Лукиан Самосатский. Сочинения - Лукиан

25. А вам, друзьям: Самиппу двадцать медимнов чеканного золота по моему приказу отвесит домоуправитель, Тимолаю пять хойников, Ликину — хойник, да и то неполный, потому что он болтун и издевается над моими желаниями. Вот такой жизнью хотел бы я пожить, богатый до избытка, роскошествуя и полностью предаваясь всем наслаждениям. Сказано — и да исполнит мне это Гермес!

26. Ликин. А знаешь, Адимант, что все это твое богатство висит на тонкой нити, и оборвись она — все исчезнет, и клад превратится в прах.

Адимант. Как это так Ликин?

Ликин. А так, достойнейший, что неизвестно, столько времени жить тебе в богатстве. Кто знает, быть может, еще возлежа у золотого стола, не успеешь ты и руки протянуть, чтоб отведать павлина или нумидийского петуха, как испустишь дух и отойдешь, оставив все богатство коршунам и воронам в добычу! Может, перечислить тебе тех, кто умер немедленно по достижении богатства, прежде чем воспользовался им? А некоторых и при жизни лишало их достояния какое-либо завистливое до всяких благ злое божество, — ведь слышал же ты, как Крез и Поликрат, которые были значительно богаче тебя, разом лишились всех своих сокровищ.

27. Но пусть избежишь ты подобных бедствий! Все же неужели ты думаешь, что твое здоровье непременно будет надежным и крепким? Разве ты не видишь, что у многих из богачей жизнь отравлена болезнями: одни и ходить не могут, другие поражены слепотой или страдают от внутренних болезней. Что ты не согласишься даже за удвоенное состояние богача Фаномаха терпеть то же, что он, и подобно ему обратиться в женщину, это я отлично знаю, даже если ты и не признаешься в этом. Не стану говорить, какие козни навлекает богатство: опасность от разбойников, зависть и ненависть толпы. Видишь, чего только не принесет тебе твой клад!

Адимант. Всегда ты, Ликин, против меня! Ну, так и меры даже не получишь за то, что вконец испортил мне пожелание.

Ликин. Это ты уж совсем как большинство богачей поступаешь: увиливаешь и берешь назад обещанное. А теперь тебе, Самипп, высказывать пожелания.

28. Самипп. Я-то, как вам известно, материковый житель, аркадянин из Мантинеи, а потому незачем мне просить себе корабля, который и показать будет невозможно моим согражданам. Также и скряжничать я не стану, выпрашивая у богов клада, да еще заранее определив его стоимость. Но все во власти богов, даже и то, что считается наивысшим! Тимолай к тому же определил как правило для наших пожеланий — просить без ограничений, так как боги ни в чем не отказывают; поэтому прошу я стать царем, но не таким, как Александр, сын Филиппа, или Птолемей, или Митридат, или кто иной из тех, которые властвовали, унаследовав царство от отца. Начну я сперва с разбоя: пусть будет у меня около тридцати товарищей, связанных клятвой, верных и смелых, затем понемногу присоединится к нам до трехсот, потом будет их тысяча и спустя немного — десять тысяч, и наконец пусть всего окажется до пятидесяти тысяч тяжеловооруженных и всадников около пяти тысяч.

29. И вот всеобщим голосованием я избран в начальники, признан наиболее достойным предводительствовать и пользоваться всеобщим доверием. Уж по одному этому насколько буду стоять я выше остальных царей, раз получил власть от войска за свою доблесть, а не являюсь наследником царства, созданного трудами другого. Последнее напоминает клад Адиманта, а он значительно уступает в силе наслаждения того, кто сознает, что он сам своими силами приобрел власть.

Ликин. Ай да Самипп! Ты ни много ни мало потребовал себе самый венец всех благ: быть начальником этакого войска, как признанный лучшими голосами пятидесяти тысяч! Вот какого дивного царя и полководца тайно взрастила нам Мантинея. Впрочем, царствуй и водительствуй воинами, выстраивай конницу и щитоносцев. А хотел бы я знать, куда вы, столь внушительная сила, выступите из Аркадии? Иначе, кто будут те несчастные, на которых вы обрушитесь прежде всего?

30. Самипп. Послушай, Ликин, если хочешь, отправляйся-ка вместе с нами, объявляю тебя начальником пятитысячной конницы.

Ликин. Я за эту честь, царь, приношу тебе благодарность и, нагнувшись по-персидски, кланяюсь тебе, отведя назад руки в знак почтения к высокой тиаре и диадеме, да только назначил бы ты лучше начальником конницы кого-либо из своих силачей, а я уж больно неопытен в верховой езде, да и воообще до сих пор не сиживал я еще на коне. Боюсь поэтому, что при звуке трубы упаду и в смятении буду раздавлен множством копыт, или норовистая лошадь, закусив узду, вынесет меня в самую середину неприятелей. Возможно, что придется привязывать меня к седлу, если суждено мне сидеть на коне и держаться за уздечку.

31. Адимант. Ну, так я, Самипп, буду предводительствовать всадниками, а Ликин пусть получит правое крыло. По справедливости следует мне получить от тебя величайшее отличие, раз подарил я тебе столько мер чеканного золота.

Самипп. Придется нам, Адимант, и самих всадников спросить, согласны ли они иметь тебя начальником. "Кому из вас, всадники, угодно Адиманта иметь начальником, пусть поднимет руку".

Адимант. Все, как видишь, Самипп, подняли руки.

Самипп. Ну, так начальствуй ты над конницей, Ликин пусть возьмет правое крыло, а вот Тимолай будет выстраивать левое, я же в середине, как в обычае у персидских царей, когда они лично присутствуют.

32. Пора нам выступать, и мы двинемся по дороге, ведущей через горы в Коринф, совершив моление Зевсу-владыке. После того как в Элладе мы уже все приберем к рукам, никто и не выступит с оружием против нас, такой силы: без борьбы одержим мы верх. После этого взойдем мы на триеры и лошадей погрузим на коновозы, — в Кенхреях уже заготовлено достаточно хлеба, судов в изобилии и всего прочего, — так переправимся мы через Эгейское море в Ионию, затем, принеся жертву там Артемиде, города неукрепленные быстро захватим, начальников над ними поставим и двинемся в Сирию через Карию, затем Ликию, Памфилию, Писидию, приморскую и нагорную Киликию, пока не достигнем Евфрата.

33. Ликин. Меня, царь, если тебе угодно, оставь сатрапом Эллады. Я ведь робок, и так далеко удаляться от своих мест не очень приятно мне. К тому же ты как будто собираешься направить войско против армянских и парфянских воинственных племен, метких в стрельбе. Передай другому правое крыло, а меня, как некоего Антипатра, отпусти в Элладу, а то пронзит еще кто меня, несчастного, стрелой, попав в обнаженное место, где-нибудь там, под Сузами или в Бактрии, когда я буду начальствовать у тебя фалангой.

Самипп. Удираешь, Ликин, с военной службы, трус ты, а закон велит отсекать голову тому, кто оставит строй! Но вот мы уже на Евфрате, и на реке уже наведен мост; позади, в пройденных областях, все безопасно, и всеми делами вершат наместники, которых я назначил в каждом племени. Так вот, пока последние захватывают нам Финикию и Палестину, а затем присоединяют и Египет, мы перейдем Евфрат: ты первым, Ликин, ведя правое крыло, затем я, и после меня Тимолай, а после всех поведешь конницу ты, Адимант.

34. На всем протяжении Месопотамии никто не выступил против нас, но добровольно все сдались и передали крепости в наши руки. И вот, внезапно подступив к Вавилону, мы проникаем за стены и овладеваем городом. Царь, находясь у Ктесифонта, узнает про наше вторжение, затем, прибыв в Селевкию, снаряжает конницу в возможно большем числе, а также стрелков и пращников. И вот лазутчики сообщают, что собралось уже около миллиона бойцов, — из них двести тысяч конных стрелков, хотя нет еще ни армянского царя, ни живущих у Каспийского моря, ни тех, что в Бактрии, собрались же только из ближайших областей и из предместий столицы. Вот с какой быстротой собрал он такое множество. Итак, время нам решить, что делать.

35. Адимант. Ну, я за то, чтоб вам, пехоте, выступить на Ктесифонт, а нам, коннице, оставаться на месте для охраны Вавилона.

Самипп. И ты, Адимант, трусишь перед опасностью? А твое мнение, Тимолай?

Тимолай. Всем войскам идти на неприятелей, не выжидая, когда они еще более подготовятся благодаря притоку союзников: пока еще в пути часть неприятелей, следует сразиться с остальными.

Самипп. Правильно. А ты, Ликин, что одобряешь?

Ликин. Я вот что тебе скажу. Так как мы устали от усиленной ходьбы, поскольку утром отправились в Пирей, да и теперь уже прошли до тридцати стадий по солнцепеку в самый полуденный зной, не остановиться ли нам вот здесь где-либо под оливковыми деревьями, сесть на упавшую каменную плиту, а затем, передохнув, совершить остальной путь до города?

Самипп. Да неужели ты, чудак, думаешь, что находишься еще в Афинах, — ты, который стоишь с этаким войском на равнине перед стенами Вавилона и участвуешь в военном совете?

Ликин. Хорошо, что напомнил, а то я было решил оставаться трезвым и не подавать своего мнения.

36. Самипп. Ну, так мы выступаем, если ты не возражаешь! Будьте же храбры в опасностях, и не посрамим отечественной славы! Вот уж как будто и неприятели готовятся к нападению. Так пусть кличем будет «Эниалий», и вы по трубному знаку с криком «алала», ударив копьями в щиты, спешите сойтись с противниками, быстро пройдя на расстояние выстрелов: этим мы избежим ран, не дав неприятелям поражать нас издали. Вот сошлись мы уже врукопашную, наше левое крыло и Тимолай опрокинули противостоящих им мидян. Те, что против меня, еще держатся, они ведь персы, и царь находится среди них, а меж тем конница вся неприятельская несется на наше правое крыло, так что ты, Ликин, и сам прояви храбрость, и своим прикажи сдержать неприятельский напор.