Мои воспоминания. Под властью трех царей - Елизавета Алексеевна Нарышкина

со стороны Павла Александровича и его семьи. Там меня все так радушно встретили, а я была очень растрогана, что больше Их там не вижу, никогда туда не ходила иначе, как с Ними. Сердечная слабость, да и голова болит. Приняла строфант. В общем, очень больна.

31 июля / 13 августа. Тяжело до смерти: сегодня ночью их увозят. Просила разрешения проститься, — отказали! Кажется, едут в Тобольск, хотя никто ничего не знает, и все молчат. Я не смогу туда к ним приехать. Как мучительно будет для них и для детей покинуть свой home[1349]. Бенкендорфы пробудут тут только два дня. Иза вынуждена остаться из-за операции, поедет позднее. У меня был Мита Бенкендорф и сказал, что Ирина Александровна[1350] просила Керенского оградить от преследований ее бабушку (императрицу Марию Федоровну); он обещал принять меры. Оказывается, в Ялте появились монархические прокламации, и императрицу обвинили в их распространении. [Настоящий отрывок заканчивает часть дневника Нарышкиной, посвященную аресту царской четы в Царском Селе. Политические наблюдения Нарышкиной будут печататься отдельно, после неизбежного перерыва для подготовки русского текста[1351].]

1/14 августа. Проплакала все утро. Их увезли! И с какими затруднениями! До шести часов утра им пришлось ждать, сидя на чемоданах! Керенский вне себя торопил всех: ему стыдно не суметь организовать то, что при старом режиме делалось так хорошо. Приехал Михаил; Керенский его впустил, сел в угол, заткнул уши и сказал: «Разговаривайте!» [ «Разговаривайте» — по-русски]. Государь был сильно взволнован. Ничего серьезного друг другу не сказали, но был очень тронут. Императрица написала мне на прощание чудную записочку, она кончается так: «Farewell, darling, motherly friend, heart is too full tо write any more» («Прощайте, дорогая, родной друг; сердце слишком полно, чтобы писать больше»). [У Фюллоп-Мюллера приведен полный текст этой записки: «Милейшая м-м Зизи, одно слово самого нежного прощания и благословения. Для меня большое горе — покинуть вас без прощания. Сердечная благодарность за 25 лет[1352] вашей верной любви и дружбы! Вы не знаете, как вы дороги мне и всем нам. Да благословит и хранит вас Бог, обережет Он вас от всякой печали! Я надеюсь, что Он даст еще нам в этой жизни радость свидания. Посылайте мне, между тем, сведения. Прощайте, дорогая, родной друг; сердце слишком полно, чтобы писать больше. Ал.».] Бенкендорфы вернулись в свое помещение, очень бы хотели, чтобы я сегодня вечером к ним пришла, но я не в состоянии осилить такой длинный переход. Завтра меня свезут к ним в кресле. Иза провела у меня весь день. Выяснилось окончательно: их везут в Тобольск. Вместо Бенкендорфа их сопровождает Ильюша Татищев. Государь очень побледнел и похудел. Императрица владеет собой и продолжает надеяться! Несмотря ни на что, рада ехать в домашнюю сферу их «dear friend»[1353] [намек на Распутина]. И Аня — святая, перед которой следует преклониться. Ничего не изменилось в ее mentalité[1354]! Настенька — молодцом. Их везут в сопровождении нескольких вагонов с солдатами охраны, а также и с членами Советов солдатских и рабочих депутатов. Путешествие продлится пять дней. С ними едет комендант и при них останется; он принял кассу у Вали и будет сам заведовать расходами. Никому, даже государю, не сообщили, куда их везут. Был раньше разговор о Крыме, соответственно чему и упаковались; но за два дня до отъезда было объявлено, что едут не на юг и что надо взять с собой все теплое. Сказано было также, что надо запастись провизией на пять дней. Только по этим признакам можно было догадаться, что цель путешествия — Сибирь. Какое испытание и какое унижение! А они все переносят со стойкостью и кротостью святых. У меня была м-м Герингер [камер-фрау императрицы]; она-то и доставила мне драгоценную записочку императрицы.

3/16 августа. Приходила Мери Бенкендорф и рассказала много интересного. Я все записала в своей тетради, где больше места. [Возможно, что именно в этой тетради находились записи, использованные (как мы видели, не всегда умело) Фюллоп-Мюллером. В частности, все места об отъезде царской семьи у него соединены в связный рассказ (с добавлениями) и отнесены (произвольно) к 18 июля. Приводим этот рассказ полностью:

18 июля. Керенский сказал государю несколько времени тому назад, что они не смогут остаться в Царском. Говорили о месте изгнания — и согласились на Крым. Эта мысль получила одобрение государя; так и были запакованы ящики, вдруг, однако же, было сказано, что надо взять с собой все меховое и что найдется из теплых вещей. Очевидно, что путешествие намечалось не в Крым, а на север. Повар, который должен был сопровождать царскую семью, получил приказание приготовить запасов на пять дней, и государь рассчитал, что пятидневная поездка может иметь целью только Сибирь. Отъезд был назначен в полночь. Все были готовы, ящики запакованы и готовы к отправке. Так они прождали целую ночь, до пяти часов утра. Керенский появлялся от времени до времени, всех расталкивая, и говорил в присутствии большевиков в резком тоне. Но без свидетелей он вел себя очень корректно и даже титуловал государя, обращаясь к нему. Великий князь Михаил, узнавши случайно о предстоящем отъезде, тотчас же поспешил приехать из Гатчины и умолял Керенского позволить ему проститься с братом. Керенский привел его к государю, который был сильно поражен, сам сел в угол, закрыл себе уши и сказал: «Говорите спокойно друг с другом!» Государь был очень потрясен, и, как это бывает в минуты большой неожиданности, они не нашли ничего сказать. Впрочем, свидание продолжалось очень недолго. Наконец Керенский вошел в рабочий кабинет государя и спросил: «Ваше величество, верите ли вы мне?» Государь помедлил, потом взглянул на Керенского и сказал: «Да». — «В таком случае, ваше величество, поверьте мне, что все, что я делаю, происходит для того, чтобы вас спасти, а не для того, чтобы вас погубить. Верите ли вы мне в этом?» Государь ответил: «Я вам верю». За решеткой дворца стояла огромная толпа, которая шумела и выкрикивала угрозы. Было бы невозможным вывезти царскую семью через главные ворота; поэтому автомобили направились через парк к станции Александровск. Там уже стоял наготове поезд. Императрица с большим трудом была поднята туда и тотчас упала навзничь на их руки.]

4/17 августа. Была у обедни в моей любимой церкви Знамения; пошла пешком. Потом у меня был Деревенько; он собирается в скором времени последовать за сосланными в Тобольск. Сейчас они плывут на пароходе из Тюмени. Тобольск находится в 300