Романы Круглого Стола. Бретонский цикл. Ланселот Озерный. - Полен Парис

class="p1">– Мне надо быть в Видесане Приморском ко дню Магдалины, – ответил он, – для того чтобы оспорить обвинение в измене при дворе короля Бодемагуса.

– Сир, я буду рад вас проводить.

– Не утруждайте себя; только наставьте меня на самый прямой путь.

Они некоторое время ехали по лесу; и когда Ланселот упомянул лесничему, что он из дома короля Артура, тот сказал:

– Благослови вас Бог, сир! Вы ведь, наверное, знаете, весь двор скорбит оттого, что Ланселот Озерный в неволе у Мелеагана, сына Бодемагуса. Боятся, что Мелеаган его сгубил, и все оплакивают утрату лучшего в мире рыцаря. Король говорит, что, потеряв его, он потерял все на свете, и у нас есть причина так же говорить; ибо в этом лесу есть башня по прозванию Башня Мерлина, где творятся дела еще более дивные, чем толкуют о Святом Граале. Немало рыцарей из местных и чуждых земель, придя в надежде завершить эти приключения, так и не вернулись оттуда; и никто не ведает, что с ними стало. И только на одной гробнице, у самых ворот, видели надпись, гласящую: Чудеса Башни Мерлина не иссякнут до тех пор, пока не явится Ланселот Озерный. Так что мы после кончины Ланселота уже не чаем увидеть им конец.

– А эта башня, – спросил Ланселот, – она далеко отсюда?

– Она к закату и почти у края леса, между Белым замком и городом Газаном.

– Как вы полагаете, я смогу туда попасть, не опоздав на мою встречу в Видесане ко дню Магдалины?

– Нет, сир, хоть бы вы скакали день и ночь.

– Тогда с Богом, а мне только и остается ехать по дороге в Видесан.

Ему уже никак нельзя было терять времени. Проведя две следующие ночи без пристанища, он на третий день прибыл к замку Флеж, под прикрытием которого в одну сторону простиралось море, а в другую лес и плодородные земли. Однако виноградников было не видно, хотя в Великой Бретани бывали и они, пока не иссякли чудеса Святого Грааля. В этом замке его приняла дама преклонных лет, а на другое утро, в день Магдалины, он прибыл в Видесан.

Король Бодемагус собирал свой двор на прекрасном лугу напротив замка. Это был день годовщины его коронации; ему поставили шатер в самом конце луга, немного поодаль от прочих. Король восседал в большом кресле слоновой кости, а некий арфист перед ним пел ему лэ об Орфее[335]; он охотно ему внимал, и все хранили глубочайшее молчание.

Ланселот узнал шатер короля по золотому орлу, венчавшему его. Как только он подъехал ближе, оруженосцы бросились к его стременам, чтобы помочь ему сойти; но, не желая быть узнанным, он предстал перед королем в закрытом шлеме. После приветствия он произнес во всеуслышание:

– Сир, да будет вам известно, что при дворе короля Артура мне случилось биться с рыцарем, которого я сразил смертельным ударом. В тот же день, во время нашего застолья, некий рыцарь явился к королю Артуру с притязанием, что мой противник был якобы убит вероломно, и сулился даже доказать это вашему суду, если я не побоюсь предстать перед ним в день Святой Магдалины. Я пришел заверить вас, что он солгал.

– А я, – сказал в ответ один рыцарь, – я готов настаивать, что вы вероломно убили рыцаря, упомянутого мною, и я это докажу, если вы посмеете мне прекословить.

– Ясное дело, только ради этого я и приехал в такую даль. Вот мой залог, сир король: я готов утверждать, что совершил это по праву.

Рыцарь незамедлительно представил свой залог, и король принял оба. Бодемагус был не прочь узнать имена обоих шампионов, но Ланселот уговорил его позволить им остаться безымянными.

Рыцарь-обвинитель облачился в прочную и легкую кольчугу и шлем из стали крепчайшей закалки; он выбрал большой разящий меч и щит, который слыл непробиваемым. Копье его имело крепкое древко и острое железо; на нем был навязан вымпел, такой же алый, как попона его коня, отчего его и прозвали Алым рыцарем. Он сел в седло одновременно с Ланселотом. Вокруг них собралось множество рыцарей, и все как один готовы были счесть безумцем того, кто дерзнет сразиться с Аргодрасом, самым сильным и умелым бойцом в округе. С первого удара обе глефы разлетелись в щепы; железо их завязло у одного в шлеме, у другого в щите. Однако они усидели в седлах, пока Ланселот, поднаперев щитом и телом, не опрокинул Аргодраса наземь. Тот упал вниз головой. Но он тотчас же поднялся снова и, надвинув на голову щит, с мечом в руке ожидал, когда Ланселот проскачет круг и вернется к нему. Начал он с коня: он его ударил и свалил с ног. И пока Ланселот высвобождался, Аргодрас сказал:

– Вот и прекрасно, сир рыцарь, вы сходите с коня, дабы не злоупотребить вашим превосходством.

Вместо ответа Ланселот ринулся на него со щитом в одной руке и мечом в другой. Целый час они осыпали друг друга ударами: они рвали кольчуги, пронзали щиты, высекали из шлемов тысячи искр. Они остановились перевести дух, но еще не сказать было, кто из двоих одолеет. Наконец, Алый рыцарь дрогнул, ошеломленный последним ударом, более свирепым, чем все прочие; от щита его остался один лоскут, шлем был рассечен, кольчуга разодрана; отступая, он влачил за собою кровавый след. Он еще надеялся на свою телесную крепость: и потому, откинув обломки щита и даже меч, он метнулся назад, обхватил Ланселота руками, но тот ему ответил объятием еще более крепким, приподнял его на полпье, поверг его навзничь и поверху упал сам. Видя, что тот недвижим, он сорвал с него шлем и рукоятью меча ударил в лицо; наконец, он отсек ему голову, как некогда Мелеагану, и принес ее к ногам короля Бодемагуса со словами:

– Сир, с вас довольно?

– Да, рыцарь; но ради того, что вам всего дороже, мы просим вас снять шлем и позволить нам узнать победителя.

Не в силах более отказывать, Ланселот открыл лицо, и король простер к нему руки, как бы желая обнять.

– Ах, сир! – поспешно сказал Ланселот, удержав его, – не будьте ко мне так благосклонны; когда вы узнаете, что я натворил, вы меня возненавидите до смерти.

– Полно, Ланселот! Боюсь, я угадал ваши мысли, и я не желаю ничего знать, чтобы не иметь причин для меньшей к вам приязни и худшего гостеприимства.

В самом деле, Бодемагус знал, что Ланселоту довелось принять вызов его сына Мелеагана, и боялся обнаружить, что его подозрения сбылись; он не хотел так скоро возненавидеть