобы раз-два — и готово, он старость уважает.

Фарлаф хлопнул Тарильда по плечу, у того и второе плечо онемело, рыкнул весело:

— Пойдем выпьем? За такое решение стоит!

— Как ему удалось? — лепетал Тарильд потрясенно. — Как ему удалось?

— Мой ученик, — гордо объяснил Фарлаф. Он лихо подкрутил усы. — Как смекаешь, кто его учил мудрости?

А гридень чересчур искренне поддакнул:

— Да, эт все Фарлаф!.. Всю мудрость отдал, такой вот он щедрый. Себе ни капельки не оставил!

Тарильд чувствовал, как желудок присох к спине, а во рту трещит от жажды. Фарлаф накормил и напоил его в просторных сенях, где насыщались гридни и слуги. Тарильд жадно поглощал грубые, но сочные яства, запивал вином и пивом, со всех сторон слышались гомон, смех, разговоры. Здесь пили и хвастались, как в любой земле, в любом племени.