Принц Крови - Елена Прокофьева

Филиппу не хотелось ставить в известность принца Бретани о своем визите, — не за чем ему знать о том, что произойдет в его владениях. А потому время своего пребывания на его земле следовало сократить до минимума. Лес святой Женевьевы, к счастью, находился в отдалении от городов. Неподалеку была лишь маленькая деревушка, кем-нибудь из жителей которой, наверняка, можно было бы отобедать, не привлекая ничьего внимания и не испрашивая разрешения на охоту.

Де Камброн намеревался доехать до деревушки в карете, и выехал за три дня до ночи Лугнасад. Филипп же собирался до места назначения долететь, это отняло бы много сил, но зато избавляло от опасного путешествия по разоренной революцией Франции и заняло бы всего пару часов. Впрочем, вместить в одну ночь путешествие в оба конца все равно не представлялось возможным. И следующий после встречи с фэйри день Филиппу предстояло провести в гробу под надзором де Камброна, доверив старику свою драгоценную жизнь.

Гроб де Камброн обещал приобрести по дороге и оставить в деревне на постоялом дворе, уверив Филиппа, что он будет достаточно надежен как убежище от солнца.

Лес святой Женевьевы оказался каким-то жиденьким, прудик — маленьким и заросшим. Но де Камброн впал в состояние, подобное молитвенному экстазу, и довольно долго стоял на берегу, вперив восторженный взгляд куда-то в середину пруда. Филипп уже начал беспокоиться, но не решился нарушить тишину и поторопить старика: вдруг это необходимо для исполнения ритуала — вот так стоять и смотреть на пруд? Наконец, де Камброн словно стряхнул с себя чары.

— Что же, мой принц, приступим.

Он опустился на колени ровно на кромке воды и принялся произносить слова призыва.

Филипп стоял позади него, и когда пришло время произносить тайные имена фэйри — присоединил свой голос к голосу старика.

Когда они произносили призыв в третий раз, над прудом разносилось гулкое эхо, словно они говорили под сводами пещеры, а не под открытым небом. И ответ не заставил себя ждать: черная в ночи поверхность пруда вдруг подернулась белым, словно вода превратилась в молоко, затем над прудом начал подниматься туман, как пар над кипящим котелком. Туман расползался вширь, окутал де Камброна и Филиппа, и деревья вокруг пруда, он поднимался выше и выше, становился плотнее и плотнее, пока все вокруг не застила абсолютная белизна.

Рассеялся туман быстрее, чем собрался: за пару мгновений сделался прозрачным и исчез, открывая взгляду Филиппа незнакомый пейзаж: огромное озеро лежало среди холмов, поросших густым, непроходимым лесом. Поверхность озера, зеркально гладкая, отражала небо, усыпанное крупными и яркими звездами. Филипп узнавал знакомые по урокам астрономии созвездия, однако никогда прежде не видел он, чтобы они так четко читались и так ярко светили! Но вот зеркало воды подернулось рябью, заволновалось, и из пруда одна за другой появились три лодки, три изящных, с ажурными бортами, будто сплетенных из кружева, сияющих, приплывших из детского сна, из волшебной сказки лодки — белая, золотая и серебряная. Они устремились к берегу, в каждой из них стояли двое… И тут из озера вынырнула четвертая лодка — черная, и в ней — одинокая фигура кого-то, закутанного в черный плащ.

— Вы говорили, будет три лодки и шесть визитеров, — прошипел Филипп.

— Всегда было так, — растерянно пролепетал де Камброн. — Всегда три лодки и шестеро… Кто седьмой? Неужели… неужели Король Слуа?

— Слуа? Я никогда о нем не слышал…

— О них. Это не имя его, а имя его подданных. Слуа — темные фэйри, порождения ночи, сердце Дикой Охоты… Они приносят с собой ночные кошмары, бред, безумие, и питаются страхом смертных…

— Как мило. И их король почему-то пожелал нарушить традицию и поучаствовать в подписании договора… Кстати, они нас могут оттуда слышать?

— Да. Но им все равно…

Филипп не стал больше ни о чем спрашивать. Его вера в знания де Камброна пошатнулась: если тот мог ошибаться и фэйри могли нарушить незыблемую традицию, каковой являлось присутствие на подписании договора только шестерых визитеров из иного мира, то значит — мог ошибаться и в остальном. Возможно, шестерым все равно, что о них шепчутся двое на берегу, а вот седьмому может оказаться не все равно. А ведь он, судя по краткой справке, выданной де Камброном, пострашнее остальных будет!

— Король Слуа прежде не вмешивался в отношения со смертными. Он всегда оставался в стороне, — пробормотал де Камброн. — Он мог придти потому, что мой принц — не человек, а тоже в некотором роде порождение тьмы… Но вряд ли он осмелится вмешаться. Королевы все же могущественнее, чем он. Особенно в тех случаях, когда они не воюют друг с другом, а объединяют усилия.

Три лодки подошли к берегу.

И Филипп смог рассмотреть фэйри.

Да, они были красивы. Прекрасны. Завораживающей, ослепляющей, пугающей, нечеловеческой красотой. Высокие и стройные, они выглядели более тонкокостными, чем люди, и двигались с нечеловеческой скользящей грацией. У всех шестерых были сходные черты. Точеные лица с высокими скулами. Огромные сияющие глаза, чуть оттянутые к вискам. Роскошные длинные волосы, такие густые и шелковистые, каких не бывает у людей. Нежная светящаяся кожа — нежнее, чем у смертного ребенка! И заостренные уши, совсем уж нечеловеческой формы. Но в остальном они были разные, и каждый образ впечатался в память принца, как раскаленное клеймо в лоб преступника.

Первой шагнула из белой лодки Вивиана, Владычица Озера. Она смотрелась совсем еще девочкой, моложе своих спутников, и хотя все они выглядели юными, Вивиана была едва расцветшей, подростком, полуребенком. На плечах у нее был накинут плащ цвета незабудок, а платье — сплошь заткано серебром и золотом, и переливалось, как вода под лучами солнца. У нее были темно-синие волосы и прозрачные, как вода, глаза. На голове — венок из мокрых кувшинок. Она улыбалась мечтательно и отстраненно, словно мыслями была не здесь, а в каком-то ином, более радостном месте. Глядя на нее, Филипп поймал себя на том, что тоже улыбается и даже чуть не забыл, зачем они все вообще сюда прибыли.

Ее спутница, колдунья Моргана, была одета в темно-красные, цвета запекшейся крови одежды, и у нее единственной волосы были прикрыты накидкой. Де Камброн рассказывал Филиппу, что это древний цвет траура, который Моргана вечно будет носить по трем самым важным мужчинам в своей жизни: по сводному брату и вместе с тем ее возлюбленному, королю Артуру, по сыну от Артура, рыцарю Мордреду, и по учителю — колдуну Мерлину, которого она соблазнила и погубила. Пожалуй, она была менее красива, чем остальные, и больше похожа на человека: не так резко очерчены скулы, не столь огромные глаза, и цвет ее глаз был обычный — серый. И все же окажись она среди смертных женщин, ее красота стала бы легендарной. Лицо Морганы было бледным и печальным, уголки рта грустно опущены вниз. Ее скорбь была ощутима, словно воздух вокруг нее наливался горестной тяжестью, и Филипп вдруг вспомнил всех, кого потерял он сам, и словно сейчас в первый раз по-настоящему ощутил всю глубину утраты — в груди что-то болезненно сжалось, к глазам подступили слезы…