Хищник. Том 1. Воин без имени - Гэри Дженнингс

— Что значит — «теперь называют Зеноном»?

— При вступлении на трон он взял это имя. В честь известного древнего философа-стоика.

— Я думал, что так поступают только самые тщеславные епископы.

— Ты бы понял и одобрил Зенона, если бы только знал, что он происходит из племени исавров, а исавры говорят на ужасном греческом наречии. При рождении его нарекли Тарасикодисса Русубладеотес.

— Papaí![250] Теперь ясно, — сказал я. — Спасибо тебе за разъяснение.

Мы продолжали ехать по Месэ, где я увидел множество чудесных и новых для меня вещей. Вдоль широкой улицы росли деревья и стояли бесчисленные бронзовые и мраморные статуи богов, героев, мудрецов и поэтов. А сколько здесь было великолепных дворцов из камня или кирпича! Из узких боковых улочек на меня с любопытством поглядывали простолюдины. Месэ вела нас вверх и вниз по городским холмам, через другие ворота, которые оказались поменьше Золотых, да и вся стена была не такой впечатляющей. После этого улица расширилась, превратившись в просторную, вымощенную мрамором площадь. С Бычьего форума — площади, напоминавшей огромную мраморную платформу, кое-как втиснутую между склонами холмов, — мы, как ни странно, вышли на берег маленькой речушки, которая бежала внизу. Речушка называлась Лик и служила для того, чтобы вымывать из города нечистоты. Оказавшись на форуме Феодосия, мы увидели сверху рукотворную реку — один из городских акведуков, который был проложен между двумя холмами и поддерживался при помощи изящных каменных арок. На форуме Константина я увидел самую грандиозную статую в городе, изображающую основателя Константинополя: она была установлена на высоченной колонне из мрамора и порфирита. Бронзовая статуя имела лик Константина в короне из лучей, расходящихся от его головы, так что он казался одновременно и Аполлоном в сияющих лучах, и Иисусом Христом в терновом венце. Забегая вперед, скажу, что никто из местных жителей не смог мне объяснить, в чем именно заключался замысел скульптора.

Стараясь не таращиться на все это с изумлением, я продолжал беседу с управляющим:

— Прекрасно, значит, Восточной империей теперь правят басилевс Зенон и его басилиса Ариадна. А что же тогда произошло на западе?

— Как я уже сказал, Юлия Непота свергли. Некий Орест, бывший полководец. Непоту пришлось бежать в Салоны.

— Подожди-ка. Если не ошибаюсь, Салоны — это как раз то место, куда…

— Naí,— сказал Мирос, кивая и злобно улыбаясь, — то самое место, куда был сослан бывший император Глицерий после того, как его скинул с трона Непот. Не спрашивай меня, почему Непот выбрал именно Салоны в качестве убежища. Так или иначе, давно мечтавший отомстить Глицерий — что неудивительно — убил его.

— Gudisks Himins.

— Ouá, дальше еще того интересней! — Только теперь, заметив, как управляющий чисто по-женски смаковал сплетни, я догадался, что он, должно быть, был евнухом. Он продолжил: — Очевидно, в награду за это Глицерия повысили, превратив из самого незначительного епископа Салон в архиепископа в Италии.

— Liufs Guth! Епископ убил императора, а церковь его возвышает?

Мирос изобразил на лице презрение пополам с отвращением:

— Ну, это ваша порочная Римская католическая церковь. Благочестивый патриарх Константинополя Акакий никогда бы не позволил, чтобы в нашей православной церкви случилось нечто подобное.

— Надеюсь, что нет. Итак, кто же теперь император Рима?

— Сын генерала Ореста. Ромул, которого презрительно называют Августулом.

— Почему презрительно?

— Ну как же — не Августом, а Августулом. То есть маленьким Августом. Маленьким и не совсем августейшим. Ему только четырнадцать лет. Поэтому его отец, так же как это было и с недавно умершим Львом, пока является истинным правителем. Но никто не ждет, что Орест или Ромул Августул будут править долго.

Я вздохнул и сказал:

— Я думаю, это свидетельствует о том, что Римская империя пребывает в страшном хаосе. Императоры порхают туда и обратно подобно майским жукам-однодневкам. Епископы становятся сначала убийцами, а затем архиепископами. Святые сидят на высоких шестах и испражняются на своих последователей…

— Вот твой дом, presbeutés, — произнес управляющий. — Лучший xenodokheíon[251] в городе. Полагаю, ты и твои люди останетесь довольны. Не соблаговолишь ли слезть с коня и войти внутрь?

Мраморное здание с его огороженными угодьями выглядело роскошным, но я не позволил себе показать Миросу восхищение. Я продолжал сидеть в седле, произнес только:

— Я всего лишь королевский маршал. Я отвечаю за то, чтобы было удобно сестре короля.

Я повернулся к лучникам и велел им:

— Проводите принцессу сюда, чтобы она могла решить, подойдет ли ей это скромное жилище.

Вид у oikonómos стал раздраженным, но он слез со своего коня, чтобы поприветствовать Амаламену. Когда та неторопливо подошла к нам, я увидел, что она каким-то образом ухитрилась внутри движущейся carruca облачиться в прекрасный наряд, накраситься и надеть драгоценные украшения. Словно подыгрывая мне, Амаламена удостоила низко склонившегося перед ней Мироса лишь холодного кивка, по-королевски прошла мимо него и вместе со Сванильдой и обоими лучниками вошла во двор, а затем скрылась в доме.

Евнух теперь выглядел обиженным, он продолжил нахваливать мне xenodokheíon:

— Великолепные женские бани в левом крыле, отдельные для тебя и твоих воинов в правом. В избытке слуг, чтобы прислуживать лично тебе… включая рабынь-хазарок, мы специально отбирали самых красивых. Они будут рады… хм… послужить твоим нуждам, так же как и нуждам принцессы.

Я многозначительно проигнорировал это и огляделся вокруг взглядом воина, который находится на службе. Стена, окружающая здание, не была слишком высокой и мощной, ворота были скорее декоративными: предполагалось, что нас не смогут запереть внутри в качестве пленников. А еще мы находились в самом центре Константинополя и под защитой городских стен. Поэтому, когда Мирос снова заговорил: «Покои для тебя и других людей…» — я только покачал головой.

— Oukh, oukh. Мои люди — остроготы. Они не нуждаются в крыше над головой или в мягких подушках. Я размещу их здесь, во дворе. А что касается слуг, сначала я попросил бы прислать к нам лучшего врача города. Я хочу, чтобы он заверил меня, что принцессе не повредило слишком долгое путешествие.

— Личный iatrós[252] императора, почтенный Алектор, прибудет сюда без промедления. — Затем он добавил со злобностью, свойственной евнухам: — Я не мог не заметить, что вид у принцессы не слишком цветущий, несмотря на юный возраст.