Время в моей власти - Геннадий Иванович Атаманов

к юбилею Февральской революции, на целую страницу, где несколько ученых, специалистов, высказывают свою точку зрения. Ровно половина из этих специалистов – евреи, именно они твёрдо стоят на своём : «созрели причины, условия» для революции, потому она и произошла. Если нет «условий, причин» – нет и революции. «Железная» логика.

Как будто не было «условий и причин» в любой другой стране мира – любой другой стране!

Нас, таких как я, было в России абсолютное меньшинство – даже если брать только образованный слой людей; просто я оказался на самой вершине. Правильно, в общем, пишут мои нынешние биографы: «еще в гимназические годы он отличался критическим отношением к общественно-политическому устройству царской России». Так-то оно так, но… чего я тогда мог понимать?! А вот органическое, естественное неприятие всего окружающего – было! Всей православной жизни, колокольного звона с утра до вечера, церквей, монастырей, священников, киотов с иконами, в каждом доме, горящих свечей и лампад, портретов царей и цариц, поклонов – всей жизни по «православному расписанию».

Много ли нас, таких людей, как я, да мой соученик по симбирской гимназии Ленин? Мало, единицы. Для них, да еще всяких Троцких, Свердловых, Радеков существует Америка, создано государство – Соединенные Штаты Америки. А для боевика Джугашвили-Сталина – виселица, расстрел.

А тут смотрю, еще книга вышла, в серии «Жизнь замечательных людей», большущий том, где утверждается, что я – самый яркий представитель действующих лиц 1917 года…

– В печку его! – кричал про такие тома профессор Преображенский в «Собачьем сердце».

Настроение, мироощущение, миропонимание людей того времени – дореволюционного времени, выразил другой человек, великий русский писатель, как и я, эмигрант – Иван Алексеевич Бунин. Вот он в церкви, и вот его воспоминания.

– Как всё это волнует меня! Я еще мальчик, подросток, но ведь я родился с чувством всего этого… «Приидите, поклонимся, приидите, поклонимся… Благослови, душе моя, Господа», – слышу я, меж тем как священник, предшествуемый диаконом со светильником, тихо ходит по всей церкви и безмолвно наполняет её клубами кадильного благоухания, поклоняясь иконам, и у меня застилает глаза слезами, ибо я уже твёрдо знаю теперь, что прекрасней и выше всего этого нет и не может быть ничего на земле…

И подобные чувства испытывал почти каждый человек в России…

А мы, «демократы», «либералы» смущали их души, отравляли пропагандистским газетным ядом, добиваясь переустройства мира здесь, на земле – на свой лад. И не только пропагандой занимались, но и терроризмом, убийствами! В декабре 1905 года, я, еще совсем молодым человеком попал в тюрьму «Кресты» – за связь с эсеровской боевой дружиной. Предлагал убить царя! Попал в тюрьму, а через четыре месяца… меня выпустили. На все четыре стороны!

И продолжил я свою «либеральную», «демократическую» деятельность, и в 1912 году стал депутатом государственной Думы – и членом масонской ложи «Великий Восток народов России». Становился всё популярнее, известнее, смелее… И когда Николай II оказался не у власти, под моим давлением великий князь Михаил отказался от прав на Российскую корону.

В июле 1917 года стал я председателем Временного правительства, а вскоре стал и «Александрой Фёдоровной». А потом несколько поколений советских людей потешались надо мной, как я убегал из Зимнего дворца, переодетый в женское платье. Чепуха, конечно – но такова советская пропаганда. И начало этой пропаганды – в лозунгах большевиков : «Мир – народам!» «Земля – крестьянам!». Ну, и самое главное : «Грабь награбленное!».

Уголовники, бандиты, головорезы.

В 1955 году меня спросили: «Почему вы не застрелили Ленина, ведь в ваших руках тогда была власть?».

Ответил честно.

– Я не считал его важной фигурой.

А он, судя по всему – меня…

Поэтому более полугода разъезжал я по советской России, расхаживал и по Москве, уехал только в июне 1918-го, через Мурманск. Впрочем, уже давным-давно, еще в 1920-х годах написано: «Ленин и Керенский – одно и то же, сотрудники не за страх, а за совесть мирового антихристианского еврейско-масонского заговора». (Георгий Бостунич, «Масонство и русская революция»).

Александр Керенский.

Еще одно интервью со мной, уже под конец жизни.

– Можно было избежать Октябрьской революции в России?

– Можно, но для этого надо было повесить одного человека.

– Ленина?

– Керенского.

Но произошло то, что произошло, потому большую часть жизни прожил в эмиграции. Когда умер в 1970-м году в Нью-Йорке, то православная церковь отказалась от погребения. Похоронен в Лондоне, на кладбище Патни Вэйл, на ведомственном участке, принадлежащем министерству иностранных дел Великобритании.

Вот, вроде бы, и всё со мной… Однако, справедливости ради приведу еще слова великого русского ученого И.П. Павлова. Когда я возглавил Временное правительство, он высказался так:

– О, паршивый адвокатишка, такая сопля во главе государства – он же загубит всё!..

В ХХ веке России не повезло дважды. В начале 1917-го, когда до победы оставался один шаг – и погибло всё; в 1991-м, когда стране до выхода на свободу оставался шаг – произошла настоящая катастрофа. Под лозунгами «демократии» к власти прорвались настоящие звери, хищники, негодяи. (В роли Керенского оказался некто Гарбер?).

Разрушили страну, уничтожили миллионы людей, захватили собственность и деньги.

Что можно сказать еще, перед тем, как попрощаться? Вы же люди образованные – извлекайте, в конце концов, какие-то уроки из истории! Обратите сугубое внимание : у вас на самом верху опять выпускники юридических факультетов!..

Ленин – с нами сто лет

– Ко мне прошу никого не пускать – ни с кем не соединять!

И он быстро вошел в свой кабинет, крепко хлопнув дверью. Несколько раз прошелся туда-сюда, круто развернулся, зацепив угол стола, ругнулся, потирая ушибленное место, упал в кресло, закусил палец…

Владимир Ленин.

– Ведь повесят, как собак повесят! Может, даже на Красной площади повесят… А то и на кол посадят – выведут всех строем, голыми – и посадят.

-–

Владимир Ильич Ульянов-Ленин и подумать не мог, что пройдёт всего несколько лет, и на той же Красной площади, на которой, как он полагал в своем отчаянии, его вместе с «товарищами» повесят или на кол посадят, будет находиться мавзолей его имени, и в нем будет лежать его раскрашенная мумия, и что много-много десятилетий будет стоять гигантская очередь людей, желающих посмотреть на него – «вождя мирового пролетариата», «организатора Великой Октябрьской социалистической революции», «создателя коммунистической партии», «самого человечного человека»… И так далее и так далее, и так