Шолохов. Незаконный - Захар Прилепин

спросили посерьёзней. Толстой же – вообще эмигрант! Бежал от революции! В открытом, 1922 года, письме Николаю Чайковскому Толстой не скрывал: «В эпоху великой борьбы белых и красных я был на стороне белых. Я ненавидел большевиков физически».

В тридцатые в библиотеках Парижа, Праги и прочих центров русской эмиграции самыми популярными по количеству запросов становились в год изданий очередные части «Тихого Дона» и «Петра Первого». Сталин и об этом был осведомлён, но выводы делал самые неожиданные. Советский Союз, считал он, не должен огорчаться, что книги советских писателей любит эмиграция. Мы должны радоваться, что советские писатели обыгрывают эмигрантскую литературу на её территории. Белогвардейцы, купцы, буржуазия, дворянство, беглое казачество и члены царской фамилии предпочитают Шолохова и Толстого – Мережковскому и Зайцеву! Это победа.

Порой кажется, что в сталинском выборе таилось нечто большее, о чём тогда из числа сведущих людей никто не рискнул бы не то что сказать, но даже помыслить.

Если взглянуть на литературный канон 1937-го, многое кажется поразительным.

С Шолоховым и Толстым всё ясно: биографии не без пятен.

Валентину Катаеву предоставили честь представлять Шолохова, внеся тем самым и его самого в число наиболее значимых писателей. Но Катаев, согласно упорно ходившим слухам, в Гражданскую войну служил сначала у Скоропадского, потом в Добровольческой армии, где стал чуть ли не штабс-капитаном, а потом ещё был арестован в Одессе за участие в подпольной белогвардейской организации. Чудом избежал расстрела, отсидев полгода. О чём, не слишком таясь, рассказал в опубликованной повести «Отец».

Леонид Леонов до 1920 года находился в Архангельске, публикуя в архангельской прессе ругательные статьи про большевиков и панегирические про английских и французских союзников. В 1928 году он написал повесть «Белая ночь» – про крах Белого движения в Архангельске. А про Красную армию ничего толком не написал. Потому что в Белой армии он успел послужить прапорщиком, а в Красной был лишь редактором фронтовой газеты.

Константин Паустовский в Киеве был призван в петлюровские войска. И только потом уже – в Красную армию.

Всеволод Иванов в Омске в 1919 году работал в колчаковских газетах. Сталину очень нравилась повесть «Бронепоезд 14–69» о борьбе сибирских партизан. Но Иванов знал об этой борьбе вовсе не потому, что был среди партизан, а потому, что был среди колчаковцев.

Или, скажем, Пётр Павленко. Ещё в 1936 году в секретной справке НКВД сообщалось: есть подозрение, что в 1919 году, в Баку, советский писатель Павленко служил у белых. Когда ему предложили выехать в Баку, чтобы найти документы, подтверждающие его партийный стаж с 1919 года – он едва не покончил жизнь самоубийством. От поездки в Баку увильнул.

А Михаил Булгаков? Ещё один белогвардейский недобиток – военный врач 3-го Терского казачьего полка Белой армии. Спектакль «Дни Турбиных», сколько ни пытались его запретить, так и шёл в Художественном театре. И без участия Сталина здесь не обошлось.

Сталин вернул из эмиграции Александра Куприна. Того самого, что в 1919 году, с приходом в Гатчину белых, поступил в чине поручика в Северо-Западную армию и написал повесть «Купол св. Исаакия Далматского» о наступлении Юденича на Петроград. Он жил теперь в лучшем доме Ленинграда на Выборгской стороне.

Но кто при этом угодил под репрессии в числе самых первых?

Вслед за членом партии с 1920 года – с 17-летнего возраста! – Леопольдом Авербахом ещё в марте был арестован писатель Иван Катаев – однофамилец белогвардейца. Только Иван, в отличие от Валентина, в 1919 году вступил в ВКП(б) и в Красную армию и демобилизовался только в 1921-м. С 1923 года – член РАППа. И что? В 1936 году был исключён из ВКП(б) как «чуждый элемент», а затем сгинул в тюрьме.

Следом, в мае 1937-го, одним из первых, был арестован пролетарский поэт, стоявший у истоков советской литературы – Михаил Герасимов. Член РСДРП с 1905 года! Девять лет в дореволюционной эмиграции. В «Правде» впервые опубликовался в 1913 году. В Камергерском жил в писательском доме, по соседству с Василием Кудашёвым и всеми прочими. Оттуда Герасимова и увели.

Затем задержали Владимира Киршона, который летом 1918 года поступил в команду бронепоезда при отряде красных партизан, воевал всю Гражданскую только за красных, а не за всех подряд, как Катаев с Леоновым, и в 1920 году стал членом РКП(б).

Следующим из числа видных советских литераторов был задержан Иван Касаткин, который с ноября 1919-го по 1922 год работал в ВЧК.

Это ж большевистские кадры – без страха и упрёка!

Тем, кто догадывался хотя бы о части вышесказанного – впору было свихнуться.

27 октября арестовали Артёма Весёлого. Член партии с 1917-го, в 1918 году он записался добровольцем в боевую дружину – воевал с чехами, был ранен. 1919 году ушёл добровольцем на деникинский фронт. С Шолоховым у них дружбы не сложилось. Весёлый нещадно завидовал Шолохову и тоже распускал слухи о плагиате. Но теперь всё это не имело значения.

28 октября арестовали Бориса Пильняка – подпись под расстрельными письмами его не спасла. Покровительство Троцкого и «Повесть непогашенной луны» ему не простили.

* * *

2 ноября случился очередной удар. Взяли Ваню Клеймёнова. Закадычный друг, муж дочери Евгении Левицкой Маргариты. Начальник Реактивного научно-исследовательского института, где в его подчинении был будущий творец космического чуда Сергей Королёв. Клеймёнова только что к награде представили. Он в Доме правительства проживал, на Серафимовича, 2.

Так гуляли, так веселились, когда Клеймёнов приезжал в Вёшки!

В этот день, 2-го, Шолохов был в Вёшенской. Узнал об аресте из телеграммы Маргариты. Он переставал понимать сущее. Только прояснившаяся жизнь вновь обращалась в муторный сон без пробуждения.

Думал, что всё закончилось, но теперь видел: и Ежов, и Евдокимов, и Люшков – все идут в депутаты. Люди, наделённые не просто влиянием и властью, но правом на вынесение смертного приговора.

Другого выхода снова не было, кроме как просить о приёме товарища Сталина.

3 ноября Шолохов был в Москве.

Маргарита Левицкая-Клеймёнова вспоминает: «…появился в Москве и пригласил в гостиницу “Националь”».

Коротко поговорили.

Конечно же, Маргарита ничего не знала о причинах ареста. Конечно же, повторила то, что Шолохов и сам знал: Иван честный, Иван предан Советской власти, Ивана совсем недавно представили к награде. И: «Миша, помоги, если можешь».

Попросил её узнать хоть какие-то подробности.

Они расстались.

В тот же день, 3 ноября, была арестована и она. Возможно, за ней следили. Шолохов об этом узнал только через несколько дней от Евгении Левицкой – истово верящей в справедливость партии коммунистки, у которой за два дня исчезли сразу и зять, и дочь.

4-го, в 17.00 Шолохов у Сталина. Тридцать минут они разговаривали вдвоём. Шолохов настаивал на том, что Лугового, Логачёва, Красюкова надо восстановить в партии. Что все они должны вернуться к работе в станице Вёшенской. Иначе никто не поверит в шолоховскую честность на грядущих выборах. И, кроме этого, по Вёшенскому делу есть ещё ряд задержанных…

Сталин вдруг спросил:

– Если вы многие годы работали рядом с врагами, может быть, вы бываете близоруки?

– Я это допускаю, Иосиф Виссарионович. Но