Высоцкий и другие. Памяти живых и мертвых - Владимир Соловьев

— Феномен пси! Я только собрался написать Вам, что пошел кормить Бонжура (котофей), а Вы тут как тут про валерьянку! Вы читаете мысли на расстоянии? Или чувства? Как сказал пиит, инстинкт пророчески-слепой. Пошел кормить кота взаправду. За мной не заржавеет. Бонжур, за мной!

— Wow! (взамен смайлика) Короче говоря, творческих вам! И при всем наинижайшем и наитрепетнейшем к Елене — знайте: девушки таких, как вы, любят.

Весьма пикантный смайлик.

— Корова не доена, конь не поен, кот не кормлен и проч. Вчера оральный жанр — телеинтервью, сегодня — письменный: ответы на вопросы. У нас с Вами выходит замечательный ночной разговор двух авгуров. А таких, как Вы, София, любят стареющие мальчики (даже). Если только Вы не фата-моргана. Виртуальный обним. Ваш ВС.

— Фаты-морганы прячутся под фатой, а не публикуют что ни день свои все новые свежие фото с самых разных широт, меридианов и прочих географических координат.

Какой чудный смайлик я обнаружил, накормив Бонжура, который был так назван, потому что найден в Квебеке, а там bonjour все равно что у нас здесь ОК.

— На странице автора содержатся две напетые (проакыненные) Владимир Исааковичу оды. Но это так. Для пока не сыскавшихся побуквенных собирателей всего мной пишущегося.

— София, милая, ни одной оды не нашел, зато в новой книге «Высоцкий и другие. Памяти живых и мертвых» у меня раздел посвящений Владимиру Соловьеву. Авторы — Бродский, Евтушенко, Кушнер, Слуцкий, Клепикова, Eugene Solovyov, а самое последнее — Зоя Межирова. Отличный стих, безотносительно ко мне.

Володя мой Соловьев,Флейта, узел русского языка,Бесшабашно-точныхНьюйоркских рулад соловей,Завязывающий Слово в петлю,От которойТрепещет строка,Становясь то нежней, то злей…

Весь стих см. в разделе «Посвящается Соловьеву…»

В ответ смайлик с аплодисментами.

— Образованная Вы девушка, однако. Такая осведомленность в моих подвигах на ниве изящной словесности. Книг — невпроворот, а сейчас и вовсе выходят одна за другой.

Завтра пойду на почту служить ямщиком и отправлю Вам одну. Или прилететь к Вам во Флориду и вручить все мои сочинения прямо на пляже? Самолет, боюсь, не потянет.

— Знамо дело. Вы куда как злописуч. Но в вашем случае — это благо.

— Надеюсь. Что меня роднит с Шекспиром, Достоевским и Гомером — мы все графоманы.

— без этого — никак

— Чувствую родного человека. Вы — тоже — графоман, стилист, тонкач. Хоть и жирная, по собственному признанию. Но Вам это к лицу. Точнее — к телу. Заметили, конечно, гендерную подмену — три эпитета мужеские, а четвертый — женский. Только не кокетничайте, пжст!

— Не кокетничать это как? я не умею frown emoticon. В стиле там есть как раз элементы кокетства. Но это от смущения. И потом «Le style c’est l’homme». Ныне мне не до стиля, не при стилЯх мы нынче. А кокетство — это элемент общения: ирония у меня добрая, а доброта ироничная. А причина проста: не фабричная я. На фабрике ООО «Прокруст и Со» меня не делали. Вот и вышла такая корявая. Питерским легче. У них есть великие лекала (образцы). По ним можно пули лить; хоть серебряные, хоть яхонтовые. И вот как в пулю сажают вторую пулю или бьют на пари по свечке — так можно себя прокрустицировать, причем с высокой результативностью.

— Очень! До меня сразу дошло, я опытный инженер человеческих душ, привет Сталину. Седцевед (не путать с сердцеедом). Оставайтесь самой собой. И не мешайте мне выстраивать наш авгурий — и августейший (Августа и Августин!) — разговорище.

— После такого (необходимого) дисклеймера, реплики все же имхо лучше РЕгруппировать по смысловому, а не буквально хронологическому принципу.

— Продолжаю работать. Все замечания — кстати. Откорректирую.

— Можно симулировать интерактивность с читателем: кинуть вопрос-конкурс в массы на лучшую интерпретацию: «чтобы бы это значило?»

— Что я и делаю — и продолжаю регруппировывать. Хочу спрессовать во времени — чтобы в одну ночь. Мы с Вами, милдруг, не только авгуры, но еще пиранделлисты.

— Мало того: можно симулировать при этом интеллектуальную (ну, хотя бы в области совр. физики) невинность (мол, сам вот в недоумении). Декларируемая глупость автора обычно льстит читателю. И настраивает его к оному автору еще благодушнее.

— Нужен не только драйв, но интрига — как бы многоточие под конец. Но и в самом деле, точку ставит только смерть.

— Ну да. «Писатель» пока без единого читателя.

— А я? Профи-читатель, будучи вдобавок к прочим ипостасям еще и критиком. С этого и начинал. Еще вопрос, что хуже — недооценка или переоценка? Да нет, Вы знаете себе цену. А теперь знаю я — Вам. А сейчас — за работу. Мы вчера поменяли моей книжке название — не из одних только из коммерческих соображений: «Высоцкий и другие. Памяти живых и мертвых». В параллель и тон «Не только Евтушенко». Делаю соответствующие изменения. А за Вами не поспеваю. Да какая же Вы корявая — опять кокетничаете от смущения? Глянул на дом, где Вы обитаете — на берегу ни одного деревца? Вам там не грустится? У меня рядом приятель живет — зовет в гости. Никогда не был в тех краях. Развлекайтесь и отвлекайтесть, а я пошел пахать ниву родной словесности. А тут еще кто-то звонит, черт!

— Отличное название! Я про «Высоцкий и другие. Памяти живых и мертвых». Интегрирующее. Не настораживающее.

— Спасибо! Лена взяла трубку, думая, что меня нет дома. А может, в самом деле меня нет дома? Где я? На флоридском пляже?

— Огромный ей от меня привет! Я ей, кстати, еще прежде Вас на/ отписала свои на ее счет восторги. Прошу зачесть.

— Вам все зачтется, но зачем перегружать себя плюсами? Где, черт побери, минусы? Про «жирную» я слыхал, но это пусть не кровавый, а телесный навет на саму себя. Ладно, поговорим лучше обо мне, а Вас оставим в покое. Отключаюсь. Временно. Снял трубку — буду говорить. Оказалось, я дома. Кто бы мог подумать!

— Все! Всееее копируем в верхний старт (где вы помянуты).

После телефонного разговора. Звонила Наташа Шарымова на предмет последней книги моего пятикнижия «Быть Владимиром Соловьевым. Мое поколение — от Барышникова и Бродского до Довлатова и Шемякина». Разговор как раз про Барышникова и его новый спектакль о Бродском.