Катаев. "Погоня за вечной весной" - Сергей Шаргунов

В 1960-м в Париже гадалка-турчанка (сказавшая и про осколочную рану бедра, и про будущую операцию, и про награждение «Золотой Звездой») воскликнула:

— Что же вы меня не предупредили? Это же необыкновенный человек. Это — Царь!

«Царь, разумеется, по их терминологии», — добавляла Эстер, снижая пафос.

Влюбленное повелевание жизнью…

Наследник великой литературы. В Катаеве всегда было сочетание властности и легкомыслия, как у человека, по его признанию, с самого начала понимавшего, что он особенный.

Он щедро называл свои произведения чужими полюбившимися строчками. А я назвал и эту книгу, и все восемь частей — его строчками.

Он написал, что «прожил свою жизнь в счастливом дыму».

Оглянувшись на петли длинной дороги, спросим себя: в счастливом ли?

Кадильный сладкий дым горестного отпевания матери, чад военных пожаров, зеленовато-желтый туман газовой атаки, дымчатые тифозные видения, бронепоезда и пароходы в угольном дыму, пороховой дым расстрелов, растаявшее облако несбывшейся любви, дым кирпичной трубы Магнитки и вересковой сталинской трубки, операционный мираж, пестрый дым литпроцесса с пламенными выпадами критика Дымшица…

Ничто с детства и до ухода не могло заслонить его необычайно зоркий и, конечно, вопреки трагизму — радостно-детский взгляд.

У Катаева была глубокая душа. И таинственная.

Свою тайну он унес с собой.

Обычно люди стараются не вспоминать травмирующие события. Он хотел осознать, осмыслить и прочувствовать все до конца. Не боялся прикасаться к ранам, не заживавшим никогда. Он с разных сторон и на все большей глубине вновь и вновь возвращался к главным, болевым точкам жизни.

Обостренно одинокий, закрытый, скрывавший важную часть себя даже от близких, он заглушал страдания бравадой, буффонадой, попойками, показной беспечностью. Но и настоящей литературой.

Поэтому все же дым счастливый.

Жизнь воспринималась им как произведение, а значит, и принималась.

Катаев — весь вызов. Он весь — слишком. Художник-маг, которому завидуют и сейчас и чей дар не могут оспорить. Баснословно успешный, но не через карьерные интриги, а благодаря дару.

В силу этого редкого дара он был сам по себе, свободный от групп, стаек, общественного мнения.

Спасатель судеб. Устроитель литературы, которая без него была бы другой. Бескорыстно открывавший и опекавший таланты.

Русский человек. Потомок славных родов. Герой войны. До конца дней сохранивший офицерский государственнический инстинкт.

Оболганный. Да, так. Слева и справа бормочут нелепые небылицы и однообразные байки, пытаясь представить большим грешником, чем остальные…

Он был грешен, но в отличие от очень многих не разыгрывал святошу.

Отрицание Катаева — унылая стайность, которая передается во времени.

Наслаждение Катаевым — вечная весна.

Приложения

Приложение 1

Основные сочинения Валентина Катаева

1923 — «Сэр Генри и черт».

1924 — «Остров Эрендорф».

1924 — «Повелитель железа».

1926 — «Растратчики».

1927 — «Квадратура круга».

1928 — «Отец».

1932 — «Время, вперед!».

1936 — «Белеет парус одинокий».

1937 — «Я, сын трудового народа».

1940 — «Домик».

1944 — «Жена».

1945 — «Сын полка».

1949 — «За власть Советов».

1951 — «За власть Советов» (новая редакция).

1956 — «Хуторок в степи».

1960 — «Зимний ветер».

1964 — «Маленькая железная дверь в стене».

1965 — «Святой колодец».

1967 — «Трава забвенья».

1969 — «Кубик».

1972 — «Разбитая жизнь, или Волшебный рог Оберона».

1974 — «Фиалка».

1975 — «Кладбище в Скулянах».

1978 — «Алмазный мой венец».

1980 — «Уже написан Вертер».

1982 — «Юношеский роман».

1986 — «Сухой лиман».

В печати выходили очерки и юморески Валентина Катаева под псевдонимами: В. Къ., Вал. К., Валентин Петрович, Старик Саббакин, Оливер Твист, Митрофан Горчица и др.

Приложение 2

Письма из личного архива Людмилы Коваленко

Дружок!

Молодец, что решила ехать. Жду тебя. Я уже забыл какая ты точно. Говорят, ты подстриглась… Приезжай. Увидимся. Думаю, что здесь тебе будет хорошо… Жду.

Целую лапки с нежностью.

Поцелуй Тамару. Кланяйся маме и Сереже.

Дорогая Муся,

я вновь призываю Вас к себе. Пребудьте с нами. Все написанное подтверждаю.

Целую.

29.03.23 г.

Москва Чистые Пруды Мыльников 4 кв 2(a)

19 ч. 30 м.

[рисунок]

Этого зайца и эту собаку я подарил Вале. А Вам, если Вы приедете, я подарю лошадь большую и живую.

Рисунки принадлежат руке Вали.

Москва 6-04-23 г.

Дорогая Муся!

Мы только что получили твое первое письмо, датированное 23 марта.

Ввиду того, что сперва нами получено было письмо от 24 марта, в котором ты выразила согласие ехать, мы письму первому (от 23 марта) не придали никакого значения и сегодня выслали тебе полтора миллиарда.

На эти деньги обеспечь маму и, нисколько не заботясь о себе (потому что об этом позаботимся мы), немедленно выезжай. Если не теперь, то никогда — это ты понимаешь сама. Здесь тебе, полагаем, будет хорошо. Будешь учиться и жить на 100 % — каждого дня.

О дне отхода того поезда, с которым ты едешь, телеграфируй, встретим на вокзале.

Пишем это письмо на почтамте, времени нет, писать много нельзя.

В общем так:

выезжай немедленно, как только получишь деньги.

Дорогой Валя!

Если ты еще не потерял способности удивляться, то был, наверно, очень удивлен моим отсутствием в Москве и молчанием в течение 6-ти месяцев. Получив еще в декабре 22 года твою телеграмму, я твердо решил ехать в Москву, а для того, чтобы это можно было бы легче сделать, я перевелся в Одессу на должность следователя в Губрозыск. Мне обещали дать отпуск, а для того, чтобы ехать, нужны были деньги, которых у меня не было. В Одессе я провел весь январь месяц в надежде получить жалование, продать кое-какое барахло и выехать; но вдруг неожиданно был переведен обратно в Мангейм[166], так как там снова возобновился бандитизм. Пойми сам, мог ли я бросить службу и без денег ехать в Москву, не зная, что меня там ожидает, тем более, что тогда была зима, а Москва, по имеющимся у меня сведениям, не очень любит в этом отношении вновь приезжающих южан, а одесситов тем более. Итак, до сегодняшнего дня я пробыл в Мангейме (вчера я сдал дела и это письмо пишу из Мангейма). Теперь мое положение до некоторой степени улучшается: у меня есть кое-какой посев, продав который, я смогу иметь необходимые на дорогу деньги. Завтра утром я еду в Одессу и буду там жить, ожидая от тебя ответного письма…

Видел в «Одесских известиях» от 3-го и 17-го июня твои стихи: «Прачка» и «Румянцев». Первое мне не совсем понравилось, второе же очень хорошее…

Передай от меня привет мастерам южно-русской школы Эд. Багрицкому и Юр. Олеше. Пока прощай! Надеюсь, что в случае благоприятных стечений обстоятельств, скоро увидимся. Если переменил адрес, не забудь сообщить. Зная тебя и твою нелюбовь к письмам, прошу писать сейчас же, не откладывая в долгий ящик.

Твой Женя

Дорогой Валя!

К сожалению до сих пор о тебе ничего не слышно. Конечно, я не предполагаю, что с тобой что-либо случилось, а уверен, что писать ты или не имеешь времени, или просто не хочешь. Сейчас у меня положение во всех отношениях странное и неопределенное… Если бы я был вполне уверен в своей службе и знал бы, что меня никуда не переведут — я бы совершенно не беспокоился и знал бы, что, живя с тетей, я с одной стороны, исполняю то, что я должен исполнить, а с другой стороны, буду жить оседло…

Валя, очень прошу тебя написать мне о твоих соображениях относительно тети и относительно меня. Мне кажется, что ты, здраво рассудив, можешь дать мне полезный совет… Ты делаешь ошибку, что сам нище не служишь, т. к. служба хоть и поганое дело, но все же дает регулярные средства к жизни.

У Зины родилась дочь, которую назвали Верой, и я полагаю, что тебе следовало бы поздравить Зину и Павла Федоровича, т. к. это доставит им удовольствие. Ну пока все. Прощай. Жду письма с обстоятельным изложением твоих соображений. Жму руку.