Вторая мировая война. Хроника тайной войны и дипломатии - Павел Анатольевич Судоплатов

агентуры НКВД, которую намечалось оставить на подпольной работе. Это обстоятельство, конечно, позволяло бы Федотову в экстремальной обстановке принимать решения об использовании оперсостава и агентуры с учетом лично ему известных деловых качеств людей.

Вообще, в боевой обстановке успешно руководить оперсоставом и агентурой можно лишь в том случае, если ты лично знаешь возможности своих подчиненных. Поэтому я категорически против создания временных сводных оперативных групп для решения контрразведывательных задач в боевой обстановке и, тем более, для разведывательно-диверсионных операций.

Очень важно, что, несмотря на тяжелое положение, сложившееся на фронтах, на то, что вражеское кольцо вокруг Москвы неумолимо сжималось, мы ни на минуту не забывали о борьбе со спецслужбами врага. Именно в октябре 1941 года мы начали отзывать с фронта нашу агентуру, которая оказалась призванной в ряды Красной Армии. Делалось это для того, чтобы подготовить людей для работы против спецслужб противника и использовать их в глубоко легендированных операциях для проникновения в штаб-квартиры абвера и гестапо.

При колоссальной потребности в людях мы очень взвешенно и бережно использовали ценную агентуру из числа иностранцев и политэмигрантов. Я категорически выступил против немедленной заброски в тыл противника ценных агентов – немцев, австрийцев, венгров, поляков, кто мог работать в экстремальных условиях и хорошо знал обстановку в странах Европы, оккупированных немцами. Неразумно было распоряжаться ими для затыкания дыр. Поэтому в составе нашего спецназа они всегда держались в особом резерве, на самый крайний случай. (Только испанцы приняли участие в составе ОМСБОН в боях под Москвой.) Интернациональную часть спецназа мы «приберегали» и потому, что приходилось считаться с возможностью развязывания против нас военных действий с территорий стран, поддерживающих фашистскую Германию, которые еще не были вовлечены в войну.

Поскольку я возражал против участия воинов-интернационалистов в тяжелых боях, у меня было много конфликтов с активистами Коминтерна. Испанская, венгерская и итальянская боевые группы буквально рвались в бой, обращаясь по этому поводу в нарушение субординации (они состояли в штате ОМСБОН, то есть войск НКВД) к руководству Коминтерна и к Сталину.

Надо отметить еще один важный момент. Речь идет в неспокойной обстановке, складывавшейся в Турции, Иране, Афганистане и в Маньчжурии на нашей границе с Японией. В связи с обострением угрозы войны, возможными непредвиденными обстоятельствами мы предпринимали меры предосторожности, усиливали агентурно-оперативную работу на границе с этими странами. И неслучайно, что в этот период руководство органов безопасности пошло на значительное усиление нашего разведывательно-диверсионного агентурного аппарата в этих районах. Квалифицированные, опытнейшие кадры – Н. Эйтингон, Л. Василевский, Г. Мордвинов, И. Агаянц, М. Алахвердов, Н. Белкин, М. Фридгут – были направлены в Турцию, Иран и Афганистан, туда, где существовала потенциальная опасность развязывания новой вспышки военных действий, где начала складываться уникальная возможность военно-технического, политического и разведывав тельного сотрудничества нашими союзниками в тайной войне против Германии и Японии. Но это особая тема.

Помнится, 5 октября меня вызвал к себе Меркулов. От него мы прошли в кабинет Берии, который проинформировал нас о том, что положение на Западном фронте резко ухудшилось. Он сказал, что противник перешел в наступление, по-видимому, цель у него одна – выйти к столице и захватить Москву. Исходя из этого, нам предстояло готовиться к худшему. К этому времени мы уже находились на казарменном положении.

В связи с наступлением немцев встал вопрос об эвакуации подразделений центрального аппарата НКВД и о взаимодействии с подразделениями Московского управления НКВД. Тогда же была поставлена задача по подготовке московского подполья. Всего предполагалось создать 12 нелегальных резидентур, пять из которых должны были быть задействованы вне столицы, на занятой врагом территории. Они комплектовались сотрудниками аппарата райгоротделений НКВД. Мы тесно взаимодействовали и с партийными органами, которых, правда, интересовала в основном пропагандистская работа. Но без партийных органов решить вопрос о создании массового подполья и эффективной сети сопротивления было невозможно, ибо в партаппарате был централизованный учет всех коммунистов, на которых можно было опереться.

Для обеспечения подполья предстояло вблизи Москвы и в городе скрытно заложить около 100 продовольственных баз и складов оружия. Необходимо было подготовить так называемую маршрутную агентуру с целью регулярной передачи сведений о движении вражеских частей под Москвой.

Было создано в кратчайший срок специально на случай непредвиденных обстоятельств три радиоцентра, один из которых, в Кучино, должен был дублировать связь с нелегальными резидентурами в Москве. Интересно, что одна из наших подпольных радиостанций была развернута в подвале кукольного театра Сергея Владимировича Образцова, который тогда находился на площади Маяковского.

Для координации деятельности советско-партийного подполья от ЦК ВКП(б) предполагалось оставить сравнительно мало известного человека – заведующую Отделом школ ЦК ВКП(б) Варвару Пивоварову. Намечалось также задействовать бывших секретарей райкомов партии, в частности секретаря Москворецкого райкома партии Олимпиаду Козлову (впоследствии стала ректором Инженерно-экономического института и основателем Академии управления, прообраза ныне существующей Академии управления), а также Нину Попову (ставшую позднее председателем Комитета советских женщин).

По Москве главным координатором подполья должен был стать начальник контрразведывательного отдела Московского НКВД Сергей Федосеев. Особую резидентуру предполагалось создать во главе с майором госбезопасности (позднее генерал-майором) Виктором Дроздовым. Он имел большой опыт борьбы с бандформированиями и националистическим подпольем на Украине. Незадолго до войны его назначили заместителем начальника московской милиции. Одну из резидентур должен был возглавить Павел Мешик, бывший нарком госбезопасности Украины. Ему поручалась организация диверсий на транспортных магистралях Москвы.

В кратчайшие сроки была проведена колоссальная работа по отбору людей для подполья. Она была очень трудоемкая, требовавшая большого внимания и терпения. Нужно было выписать паспорта, создать легенды на остававшихся в Москве людей. Больше всего мы ломали голову над тем, каким должен был быть правдоподобный ответ на неизбежный вопрос: почему человек остался в Москве?

Этот вопрос заслуживает специального рассмотрения. Опыт организации подпольных групп в начале войны свидетельствует о громадных потенциальных возможностях и высоких результатах агентурной работы накануне войны. У нас были серьезные агентурные позиции во враждебной советскому строю среде. По этой причине оперативные группы имели в своем составе профессиональных чекистов и лиц, которые сразу могли внушить доверие противнику.

14 октября 1941 года мой заместитель Н. Эйтингон доложил лично Берии предложения по организации восьми диверсионных групп в рамках реализации «Московского плана» в случае занятия столицы противником. В эти группы входили бывшие эсеры, анархисты, священнослужители и бывшие воспитанники Болшевской трудкоммуны ОГПУ, в прошлом уголовные преступники.

Важным моментом было «социальное лицо» подставляемой противнику агентуры, намечаемой для участия не просто в диверсиях, а для обеспечения подхода к объекту, запланированному к уничтожению, в том числе к видным представителям немецкого командования, оккупационных властей и спецслужб.

Чтобы не быть