Ермак - Евгений Федоров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И другие полки прошли через поле с музыкой и развернутыми знаменами, которые полоскались на упругом ветре. Каждый стрелецкий полк уже издали различался цветом кафтанов. Казалось, широкий оснеженный простор вдруг зацвел, словно вешняя луговина, веселой пестрядью: и алым, и травяным, и брусничным, и луковым цветом.
Воины шли и шли, сотрясая землю. Размерянное колыхание людей, их слаженность-все поражало стройностью и силой.
Ишбердей, стоявший среди послов, вдруг поднял руку и закричал жарко:
— Сильна Русь! О, сильна!..
Засумерничало, когда царь и его свита покинули поле. Следом за ними, восхищенные увиденным, тронулись и сибирские послы.
Казаки торопились возвратиться в Сибирь, но вырваться из Москвы не так было просто. В приказах подьячие и писцы усердно скрипели перьями, сплетая велемудрые словеса указа. По амбарам и кладовым отыскивали и укладывали в дорогу потребные сибирскому войску припасы. Казначеи отсчитывали жалованье. Дьяк Разрядного приказа с важностью оповестил Иванко Кольцо: приказано государем готовить рать для похода на Иртыш.
— С нами пойдет? — наступая на дородного дьяка, спросил атаман.
— Не торопись, ласковый, — пробасил приказный и бережно огладил свою пушистую бороду. — Этакое дело не сразу вершится.
Сидел дьяк в дубовом резном кресле каменным идолом, тяжелым, неповоротливым, в шубе, крытой сукном. Плешивую голову прикрывала мурмолка, расшитая жемчугом. Лицо у него породистое, румяное; глаза плутоватые, небесного цвета. Скрестил боярин на животе руки, вздохнул тяжко:
— Гляди, добра сколь из государевой казны уплывает: Ермаку Тимофеевичу — сто рублев, тебе, атамане, — пятьдесят, каждому послу по пяти, князьцу Ишбердею особо, всем сибирцам-казакам — жалование. А поди узнай, кто там жив, а кто давно истлел в могиле… Надо ж все знать…
Он многозначительно посмотрел на Кольцо и закончил:
— Сказывают, невиданной красоты соболей вывезли сибирцы. А где они? Хошь бы одним глазком взглянуть на рухлядь…
Казак грустно улыбнулся:
— Рад бы показать, да вся рухлядь разошлась…
— Вот видишь как, а торопишь! — рассердился приказный.
— Потерпи!
Не сдержался Иванко, брякнул саблей:
— Некогда ждать. Выкладывай! Гляди разойдусь!
Дьяк испуганно вскочил и закрестился:
— Чур меня, чур меня! Да ты что бусурман, неужто и впрямь посекешь! Караул! — вдруг закричал он, и на пороге сразу возникли испуганные лица писцов и двух подьячих. Один из них, замызганный, в засаленном кафтане, с плутоватой рожей, осторожно переступил порог.
— Брысь! — гаркнул на него Иванко и пошел на приказных со сжатыми кулаками. Решительный вид сибирца перепугал их, и все мигом скрылись за тяжелой дверью. Подойдя к дьяку, Кольцо укоризненно сказал: — Ну, чего раскричался? Гляди, будешь орать, у меня и впрямь зачешутся руки. Тогда пеняй на себя, — в миг башку сниму! Повелено великим государе, — выкладывай, что положено. Скажу Ивану Васильевичу, что посла позорил перед всякой приказной строкой!
Румянец исчез с потного лица дьяка. Он притих и взмолился:
— Батюшка не губи. К слову пришлось о рухляди. Сейчас, милостивец, всю казну выдам…
— Давно бы так! — ответил Кольцо. — Пришлю доверенного, чтобы ноне все выдали!..
В этот день казначеи все до грошика выдали сибирскому послу. Ефимки, полтины и алтыны упрятали в кожанные мешки и отвезли казакам на подворье.
Погрузили в обширные возки и сукна, и шубы, и два панцыря. Самый дорогой, с позолотой на подолу и сияющими орлами, — Ермаку Тимофеевичу. Иванко долго разглядывал его в Оружейной палате, перебирал мелкие стальные колечки, которые, тихо позвякивая, серебристой чешуей скользили по горячей ладони казака. Панцырь, расчитанный на богатыря, сверкал, брызгал солнцем, струился серебром. Старые мастера-оружейники, много видавшие на своем веку, не сводили восторженных глаз с воинского доспеха. Высокий, с крупным лысым черепом, с умным взглядом чеканщик тихо обронил:
— Такое умельство впервые вижу. Цены нет этому диву!
У Иванки в сердце вспыхнул огонь. Он благодарно ответил мастеру:
— Его только и носить самому батьке Ермаку Тимофеевичу! — в словах Кольцо прозвучала гордость за своего атамана. Старик понял его чувство и степенно сказал:
— Богатырю и одежда по плечам! В добрый час…
Из каменных кладовых выдали послам соболью шубу с царского плеча, вызолоченный ковш. Драгоценную кладь бережно упрятали. Пора бы в путь дорогу! Однако Иванке хотелось еще раз увидеться с царем. Несколько дней ходил он в Кремль, подолгу стоял у резного крыльца, к которому, по стародавнему обычаю, по утрам собирались московские придворные, но так и не увидел больше Грозного. Царь чувствовал себя плохо и все время проводил в постели или в своих покоях.
Угрюмо плелся Иванко по шумной Красной площади. Он уже привык к толчее и гаму и не замечал их. Вот на пути позникла толпа разгоряченных, крикливых татар, которые спорили и манили покупателей седлами, сафьяновыми сапогами с круто загнутыми носами и другим кожанным товаром. Вот заструились перед казаком шелки и халаты необыкновенных расцветок. Ничто не манило Иванко. Он локтями раздвигал густую толпу торгашей. Татары вслед говорили:
— Для него нет у нас товару. Сибирец — богат! Аллах всемогущий, он так богат, как падишах.
Кольцо удивлялся: «И откуда только чумазые знают, что у меня кошель, а в нем пятьдесят рублей!».
Навстечу казаку, как черные грачи, выдвинулись монахи. Долговязый, козлинобородый инок впритык подошел к атаману и зашептал:
— Бери за алтын гвозди с присохшей христовой кровью!
Второй рыжий чернорясник чревом оттолкнул соперника и протянул кусок гнилого бревна.
— Зри, человече! — забасил он. — То частица животворящего древа, на коем иудеи распяли Исуса! Два алтына!
— Могу дать твоей поганой роже враз на целую полтину! — ответил Кольцо и пригрозил монаху. — Небось, и тьмой египецкой торг ведешь, плут!
Испуганно озираясь, инок нырнул в людской водоворот, и был таков!
Иванко тяжело вздохнул:
— Паскудные рожи! Их бы в оглобли, возы на себе тащить…
— А ну-ка, Миша, покуражься, как боярин Шуйский! — совсем рядом с казаком раздался голос поводыря. Рослый, с огненной бородищей мужик в лаптях дергал на цепи медведя. Любопытный народ хохотал от души: выпятив пузо, медведь важно, с перевалкой, топал по синеватому снегу.
— Как есть боярин! — смеялись в толпе.
В другое время Иванко полюбопытствовал бы на зрелище, а сейчас было тошно на душе. Казак миновал толпу и попал в шубный ряд. У прилавка стояла немолодая, но румяная и пригожая собой женщина с мальчонкой лет трех. Купец раскинул перед женщиной заячий тулупчик.
— Гляди-любуйся, эко добро! — расхваливал купец свой товар. — Тепла и легка шубка, в самый раз мальцу! Полтина!..
— Ой, милый, велики деньжищи! Где их взять нам? — приятным грудным голосом заговорила женщина. Атаман насторожился: где-то он слышал этот голос. Он подошел поближе. Большими серыми глазами ребенок молчаливо уставился на казака. Между тем его мать говорила:
— Слов нет, хороша шубка-по росту, да не по деньгам! — Она стояла, огорченно склонив голову, не в силах оторвать глаз от мягкого тулупчика. Казаку вдруг стало жаль и ее и мальчугана, он полез в бездонный карман свой и вынул кису с рублевиками.
— Плачу! — огромной лапищей Кольцо сгреб шубку, встряхнул ее и, обратясь к малышу, сказал: — А ну, обряжайся, малый! Ходи на здоровье, да поминай горемыку-сибирца!
Женщина всплеснула руками:
— Да разве ж это можно? Мужик спросит, где взяла…
Внезапно речь ее оборвалась, она вскрикнула и, к удивлению шубника, кинулась на грудь бородачу. Обнимая казака, давясь жаркими слезами, она заголосила:
— Иванушка, братец, да ты как тут оказался? Ой, миленький! Ой, родненький, пойдем скорее отсюда!
— Никак, Клава! — в свою очередь удивился и вскрикнул Кольцо. Он бережно обнял сестру и расцеловал.
— Ну вот, и торг состоялся! — ухмыляясь в бороду, насмешливо обронил купец.
— Ты не скаль зубы! — оборвал его ухмылку атаман. — Погоди, сестра, дай расчесться за тулупчик. Он со звоном выкинул на прилавок полтину:
— Получай!
С минуту он молча смотрел на сестру, потом спросил:
— Плохо живешь, сестреночка?
Клава опустила глаза, неслышно отзвалась:
— В ладу с Васюткой моим живем. Он плотник, да у него подрядчик не из добрых.
Кольцо протянул кису:
— Бери, тут все твое!
— Ой, братик, да тут не счесть сколько!
Купец за прилавком зыркнул глазами по сторонам, сметил бороденку ярыжки из сыскной избы и вдруг завопил:
— Разбойник! Лови его!..
Клава в испуге закрыла глаза, побледнела.
— Ну, Иванушка, пропали теперь, — прошептала она. — Не в добрый час ты с Волги сюда набрел!..
Казак и не думал бежать. Он бережно обнял сестру за плечи: