Дюма - Максим Чертанов

На Дюма все происходящее на родине, видимо, наводило такую тоску, что он даже не стал продолжать «Волонтера 92 года», хотя Леви был согласен его издать; вместо этого отдал Леви написанный графиней Даш по третьему тому «Савойского дома» роман «Царица сладострастия», сам принялся за леди Гамильтон. Начал с пустячка: в 1815 году были изданы мемуары Гамильтон, он по ним (возможно, с участием Даш) написал на итальянском языке роман «Эмма Лайон, или Признания фаворитки»: печатался в «Независимой» с 28 сентября 1863-го по 14 июля 1864 года, а на французском языке — в газете «Будущее нации» в 1865 году. Начинается роман от лица девицы: «Я была красива, вот и все. И могла полагаться только на свою красоту в тех случаях, когда другие уповают на образование и воспитание, на состояние или благородное происхождение. Одарив меня лишь одним, Господь в благости своей был столь щедр, полагала я, чтобы возместить мне отсутствие всего прочего» — но чем дальше, тем больше автор вкладывал в голову глупенькой Эммы свои мысли: «Воззвание короля было не чем иным, как призывом к разбою, а склонность к такому занятию — это ведь, так сказать, национальная черта обитателей Абруцци и Терра ди Лаворо». В романе довольно откровенно описывалась лесбийская связь Эммы с королевой Каролиной, так что раскупали «Независимую» охотно. Вскоре Дюма начал писать о том же самом «настоящий», фундаментальный роман «Сан-Феличе» (печатался в «Прессе» с 15 декабря 1863-го по 3 марта 1865 года). Возможно, думал, что это его последняя крупная работа: отнесся к ней ответственно, как в молодости, сказал сыну, что перечитывал и правил текст, чего давно не делал. «Эту книгу я считаю серьезной, — писал он критику Арсену Уссе, — в ней показана целая эпоха, показаны все — от короля до разбойника, от кардинала до простого монаха. И над всем этим простирает крыла республиканская Франция, прекрасная, честная…»

Ужасный конец Партенопейской республики, успех Руффо и лаццарони — почему так вышло? В «Неаполитанских Бурбонах» он объяснял почему: республика держалась лишь с помощью Франции, но теперь вернулся к «провиденческой» версии: «Странная, нелегкая для историков и философов задача понять, почему Провидение заботится порою об успехе предприятий, явно враждебных воле Божьей. Ведь Господь, одарив человека умом и предоставив ему свободу воли, несомненно поручил ему великую и святую миссию непрерывного совершенствования и просвещения, дабы он стремился к единственной цели, достижение которой позволяет народам считать себя великими, — к свободе и знанию. Но эту свободу и эти знания народы должны покупать ценою возврата эпох рабства и периодов мракобесия… Как бы то ни было, вмешательство высшей силы в описываемые здесь события было совершенно очевидно. На протяжении трех месяцев кардинал Руффо был избранником Божьим, три месяца десница Господня поддерживала его». И все же он не удержался от иронии в адрес Провидения: «Кади-бей спрашивал, нет ли возможности высадить несколько тысяч солдат в Апулии, чтобы вместе с русским отрядом бросить их против неаполитанских патриотов. Стараясь ради кардинала Руффо, Провидение переусердствовало. Правда, получив римско-католическое воспитание, Руффо был лишен предрассудков, но все же он не без некоторых колебаний решился отправить в общий поход крест Иисуса Христа и полумесяц Магомета, не считая английских еретиков и русских схизматиков!»

События сами по себе драматичны (их описал Алданов в романе «Чертов мост»), но для Дюма драматизма недостаточно, должна быть прекрасная дама, любовь и всякое такое. Он сделал героиней Луизу Сан-Феличе, облагородив ее мужа (якобы он боролся за ее спасение, чего не было) и ее друзей. Придумал ей другую биографию — ее дочь, Мария Эммануэла, обвинила его во лжи и назвала роман «оскорбительными измышлениями», приводя пример таковых: «приданое синьоры Молины вовсе не составляло 50 000 дукатов; родители выделили ей 8000 дукатов».

Дюма обещал создать «истинно художественное произведение». Местами удалось. «Луна очень занимала маленькую Луизу; девочка называла ее небесной лампадой; в полнолуние она всегда говорила, что видит на Луне лицо, а когда Луна убывала, она спрашивала; неужели на небе водятся крысы, и неужели там, наверху, они грызут Луну, как здесь, внизу, грызут сыр?» Удалось и там, где он выступил как документалист, размещая и комментируя письма. Трубридж, контр-адмирал британского флота, — Нельсону; «Судья прибыл. Должен сказать, что он произвел на меня впечатление самого злобного существа, какое я когда-либо видел. У него такой вид, словно он совершенно потерял рассудок. Он заявил, что ему указали (кто?) на шестьдесят провинившихся семей и что теперь ему совершенно необходим епископ, чтобы лишать сана священников, поскольку иначе он не может дать приказ их казнить. Я сказал ему: „А вы их вешайте, и, если найдете, что веревка недостаточно лишила их сана, тогда посмотрим“». Комментарий Дюма: «А знаете ли вы, в чем состояла процедура лишения сана? У этих троих содрали клещами кожу с тонзуры и срезали бритвой мясо с трех пальцев, которыми священники дают благословение; затем их, как обычно, отправили на английском корабле на один из островов, где они были повешены, и притом английским палачом, назначение которого было поручено Трубриджу. Итак, все шло наилучшим образом…» Но от любимых штампованных фраз Дюма отказаться не смог:

«— Отец! Отец! — воскликнула девушка.

— Какая красавица! — прошептал умирающий. — О, ты превосходно выполнил свое обещание, мой бесценный друг!

Одной рукою прижимая к сердцу свою дочь, он протянул другую руку кавалеру. Луиза и Сан-Феличе разрыдались».

Роман хвалили во Франции. В Италии не публиковали: оскорбительно. Неаполитанцы «своими забавными причудами или звериной жестокостью превосходят не только все, что мы видим своими глазами, но и все, что можно себе представить». «Чем покорнее и безмолвнее народы во времена процветания их угнетателей, тем они беспощаднее после их падения. Неаполитанцы, ни разу не возроптавшие, пока вице-король находился в силе, стали преследовать опального». Пришел Руффо — «те же самые люди, которые накануне кричали, не понимая смысла своих слов: „Да здравствует Республика!“, „Смерть тиранам!“, стали теперь вопить: „Да здравствует вера!“, „Да здравствует король!“, „Смерть якобинцам!“» Издали «Сан-Феличе» в Италии в 1941 году (видимо, по недосмотру) и ничего о нем не писали; переиздали в 1990-х годах — посыпались восторженные рецензии: «создал эпос», «раскрыл национальный характер». Итальянцы повзрослели…

Осенью 1863 года Дюма съездил в Париж, сделал с Б. Лопесом инсценировку романа «Капитан Ришар» — «Тревожный вечер в Германии» (поставил театр «Бельвиль» 21 ноября). В декабре умер Делакруа — оплакал его в серии некрологов, спустя год на выставке читал о нем лекцию. Горман, никогда ее не слышавший, назвал «болтливой и анекдотической». Мы тоже не слышали, зато можем привести отзыв Бодлера, который слышал: «Возможно ли поверить, что автор „Монте-Кристо“ — настоящий ученый? Что он настолько осведомлен в изобразительном искусстве? Нет; он являет собой пример того, что творческое воображение, пусть даже не подкрепленное достаточным знанием терминов, не обязательно диктует глупости… он так тонко воздал должное Делакруа и так точно разъяснил глупость его противников, показав, в чем погрешности самых крупных из еще недавно считавшихся великими художников; он так наглядно показал, что Труайон — не гений, и разъяснил, каких тонкостей ему не хватает, чтобы быть гением, и продемонстрировал, что эти тонкости присущи Делакруа…»