Собрание сочинений. Дополнительный том. Лукреция Флориани. Мон-Ревеш - Жорж Санд

Она и в самом деле излечилась от нервной болезни, но теперь у нее появилась другая, более серьезная, к которой первая вызвала предрасположение. К тому времени, когда нити, привязывающие нас к жизни, наконец обрываются, они уже давно бывают перетерты неощутимой и неторопливой, но жестокой и беспощадной силой.

Однажды утром Олимпия, поднявшись по лестнице несколько быстрее, чем всегда, упала, задыхаясь, на последнюю ступеньку; однажды вечером она вдруг оборвала арию и вне себя закричала:

— Воздуха! Воздуха! Я задыхаюсь…

Такие припадки начали учащаться, потом стали делаться более продолжительными. Наступила затяжная лихорадка, силы стали быстро падать; однажды утром Олимпия не смогла встать и заплакала от огорчения, ибо впервые не сумела справиться с собой. В этот день выздоровевшая и поднявшаяся на ноги Эвелина с влюбленным и успокоенным Тьерре получили свадебное благословение в часовне замка Пюи-Вердон. Олимпия не могла при этом присутствовать, но горячо помолилась за них.

На следующий день Дютертр, которого уже терзала тревога, вырвал из уст Мартеля и Блондо, приглашенных на консилиум с двумя другими врачами, слова, подготовлявшие окончательный удар:

— Болезнь может оказаться очень серьезной. Все заставляет опасаться сердечной аневризмы.

Между собой врачи говорили.

— Эта женщина обречена. Наш коллега Блондо разумно применил все меры, которые указывает наука. Пусть он продолжает облегчать больной ее последнюю борьбу за жизнь, пусть осторожно предупредит семью. Средств, которые можно было бы испробовать, больше нет.

Дютертр, не привыкший убаюкивать себя несбыточными надеждами, прочел свой приговор в мокрых от слез глазах старого Мартеля, который еще больше, чем Блондо, если это возможно, почитал госпожу Дютертр и любил всю семью. Отцу семейства потребовались все силы его высокой души, чтобы зрелищем отчаяния не омрачить счастье молодоженов.

Эвелина, которую нетрудно было обмануть, предавалась детской радости по поводу того, что, как она выражалась, она ходит по благословенной земле, опираясь на руку мужа. Она была счастлива своими ослепительными туалетами, любовью, которая ее окружала, новой красотой, которую она приобрела за эти недели полного покоя. Ее нежные краски, которые долго скрывал загар, расцвели снова. Нервы ее, до предела натянутые из-за непомерной усталости, успокоились за время отдыха. Это сказалось и на ее характере: он тоже стал ровнее под влиянием нежного ухаживания и сердечных забот, которыми все домашние ее окружили. Отдавшись добрым побуждениям своей натуры, она любила всех, обожала мужа, и даже необходимость покоряться его воле доставляла ей теперь совершенно новое для нее удовольствие.

Вечером того же дня Дютертр написал племяннику:

«Возвращайся, сын мой. Ты нужен мне для того, чтобы я не умер раньше, чем Она. Болезнь неизлечима, я вижу эго слишком ясно. Сегодня утром Она спросила, почему ты не приехал на свадьбу своей сестры Эвелины. Я обещал ей, что она увидит тебя через три дня. Она очень обрадовалась. Итак, приезжай; я не имею права лишать тебя последнего благословения святой».

XXXII

Последние дни Олимпии наступили, но она не почувствовала их приближения. Дютертр подал в отставку, отказавшись от членства в палате депутатов, чтобы не покидать Олимпию. Бедная женщина была счастлива, что уже не будет разлучаться с мужем, которого по-прежнему любила до обожания. Она не заметила, как приблизился ее конец. Нежные и умелые заботы избавили ее от зловещего страха смерти. Она уснула, как птичка, которая хотя и чувствует холод и голод в своем покинутом гнезде и слабым голосом сетует на свое страдание, но не ведает, что умирает.

За несколько часов до смерти она сказала Амедею:

— Дорогой мой мальчик, я очень ослабла. Не понимаю почему, ведь я так счастлива, что не чувствую себя больной. Мне кажется, что я могу вставать, ходить, бегать — а у меня нет сил даже поднять руку. Разве от слабости умирают? Врачи говорят, что нет, и я тоже в это не верю. Но все-таки, если я умру, поклянись мне, что ты женишься на моей Малютке и что ни ты, ни она никогда не покинете моего мужа.

Амедей дал клятву. Дютертр около года боролся с непрерывным жестоким искушением покончить с собой. Однако сознание своего долга гражданина и отца семейства было в нем так сильно, что он не поддался отчаянию и, наконец, признавшись Амедею в том, что он одержим манией самоубийства, попросил племянника никогда не оставлять его одного. Амедей, который в унылом молчании мучился тем же искушением, ходил за дядей как тень, чтобы, охраняя его, охранить и себя. Но ангел терпения и кротости часто являлся между ними в часы их горьких размышлений. Это была Малютка. Безутешная после утраты той, которую она любила как родную мать, Малютка оказалась самой твердой и сильной во всей семье. Она проявляла столько изобретательности, утешая и развлекая других, что однажды Амедей в порыве жестокого горя сказал ей тихо, но с раздражением:

— Оставь нас, Малютка, твоя веселость причиняет нам боль.

Каролина в ответ только повторила слова: «Моя веселость!» Она побледнела, покачнулась и вышла, шатаясь как пьяная.

Амедей кинулся за ней, подхватил ее и стал с нежностью просить прощения за свою несправедливость. Каролина залилась слезами:

— Значит, вы не понимаете, что мне горше, чем вам всем, потому что я потеряла больше, чем каждый из вас? У отца есть всевозможные обязанности, которые дают ему силы в его страданиях; у меня же была только одна обязанность — дать немного счастья бедной женщине, которая была несчастна, когда отец отсутствовал. Эвелина замужем и скоро будет матерью: своего ребенка она будет любить еще больше, чем мужа; Натали образованна, умна, честолюбива; что касается тебя, то ты можешь поддержать отца в его грудах и заботах; а что могу я и что я такое? Я не художественная на тура, как Эвелина, и не ученая дама, как Натали. Я не люблю света; я не вижу в будущем ничего, что бы меня привлекало, а в настоящем — ничего, что поглощало бы мои силы, с тех пор как нет моей бедной мамочки, которая принимала мои заботы и мою любовь и говорила, что ей со мной хорошо. Да, я принесла в ее жизнь немного счастья, я в этом уверена. Она это говорила, и я тоже это чувствовала! А теперь все кончилось. Теперь я ни на что не гожусь. Я не могу заменить ее отцу, у меня слишком мало ума, чтобы его утешить. Ей то этого и не нужно было, она и так меня любила! Да, она меня любила