Неожиданная Россия (СИ) - Волынец Алексей Николаевич

Домой молодой посол возвращался, сидя верхом на слоне, которого бухарский эмир подарил русскому царю. На северном берегу Арала полковник Игнатьев встретил гонца с царским приказом – оставив посольский караван, изо всех сил срочно спешить в Россию. Севернее Аральского моря уже начиналась зима, и Николай Игнатьев едва не погиб в снежном буране посреди голых степей, обморозив лицо и руки.

Чудом он добрался до Оренбурга, где его уже считали погибшим. Здесь Игнатьев узнал о том, что царь присвоил ему звание генерал-майора и отправляет с особо важной и секретной миссией в Китай.

«Не понимаю русских людей, которые желают вооружать китайцев…»

Изначально 27-летний генерал не планировался послом в Китай и не должен был вести важные переговоры. Его задача была другой – чисто военной. Он назначался главой группы военных советников, которые вместе с новыми ружьями отправлялись в Китай, чтобы учить тамошних солдат современной войне.

В Петербурге тогда очень опасались, что англичане и французы, всего три года назад успешно воевавшие против России, пользуясь превосходством европейского оружия, смогут подчинить Китай и, тем самым, угрожать нашей стране не только с Запада, но и с Востока. Император Александр II решил продолжить «Большую игру» (или «холодную войну») и на дальневосточных просторах Поднебесной. Уже опытного Николая Игнатьева он счёл идеальной кандидатурой для, как выразился сам царь, «трудного и щекотливого дела» в Китае.

Ранней весной 1859 года Игнатьев, во главе огромного обоза из 380 саней с 10 тысячами новых нарезных ружей и массой других военных припасов, тронулся от Урала к границам Китая. С огромным трудом преодолевая бездорожье и распутицу он прошёл три с половиной тысячи вёрст до Иркутска, прибыв в «столицу» Восточно-Сибирского генерал-губернаторства 16 апреля 1859 года в два часа ночи.

Здесь Николай Игнатьев провёл неделю, общаясь с генерал-губернатором Муравьёвым-Амурским о ситуации в Китае. Именно Муравьев рассказал посланцу в Пекин, что китайские власти отказываются ратифицировать подписанный в прошлом 1858 году пограничный договор и категорически не хотят согласовывать размежевание владений южнее Амура. Муравьёв высказался и против попыток оснащать китайцев современным оружием. «Не понимаю русских людей, которые желают всему учить и вооружать японцев и китайцев. Выучат их и без нас, а нам лучше самим учиться, чтобы не отстать…» – говорил он Игнатьеву и позднее эти же слова повторил в донесении в Петербург.

Генерал-губернатор Восточной Сибири Н.Н. Муравьёв-Амурский

Молодой генерал Игнатьев согласился, что в таких условиях совершенно незачем дарить Пекину самое современное оружие, тем более, что русские солдаты на дальневосточных рубежах всё ещё пользуются старыми гладкоствольными ружьями. С большим трудом привезённые новые винтовки оставили для вооружения «сибирских линейных батальонов» русской армии.

Так что в Китай генерал Игнатьев отправился «налегке», без щедрого подарка в 10 тысяч ружей. В пути его нагнала депеша из столицы – МИД Российской империи предписывал ему «способствовать нашим пограничным интересам», то есть попробовать уговорить китайцев пойти на уступки в Приамурье и согласиться с договором, который они сами же подписали год назад.

Впрочем, в Петербурге и не надеялись, что молодой дипломат сможет добиться успеха – он должен был лишь не давать Пекину «забыть» о нерешённом пограничном вопросе. Как в те дни говорил сам царь, обращаясь к министру иностранных дел Горчакову: «Ничего хорошего в этом деле уже не предвижу».

«Ответы уже даны и говорить более не о чём…»

Покидая Иркутск, чтобы отправиться в Пекин, генерал Игнатьев несколько дней провёл в обществе ссыльного революционера Михаила Бакунина. К тому времени этот знаменитый анархист уже поучаствовал в нескольких европейских революциях и отбывал в Сибири вечную ссылку. Царский генерал и убеждённый монархист несколько дней пропьянствовал с ссыльным революционером, они обсуждали мировую политику, много спорили о судьбах России и расстались совершенно довольные, на всю жизнь сохранив хорошие воспоминания друг о друге.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Бакунин позднее так рассказывал об Игнатеьве революционеру Герцену: «Этот смелый молодой человек из тех людей, которые не резонёрствуют, мало пишут, но – редкая вещь в России – много делают». Игнатьев же потом не раз лично ходатайствовал перед царём о помиловании ссыльного революционера…

Знаменитый анархист Михаил Бакунин

В столицу Китая 27-летний русский генерал прибыл 15 июня 1859 года. Власти империи Цин прозрачно намекнули ему, что вовсе не рады российскому дипломату – они не только не организовали никакой официальной встречи, но и запретили ему въезжать в Пекин на носилках, то есть как знатному сановнику. Игнатьев не стал прогибаться под китайские запреты и демонстративно проследовал через весь город на богато украшенных носилках к подворью Русской духовной миссии.

Эта «миссия» – несколько домов и православная церковь – существовали в центре Пекина еще со времён Петра I. Работавшие здесь священники и переводчики с разрешения маньчжурских императоров занимались «духовным окормлением» немногочисленных православных китайцев – так называемых «албазинцев», потомков русских казаков и первопроходцев, еще в XVII веке попавших в маньчжурский плен после осады Албазина, живших в Пекине и за несколько поколений совершенно «окитаившихся», но сохранивших православное вероисповедание. Русская духовная миссия играла также роль неформального посольства нашей страны в империи Цин.

Русская духовная миссия в Пекине, фотография XIX века

В здании «миссии» и начались переговоры Игнатьева с китайцами, точнее с маньчжурами, которые тогда безраздельно правили всем Китаем. Первая официальная встреча состоялась только через две недели после прибытия русского посла в Пекин. Родственник маньчжурского императора Су-Шунь, уполномоченный вести переговоры, демонстративно «выразил удивление» приезду Игнатьева, заявив, что «ответы уже даны и говорить более не о чём, и что, вероятно, русский посланник пожелает поскорее вернуться на родину…»

Однако, Николай Игнатьев твёрдо решил не возвращаться домой без успеха. Он хорошо помнил слова из инструкции князя Горчакова, главы российского МИД: «Мы ни под каким условием не откажемся от предположенной нами однажды цели…»

«На силу мы ответим силою…»

И потянулись длинные, бесплодные переговоры. Стороны стояли на своём и не хотели идти ни на какие уступки. Любопытно, что чиновники империи Цин мотивировали отказ делить земли по реке Уссури не какими-то геополитическими соображениями, а… собольими шубами, которые любили маньчжурские аристократы. «Русские и так забрали у маньчжур лучшие соболиные участки…» – говорил Игнатьеву один из китайских чиновников, жалуясь, что поступление соболей в Пекин, после появления царских солдат на Амуре, упало в два раза. «Ежели же уступить России еще и правый берег Уссури, – продолжал китаец, – то все соболи попадут в руки русских…»

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Тщетно Игнатьев пытался приводить логические доводы, указывая, что заключенные договора надо неукоснительно соблюдать. «Ежели китайское правительство будет отрекаться от прежних трактатов и данных обещаний, – говорил он, – то ни одно государство не может иметь к нему доверия и подобное породит нескончаемую войну и бесчисленные затруднения…»

Китайские представители, однако, настаивали, что договор заключённый с губернатором Муравьёвым в прошлом году на берегу Амура в Айгуне «вышел ошибочным». Более того, родственник маньчжурского императора Су-шунь даже сказал, что «скорее готов воевать с Россией, чем согласиться с русскими требованиями». На такое заявление Игнатьев отреагировал жёстко. «В таком случае войска наши тотчас же вступят в Монголию, Маньчжурию, Джунгарию и начнут действия в Туркестане…» – обрисовал молодой генерал китайскому чиновнику перспективы большой войны.