Россия в годы Первой мировой войны: экономическое положение, социальные процессы, политический кризис - Коллектив авторов

Однако на царских бюрократов словесные угрозы представителей либеральной оппозиции оказывали противоположное воздействие. Понимая, что Дума без поддержки масс бессильна и что без нее в принципе можно обойтись, правительство накануне Февральской революции пыталось ужесточить репрессивные меры (например, арест членов группы ЦВПК), спровоцировать выступления рабочих, а затем подавить их силой оружия. Вполне понятно, что царские министры никак не отреагировали на одно из последних и наиболее ярких думских выступлений одного из старейших депутатов Думы члена кадетской фракции Ф.И. Родичева. На заседании Думы 24 февраля 1917 г. он сказал: «Мы требуем в настоящую минуту, именем голодного народа, именем народа, который боится за судьбу во внешней борьбе, именем этого народа мы требуем власти, достойной судеб великого народа, достойной значения той минуты, которую страна переживает, мы требуем призыва к ней людей, которым вся Россия может верить, мы требуем, прежде всего, изгнания отсюда людей, которых вся Россия презирает»{1686}.

Но обитатели Царскосельского и Мариинского дворцов, предпочитавшие расправляться с народом традиционными методами насилия, понимали силу не словесного, а исключительно материального воздействия. В распоряжении либеральной оппозиции таких сил, естественно, не было. В показаниях Чрезвычайной следственной комиссии 4 августа 1917 г. Милюков признал: «События 26 и 27 февраля застали нас врасплох»{1687}. Размышляя над ходом Февральском революции 10 лет спустя, Милюков справедливо писал: «Дума не создала новой революции: для этого она была слишком лояльна и умеренна. Но она и не отвратила опасности этой революции»{1688}.

Конечно, было бы неверно сбрасывать со счетов значение оппозиционных выступлений представителей либеральных партий. Своими парламентскими действиями она вкупе с демократическими фракциями, безусловно, способствовала разоблачению пороков бюрократического режима, что, в свою очередь, вело к дальнейшему углублению общенационального кризиса в стране.

В этом процессе определенную роль сыграла и Государственная дума, которая, по словам Милюкова, «сделалась как бы аккумулятором общественного недовольства и могущественным рупором, через который глухое и бесформенное чувство недовольства и раздражения возвращалось народу в виде политически осознанных, определенно отчеканенных политических формул»{1689}. И хотя эти «либеральные формулы» в общем и целом имели умеренный характер, тем не менее они способствовали созданию определенного оппозиционного настроения, прежде всего в тех слоях населения, которые в силу разных причин еще не были затронуты революционным движением. Социальные страты и политические партии преследовали различные цели и по-разному видели перспективу дальнейшего развития страны. Но на определенном, хотя и весьма коротком историческом отрезке времени их усилия слились воедино, обеспечив победу Февральской революции.

Таким образом, период мировой войны стал завершающим этапом в процессе формирования не только отдельных структурных элементов либеральной идеологии, но и либеральной концепции общественного развития России в целом. Условия войны с особой остротой выявили наличие глубоких противоречий, с одной стороны, между теоретическим осознанием либеральными идеологами и политиками связи войны с революцией, а с другой — их неприятием насильственного переворота в стране. В своей повседневной практической деятельности представители либеральных партий немалые усилия предпринимали к тому, чтобы предотвратить назревание в стране массовых революционных выступлений. Во имя этого они сознательно шли на постоянные компромиссы с властью, рассчитывая, вплоть до последнего момента ее существования, на хотя бы минимальные уступки с ее стороны. Только под непосредственным влиянием Февральской революции либералы вынуждены были изменить свой прежний политический курс.

Глава 3.

СОЦИАЛИСТИЧЕСКИЕ ПАРТИИ

(С.В. Тютюкин)

Панорама политических партий России в годы мировой войны была бы неполной без обзора деятельности трех главных, наиболее сильных революционных союзов — большевиков, меньшевиков и эсеров, хотя кроме них в те же годы существовал и ряд более мелких национальных объединений (Социал-демократия Польши и Литвы, Всеобщий еврейский рабочий союз Бунд, Украинская рабочая социал-демократическая партия и др.).

Особенно опасными для царизма в годы войны были социал-демократы две родственные, большевистская и меньшевистская[139], марксистские рабочие партии под общим названием Российская социал-демократическая рабочая партия (РСДРП). При этом большевики мало чем отличались по социальному составу (демократическая интеллигенция и рабочие) и приверженности к марксизму от меньшевиков, но их революционная тактика носила гораздо более радикальный характер, а ее ближайшие демократические задачи не были отделены «китайской стеной», как у меньшевиков, от задач более фундаментальных — социалистических. Большевиков отличала также и более жесткая, в том числе и идеологическая, дисциплина. Что касается более «мягких» марксистов — меньшевиков, то они тяготели к более европеизированному типу социал-демократической работы и использованию крайне немногочисленных в условиях России легальных общественных организаций. Наконец, неонародническая Партия социалистов-революционеров (ПСР, эсеры) имела близкий к РСДРП социальный состав, пережила до войны позор пресловутой «азефовщины», прошла через период широкого применения индивидуального террора и экспроприации и с трудом находила свой новый, более цивилизованный облик. При этом правые эсеры сближались в годы войны с меньшевиками-«оборонцами», а левые — с большевиками, союз с которыми сохранялся и в 1917 — первой половине 1918 г.

Все три названные революционные партии были членами II Интернационала (ПСР с 1904 г.). Различия между «правыми» и «левыми» коренились у них не столько в социокультурном облике их членов, сколько в факторах психологического и национального характера. В многонациональной России и в РСДРП, и в ПСР были люди самых разных национальностей, причем среди большевиков и эсеров явно преобладали русские, а среди меньшевиков было много евреев и грузин. Во всех указанных партиях преобладала демократическая интеллигенция и в гораздо меньшей степени рабочие (причем не так называемая «рабочая аристократия», а их средние слои) и до 1917 г. особенно крестьяне. Сколько-нибудь надежных статистических данных о численном составе РСДРП и ПСР в дореволюционный период не существует.

В годы войны во всех этих трех партиях сильно выросла роль эмигрантской периферии, где в более благоприятных условиях западноевропейской или частично американской демократии в основном и жили их лидеры и теоретики. Но это сильно затрудняло их связь с родиной и возможность оказывать руководящее влияние на всю массу оставшихся там однопартийцев. Почти полностью заморожена была царскими властями и легальная деятельность РСДРП и эсеров в самой России. Исключение составляла только работа в IV Государственной думе у меньшевиков, так как депутаты-большевики в ноябре 1914 г. были арестованы, а эсеры еще после 1907 г. Думу, как известно, бойкотировали. Кроме того, «оборонцы» из числа меньшевиков и правых эсеров использовали возможность работать в военно-промышленных комитетах (ВПК) в составе их «рабочих групп», частично используя последние и для пропаганды подготовки к новой революции.

Все российские революционеры были убежденными противниками царизма и сторонниками демократии и социализма. К 1914 г. они уже имели также и серьезные антивоенные традиции. Так, «отец русского марксизма» Г.В. Плеханов еще в 1904 г. (тогда он поддерживал меньшевиков) горячо осуждал русско-японскую войну и даже считал, что поражение царизма и его войск в ней было бы «меньшим злом», чем их победа{1690}. А на Амстердамском конгрессе II Интернационала в том же году он демонстративно обменялся рукопожатием с японским социалистом Сэн Катаямой, показывая этим, что социалисты двух воюющих стран остаются единомышленниками и товарищами. В августе 1907 г. на следующем, Штутгартском, конгрессе было принято важное дополнение В.И. Ленина, Р. Люксембург и Ю.О. Мартова к резолюции А. Бебеля. Согласно ему в случае возникновения войны социалисты были обязаны приложить все усилия к тому, чтобы скорее ее прекратить и стремиться использовать вызванный ею кризис, чтобы пробудить политическое сознание пролетариата и ускорить «крушение класса капиталистов». Антимилитаристский курс II Интернационала был подтвержден и на Копенганском и Базельском конгрессах II Интернационала в 1910 и 1912 гг. В то же время было отвергнуто, как совершенно нереальное и авантюристическое, предложение некоторых западных социалистов (француз Г. Эрве и др.) ответить уже на объявление любой войны стачкой и восстанием. Однако к реализации на практике антивоенных рекомендаций II Интернационала сумели реально подойти в 1914 г. только большевики и часть меньшевиков и левых эсеров в России, тогда как сам он в годы войны буквально развалился под напором национализма и соглашательства большинства европейских социалистов со своими правительствами и буржуазией.