Три поколения - Ефим Пермитин

«Сколько же миллиардов пудов зерна потеряно для страны за те многие годы, когда Мальцеву не давали ходу! — думал Андрей. — Кто за это должен нести ответственность?»

После осмотра полей совещание вновь было перенесено в павильон. Развернулись прения.

Сильное впечатление произвела на Андрея речь секретаря Курганского обкома партии. Он говорил с огоньком.

— К методам Мальцева очень косо относятся многие научно-исследовательские учреждения, а также руководящие органы министерства сельского хозяйства и министерства совхозов СССР и РСФСР… Товарищ Мальцев — самоучка. Но можно прямо сказать, он обладает агрономическими знаниями, гораздо большими, чем некоторые дипломированные сотрудники научно-исследовательских учреждений. И мысли у него ясные, простые, доступные рядовым колхозникам. А вот содокладчики почему-то сочли за нужное говорить на языке, недоступном для многих присутствующих на совещании. Вам огласят письмо профессора Стрижевского. Профессор излагает свою точку зрения на методы Мальцева. Но излагает так, что трудно понять, полезно это дело или неполезно.

— Да ведь это тот самый Стрижевский, по учебнику которого учатся молодые агрономы! — услышал Андрей за спиной чей-то недоумевающий возглас.

…На вокзале Андрей столкнулся со знакомым по министерству агрономом. Тот что-то спешно записывал в блокнот. Потом сунул его в карман и, улыбнувшись Андрею, сказал:

— Как говорил мой отец: «Люби не люби, а почаще взглядывай». Так и Мальцев: сомневайся не сомневайся, а факт есть факт. То, что мы увидели, — факт большого значения.

И снова экспресс мчал Андрея на Алтай, снова в окнах вагона вдоль полотна дороги проносились сосновые леса, светлые березовые колки и хлеба, хлеба, уходящие за горизонт.

Сибирь! Леса и горы скопом,Земли довольно, чтоб на нейРаздаться вширь пяти ЕвропамСо всею музыкой своей…

Но теперь Андрей уже не сидел у окна, не любовался сибирскими пейзажами и хлебами: закинув руки за голову, он лежал и думал. Все, что он услышал на совещании в селе Мальцево, увидел на полях Шадринской опытной станции при колхозе «Заветы Ленина», произвело на него неизгладимое впечатление. Для Андрея это была вторая академия. Он был похож на человека, перед которым с высокой горы открылась такая заманчивая даль, что нельзя было оторвать взгляда. Многое для молодого агронома было еще в туманной дымке, но кое-что виделось очень ясно. Сорняки на Алтае — главный бич. Если их уничтожить по мальцевскому методу, урожаи резко поднимутся. Значит, не откладывая, начинать опыты…

Андрей вез от Мальцева два мешочка семян ранне- и позднеспелой пшеницы. Мысли о своей хотя бы маленькой опытной станции не давали ему покоя. Он думал о замечательной молодежи — о москвичах-целинниках. «Их надо заинтересовать. Они поймут и поддержат».

Дорога домой показалась вдвое длиннее: не терпелось Андрею поделиться с Верой планами: «Как же обрадуется она! Ведь это же ее идея: она меня свела с Мальцевым».

На мгновение всплыло лицо Неточки, но тотчас же бесследно исчезло. «Мог ли бы я заговорить с ней о безотвальной пахоте, о парах?! Господи, какая бы это была мука жить с ней под одной крышей…»

Милое, родное лицо Веры властно заслонило Неточку: «Андрюша, ну скажи мне хоть что-нибудь! Ну хоть одно слово!..» И так же, как и у развилки трех дорог, до дрожи жгучее ощущение радости залило все существо Андрея.

Глава X

В МТС Андрей вернулся в разгар уборки ржи. В конторе, кроме секретарши Кати, никого: все на полях.

— Вера Александровна четыре дня, как уехала в горный колхоз, — доложила секретарша. — Там рожь вымахала в два метра, и так ее поискрутило ветром и ливнями, что ни с какого боку комбайны взять не могут. Вот Вера Александровна самолично и отправилась налаживать. А вам просила передать это письмо.

Андрей поспешно ушел к себе.

Написанное на двух листках письмо все-таки показалось коротким. Андрей перечитал его несколько раз. Добрая половина письма была об уборке, о новых комбайнах и комбайнерах, прибывших с юга.

«Кое-кто из наших старых комбайнеров, такие, как Горбатовский и Аверьянов, всеми правдами и неправдами стараются отвертеться от полеглой ржи, затолкнуть на нее новичков: намолоты в пять-шесть центнеров с гектара их не устраивают… В уборке такой ржи старые комбайнеры видят один убыток и не хотят гробить отремонтированные машины, чтобы сохранить их до косьбы пшеницы. А на пшеничке и выскочить вперед, и заработать.

Уборка же полеглой ржи на крутиках, Андрюша, дело действительно трудное. Вчера по сводке колхоза имени Жданова четыре комбайна за четверо суток убрали всего только два гектара. Правда, мешали дожди, но дожди не главная помеха. Представь себе комбайн, ползающий по чертовым крутикам — «полатям», как их тут зовут. Чтобы он не перевернулся, к его молотильному аппарату привязывают жердь, на нее вешают «люльки», а в люльки сажают шестерых колхозников… На четырех комбайнах двадцать четыре добавочных человека! Пошел дождь, комбайн встал, и столько народу не у дела! Я решила каждому комбайновому агрегату придать по переоборудованной сенокосилке, чтобы на случай остановок машины «держальщики» и копнители вязали бы снопы. Может быть, и еще что-нибудь на месте придумаем с Ильей Михайловичем. А в общем, это не уборка, а сплошное издевательство, дискредитация техники».

Перечитав эти строки, Андрей задумался. «Что же это за рожь, если комбайн за смену убирает не больше, чем один крестьянин косой или удалая жница серпом? При таких темпах нам и до снега не управиться?»

Был еще только полдень, но в комнате стало вдруг темно. Андрей взглянул в окно. Небо завалило тучами. Не видно было ни села Предгорного, ни близких гор. По стеклам текли мутные потоки, не просыхающие с весны лужи подступили к самому крыльцу конторы.

«А что сейчас на токах?!» Натянув плащ, Андрей выскочил под дождь и, разбрызгивая грязь, зашагал на центральный ток колхоза «Красный урожай».

Сквозь сетку ливня Андрей вглядывался в окраину Предгорного, где — он был уверен — кипит сейчас работа: подходят и уходят машины и подводы с хлебом, шумят зерноочистительные агрегаты, дымит сушилка. Но, как ни всматривался, ни вслушивался он, никаких признаков «кипучей деятельности» на центральном току не заметил, хотя сушилка как будто и дымилась. «Да что они, обедают, что ли?» — с тревогой подумал Андрей и убыстрил шаги.

«В такой ливень, чего доброго, на крутиках комбайны поползут вместе с жнивником… Не придавило бы ее! — мелькнула мысль о Вере. — Не бережет она себя».

— Из-за пяти центнеров с гектара так насиловать технику! — вслух сказал он. — Нелепость! Идиотизм!..

Все раздражало сейчас Андрея: и дождь и грязная, разбитая дорога. «Льет и льет как нанятый!..»

Первыми вблизи тока встретились стада гусей. Погогатывая, они шли в том же направлении, что и главный агроном; туда же спешили и телята и свиньи. «Неужто Высоких до сих пор не огородил ток как следует?» Тревога переросла в злобу. Не замечая ни дождя, ни дороги, агроном уже бежал как на пожар.

Из пелены ливня возникли, наконец, темно-зеленые заросли крапивы, потом ажур полусгнившей изгороди… На перелазах звенья изгороди были повалены. Андрей миновал последний поворот дороги, и перед ним открылась поразившая его картина.

Среди рябых от дождя и ветра луж, на площади размером с полгектара, под открытым небом мокли вороха ржи. Густая щетка проросшего зерна по-весеннему зеленела по обочинам тока и по свободным от луж островкам в центре его. Табуны гусей, уток, телят, свиней, забравшись на крайние вороха, топтали и жрали рожь. Наевшиеся лежали тут же, зарывшись прямо в зерно. На противоположной стороне тока, среди таких же луж и ворохов хлеба, вблизи крытого навеса с возвышающейся над ним сушилкой под дождем вяло бродили какие-то люди. Их было человек пятнадцать. Трехтонка с зерном, пытаясь подъехать к одному из ворохов, буксовала с пронзительным воем. Шофер, высунувшись из кабины, что-то кричал людям у навеса.

К большому бурому вороху подбежали два мальчика, нагребли что-то в корзинки и стали сыпать в грязь под задние колеса трехтонки.

Андрей бросился на шарахнувшихся от него гусей, телят, свиней и с ожесточением стал разгонять обнаглевших нахлебников. «Твое ли это дело, главный агроном?» — подумал он и, ссутулившись, тяжело пошел к сушилке.

— Под суд, под суд! — в ярости шептал Андрей, шагая, словно по ковру, по толстому слою проросшего зерна, вмятого колесами телег и машин в разъезженную на току землю.

Ни ответственных за работу на току коммунистов, ни комсомольцев тут не было. Главного агронома встретила заведующая током, немолодая полная женщина Екатерина Локотко.