Темные туннели. В интересах революции. Непогребенные - Сергей Антонов

Начать разговор с Шаманом помешали метрособаки. Они каждый раз пользовались отсутствием света, чтобы подкрасться к людям поближе, а получив сдачи в виде луча электрического света, вновь и вновь отступали. Мутации, произошедшие с собаками в подземном мире, по всей видимости, коснулись лишь их анатомии. Псы увеличились в размерах, обзавелись уродливыми головами и фосфоресцирующей шерстью, но умнее не стали, даже наоборот. Обычная собака давно бы изменила тактику, а эти просто назойливо перли на рожон. Поначалу, когда они были загадкой, псы наводили ужас. Теперь хоть и оставались опасными, но ни мистического трепета, ни былого страха не внушали.

Томский в очередной раз заставил метрособак отступить и начал давно запланированный разговор. Издалека. Сначала поинтересовался, как долго могут длиться последствия укусов пиявок, потом рассказал об открытой сдвижной двери в Зал Червей. Собирался признаться, что в действительности собаку убил не он, но тут Шаман, прищурившись, вздохнул:

— Ты ведь хочешь поговорить о своем Желтом? Тогда не трать свое красноречие на лишние подробности и переходи к главному.

— О нем. О Желтом, — Толя был немного смущен проницательностью Шамана. — Желтый ведь мое собственное изобретение?

— В точку, Анатолий. Ты выбрал этот образ, чтобы поселить в нем все плохое, что в тебе есть. Желтый или зеленый — принципиальной разницы нет, поскольку существо это живет лишь в твоем воображении.

— Но ты видел его!

— Нет. Я видел тебя в моменты приступа неизвестного науке заболевания, которое впрочем, очень напоминает раздвоение личности.

— Совсем недавно нас было трое. В лабиринте Желтый убил Путевого Обходчика — мою светлую часть. Казнил.

— Тогда — расслоение. А то, что темный персонаж убивает светлого, — тревожный симптом. Казнь — еще хуже. Она утверждает превосходство сильного над слабым.

— Тогда подскажи, как мне бороться с этим треклятым симптомом! — выкрикнул Томский. — Мне не требуется сочувствие, нужна помощь. Например, составь из своих трав какое-нибудь снадобье! Почему советы должен давать я? Тебе, профессиональному колдуну!

— Не кричи, Анатолий. Вездеход и Аршинов могут подумать невесть что. Снадобье, говоришь? Что ж… Можно и снадобье.

Томский замолчал. Боялся, что ослышался и через секунду Шаман заверит его, что подобного снадобья не существует в природе.

Он с энтузиазмом взялся за разведение костра. Задача оказалась не из легких. Субстанция, в которую превратилась резина за долгие годы пребывания в болоте, никак не желала разгораться. В конце концов Аршинову надоело наблюдать за мучениями Томского, и он со вздохом вытащил из своего «сидора» несколько пожелтевших листов бумаги.

— Во, держи. Последние отдаю. Если опять заблудишься, писем уже не получишь.

— Не заблужусь, — Толик подул, раздувая огонь. — Если еще и грибного чаю отжалеешь — век благодарен буду.

Горящая покрышка выдала такой густой и вонючий дым, что все начали морщиться. Неудобство пришлось терпеть ради главного — когда костер разгорелся, он осветил место привала так хорошо, что о метрособаках можно было на время забыть. Толик не пожалел заварки: чай получился на диво крепким и таким пахучим, что перебил вонь костра.

Огонь не только дал ощущение безопасности, но и поднял всем настроение. После чая Аршинов занялся грибной похлебкой, а Шаман полез в свой вещмешок. Томский исподтишка наблюдал за его действиями.

Колдун не торопился. Раскрыв несколько пакетиков, он принялся высыпать на чистый лист порошкообразные щепотки трав. Порции не всегда устраивали Шамана. Он то убавлял количество одного ингредиента, то добавлял другого, при этом довольно немузыкально мурлыча себе что-то под нос. Толик был весьма удивлен поведением алтайца. Он не ожидал, что при изготовлении магического снадобья можно вести себя так легкомысленно. Закончив, Шаман вооружился маленькой раздвоенной костью и тщательно все перемешал. Смесь была ссыпана в миниатюрную алюминиевую чашку без ручки. Шаман наполнил ее водой и отставил в сторону.

— Товарищ прапорщик, как там у вас с похлебкой? Аппетит у нас давно уж разыгрался.

— Миски, миски подставляйте, — благодушно ответил заметно повеселевший Аршинов. — Сейчас только немного соли добавлю.

Вынужденный перерыв в приготовлении эликсира разозлил Томского, однако запах горячей пищи сразил его наповал. Желание отхлестать Шамана по щекам и заставить заняться делом утихло, когда начал выделяться желудочный сок. Толик выскреб дно своей миски до зеркального блеска и попросил добавки.

Когда от похлебки остались лишь воспоминания, Шаман, вопреки ожиданиям, не приступил к священнодействию, а завел с Аршиновым и Вездеходом разговор на весьма отвлеченную тему. Терпение Томского истощалось, но опять не смог выразить Шаману свой протест: после всех переживаний на сытый желудок его стало неудержимо клонить в сон. Дав себе слово прикорнуть на пять, самое большее десять минут, Толя устроил голову на рюкзаке. Последним, что он услышал, были слова Шамана:

— Отдыхайте, братки. Я сам за костром послежу…

Спал Толик без сновидений, а когда проснулся, решил, было, что на самом деле вырубился всего на несколько минут. Оказалось же, что отдохнул на полную катушку — костер почти догорел, Аршинова и Вездехода не было видно, а Шаман занимался тем, что, свернув воронкой лист бумаги, вливал дымящееся снадобье в маленький аптекарский пузырек. Приготовление зелья проводник закончил тем, что всыпал в пузырек щепотку золы из костра.

Толя пожалел, что пропустил самое важное, но сокрушаться вслух не стал. Вместо этого он потянулся, поднялся и спросил:

— А куда Носов с Аршиновым подевались?

— Дровишками решили разжиться. Скоро будут, — Шаман заткнул пузырек пластмассовой пробкой, потряс, взбалтывая и протянул Толику. — Держи. Думаю, это поможет тебе войти в транс, предшествующий появлению Желтого. Не уверен на сто процентов, но все сделано по правилам. Должно сработать.

— Спасибо. А что дальше? Я превращусь в гэмэчела, но захочу вернуться обратно. Как поступить?

— Считай, что твое превращение лишь сон, и делай так, как будто тебе снится кошмар и ты хочешь проснуться. Просто ущипни себя за руку.

Толика поразила простота совета. Как-то он ожидал нечто большего, чем простой щипок. Думал, что Шаман научит его специальному заклинанию или, на худой конец, паре магических жестов. Он собирался сообщить о своих сомнениях, но тут из глубины коридора послушался топот. Прибежавший Аршинов был заметно встревожен и основательно запыхался.

— Хотите верьте, хотите нет, но там… Кто-то плачет!

— Кто и где?

— А хрен его знает, товарищ Томский! Пошли, сам послушаешь. Тут недалеко.

Толик взглянул на костер. Остатков покрышки должно было хватить минут на двадцать. За это время они успеют разобраться с этим неведомым плаксой.

— Лады, Лёха. Идем слушать.

Заметив подходивших друзей, Вездеход приложил палец к губам.

— Т-с-с!

И Томский услышал. Рыдания, всхлипывания и опять рыдания. В душе Анатолий надеялся, что плач прекратится и он сможет отругать прапора и Вездехода за неуместное паникерство.

Толик уже свыкся с тем, что галлюцинации имеют свойство пропадать, если пытаться их ловить. Призраки прячутся в темноту, слуховые иллюзии стихают, если пытаешься к ним прислушаться, посторонние шумы ускользают, вильнув своим крысиным хвостиком. Но плач не стих. Душераздирающие всхлипывания слышались настолько отчетливо, что уже можно было определить их источник. Томский и Аршинов переглянулись. Прапор вытянул руку, указывая на стальную решетку. Высотой в половину человеческого роста и шириной в метр, она была вделана в левую стену коридора. Толик кивнул. Аршинов не ошибался. Плач доносился оттуда. То ли женский, то ли детский.

Томский сразу представил себе тесную клетку и запертую в ней узницу. Она рыдает, заламывает руки, лязгает цепями, в которые ее заковали. Ждет своего часа. Фантастично? Отнюдь. В Метро полно свихнувшихся клоунов вроде Диггера. У каждого своя фишка. Свой назойливый таракан внутри черепа. Уж он-то знает.

Первым к решетке приблизился Вездеход. Рост позволял ему заглянуть по ту сторону, не наклоняясь. Носов поводил фонариком по ржавым прутьям.

— Эй, кто там? Отзовись!

Единственным, кто ответил Вездеходу, было эхо.

— Ничего не видно. Только решетку на той стороне могу различить, и все.

Убедившись в том, что карлик прав, Томский вытащил из-за голенища армейский нож и вставил лезвие в головку одного из болтов крепления. Попытка открутить его закончилась тем, что насквозь проржавевшая шляпка болта отломилась. Тогда Толик применил другую тактику: просто потянул за решетку. Конструкция оказалась внушительной только на вид, и с легкостью отделилась от стены. Все это время плач не прекращался ни на секунду. Узница или узник не позволяли забывать о своем присутствии.