Шпион в Юрском периоде - Геннадий Прашкевич

II

Письма.

Г. И. Гуревич (30.VIII.88): “Шпанов был высок… чуть сутулился, помню серо–седые волосы, кажется, очки. Биография у него колоритная. Кажется, в 1926 году он летал на воздушном шаре, совершил вынужденную посадку в области Коми. Написал об этом десять раз, понравилось”.

Впрочем, это для первого тома.

Г. И. Гуревич (26.VII.88): “…В ноябре 1945–го демобилизовался, решил стать писателем. Первые месяцы после войны у людей были наивные надежды на вольности в печати. Начиналась мирная жизнь. Открывались журналы. Фантастику даже просили. Думаю, сыграла роль атомная бомба. Реальностью оказались фантазии. А фантастики не было. Мой приятель и соавтор (Г. Ясный. — Г. П.) организовал свидание с редактором “Огонька” Сурковым. Сурков выслушал вполуха, сказал: “Ну, давайте/” — и забыл… В феврале повесть “Человек–ракета” была готова. В апреле ее приняли в Детгиз, в июле она прошла по радио, в ноябре–декабре была напечатана в “Знание–сила”, в июле следующего года вышла отдельной книжкой, в августе, кажется, была одобрительная рецензия Л. Гумилевского в “Литгазете”, а в декабре разгромная — в “Культуре и жизни” — “Халтура под маркой фантастики”. Дело в том, что повеяли холодные ветры. Дошла очередь и до фантастики…”

Холодные ветры, понятно, это и известное постановление ЦК ВКП(б) от 14 августа 1946 года — “О журналах “Звезда” и “Ленинград””, отмененное только через сорок три года. Один из авторов постановления — А. А.Жданов — так объяснил ленинградской творческой интеллигенции: “Советские писатели и все наши идеологические работники поставлены сейчас на передовую линию огня, ибо в условиях мирного развития не снимаются, а, наоборот, вырастают задачи идеологического фронта и в первую голову литературы”.

Г. И. Гуревич (26.VII.88): “…Литературная весна не состоялась. В фантастике это выразилось в теории ближнего прицела. Идейная подоплека ее: есть мудрый вождь, который видит дальше всех. Он указал дорогу к Коммунизму. Есть Госплан, серьезное учреждение, все распланировано на пятилетку. При чем же тут кустари–писатели? А они должны воспевать эти стройки, должны воспевать планы советских ученых…

Критики, конечно, были за ближний прицел. Критики доказывали, что наша задача — улучшать жизнь на Земле, а американцы отвлекают нас от практических задач, маня космосом. Помню, на одном обсуждении в ЦДЛ взял слово читатель — майор — и сказал: “Я не понимаю, у нас в войсках есть артиллерия ближнего боя, есть и дальнобойная. И в литературе должно быть так”. Критики снисходительно улыбались…”

Вышел в свет роман В. Брагина “В Стране Дремучих Трав” (1948).

Увлеченно и необычно описал В. Брагин приключения крошечного человечка в мире гигантских трав и насекомых. Но именно потому, что роман В. Брагина выделялся своей необычностью, он и был подвергнут жесточайшему разносу. Не помогло и то, что два издания книги (1948, 1959) были снабжены послесловиями доктора биологических наук Н. Н. Плавильщикова и академика А. И. Опарина. В. Брагина упрекали за отрыв от жизни, от живой истории, от живых человеческих дел, жестоко отчитывали за то, что он, автор, якобы мечтает о том, чтобы наш замечательный советский человек стал совсем малюсеньким (герой романа, проглотив специальную пилюлю, уменьшался во много раз, для него любая полянка становилась дремучим лесом), чтобы он только тем и был занят, что сражался с насекомыми. А в 1960 году критик С. Полтавский еще и удивлялся: “В. Брагин после суровой и справедливой критики его романа в печати, насколько нам известно, не выступал с новыми произведениями. Это следует считать самой существенной его писательской ошибкой”.

***

Ненаписанные книги…

Известно, что М. Булгаков собирался работать над фантастическим романом “Планета–победительница”, И. Ефремов начал писать роман о Чингисхане, Алексей Толстой набросал подробный план “Судеб мира”.

Все эти книги уже никогда не будут написаны.

Пыль.

Духота.

Солнце печет, куры купаются в пыли разрытой ими завалинки.

1957 год, станция Тайга, улица Телеграфная. Ночью над деревьями низко — Марс, смотрит на мир ржаво и равнодушно. Я пытаюсь изучать таинственные каналы Марса с помощью трубы, сооруженной из очковых стекол. Не думаю, что Скиапарелли пользовался такой же, да и зрение у итальянца, наверное, было острее. Зато я пишу фантастические повести и рассказы…

Н. Н. Плавильщиков (31.V.57): “Фантастика — жанр заманчивый, но трудный. Не стоит писать так, как пишут Немцов и Охотников, это третий сорт в лучшем случае. И очень хорошо нужно знать те разделы науки, которые хочешь использовать для фантастического рассказа…”

Я был внимательным учеником.

Наверное, я умел учиться, потому что “Разворованное чудо”, “Мир, в котором я дома”, “Снежное утро”, “Спор с Дьяволом” и еще кое‑что выросли впоследствии из детских черновиков, набросанных в жаркое лето 1957 года. Названия тогда, правда, были другие: “Гость Аххагара”, “Контра мундум”, “Горная тайна”. Единственный черновик, который в дальнейшем как‑то не пригодился, — “Под игом Атлантиды”. Модная, надо сказать, в те годы тема.

Роман.

Понятно, в те годы мне в голову и в дурном сне не приходило, что роману, не только фантастическому, а вообще роману, может что‑то грозить. Однако еще Жюль Берн что‑то такое предчувствовал, волновался, предупреждал (цитирую по журналу “Новое дело”, № 9, 1902, Санкт–Петербург):

“В смысле характеристики современной эпохи вполне достаточный материал дает журналистика. Газетные сотрудники научились описывать ежедневно совершающиеся события настолько детально и более или менее художественно, что по газетам потомство наше сможет составить себе более верное представление о прошлом, чем по романам. Что же касается романов чисто психологического содержания, то они скоро исчезнут в силу начавшегося уже их вымирания. Величайший психолог современности Мопассан, как истинный гений, ясно видел это направление человеческой мысли и писал поэтому свои рассказы в самой короткой форме. И я уверен, что лет через пятьдесят–сто у нас не будет романов и повестей в виде отдельных книжек, и писатели, которым суждено, подобно Мопассану, пленять мир своим талантом, будут помещать свои произведения в газетах, заполняя отделы судебной хроники, происшествий и т. д.”.

Но это так, к слову.

Н. Н. Плавильщиков (18.IX.57): “Из современных фантастов всех острее пишет Лагин. Казанцев и Платов неплохи. У Ефремова вещи очень неровные, кое‑что просто скучно…”