ОЗЕРО ТУМАНОВ - Елена Хаецкая

— Почему? — спросил сир Ив. — Разве жизнь не обладает ценностью сама по себе? И разве молодость — не прекрасная вещь? Клянусь головой, она так хороша, что смысл ее — просто в том, чтобы быть молодым, быстро бегать, много есть и нравиться женщинам.

Выговорив это, сир Ив густо покраснел.

Эсперанс, однако, попросту отмахнулся от откровений своего воспитанника.

— Вы чересчур просто мыслите, сир Ив, а в данном случае обстоятельства слишком запутаны для столь прямолинейных рассуждений. Это опасно. Если человеку дается возможность вернуть себе молодые годы, и он не поймет, ради чего, то чудесный дар будет отнят, и притом очень скоро и с ужасными потерями. И я понял, что должен отыскать мою возлюбленную. Вам может показаться, что она чрезмерно все запутала и усложнила, когда исчезла и оставила мне лишь едва заметные намеки своего присутствия, но на самом деле это не так. Ее следы ясны и отчетливы, просто я не сумел вовремя их прочитать. Корриганы не умеют поступать по-другому. Все это время она звала меня, а я не слышал! Я был глух и слеп, сир Ив, и теперь вынужден начать все сначала…

— Она назвалась Гвенн, — промолвил сир Ив. — Она пришла в Керморван, потому что разыскивала своего возлюбленного. Она даже показывала мне вашу встречу: очертила в воздухе пальцем круг, и там, внутри этого круга, ожила крохотная картинка, так что я смог увидеть все в мельчайших подробностях. Ты был ранен и умирал на поле боя, и за тобой уже пришел Анку, который брат всем смертным людям, чтобы забрать тебя к себе… Но чем-то ты глянулся корриган, и она прогнала Анку.

— Она показывала вам это? — Эсперанс разволновался. — Да, это она — именно так мы и встретились… Но почему же она назвалась Гвенн?

— Она сказала, что таково, вероятно, мое любимое женское имя, — ответил сир Ив.

— Как это похоже на нее, — вздохнул Эсперанс. — Она всегда была очень внимательна к тому, с кем имеет дело. Если бы она только была менее добра к вам в тот день, когда вы нуждались в дружеском тепле, я бы уже давно нашел ее. Но тогда, при вашей встрече, она думала не о себе и не обо мне; она думала только о вас и о том, что вы нуждаетесь в добром друге.

— Думаешь, она хотела мне понравиться? — спросил пораженный сир Ив. — Как такое возможно? Я был занят совершенно иным: я сидел в часовне над своим оружием и думал о том, каким рыцарем я стану, когда поутру получу из рук сира Врана посвящение.

— Нравиться было целью ее жизни; она начинала болеть, если кто-нибудь не приходил в восторг от одного ее присутствия. — Эсперанс улыбнулся, нежно и грустно; странно было видеть такую улыбку на его лице с тонким кривоватым шрамом, да еще если учесть ту рваную рясу, в которую он по-прежнему был облачен. — Она понравилась бы вам под любым именем, такова уж ее особенность — она всегда вызывала любовь к себе; но ей непременно хотелось сделать для вас что-нибудь особенно приятное… Вам же приятно было произносить вслух имя «Гвенн»?

— Да, — медленно произнес сир Ив и улыбнулся. — Странное дело, Эсперанс! Мне не стоило больших трудов принять сердцем твою новую молодость: ведь сам я сделался старше на девяносто лет, так что твои юные годы больше не смущают меня. Но да поможет мне Бог, непросто мне свыкнуться с мыслью о том, что ты и есть тот самый возлюбленный корриган, о котором она так горевала!

Глава седьмая

ПОЕДИНОК

Жан де Монфор, герцог Бретонский, находился в Ренне. Туда-то и отправился сир Ив де Керморван. Молодой рыцарь прибыл с крохотной свитой, которая состояла из нищего монаха и паренька-оруженосца, и остановился на постоялом дворе. Он ни с кем не разговаривал — эту обязанность исполнял по преимуществу монах. Оруженосец, хмурясь, поглядывал вокруг исподлобья, но помалкивал.

Рыцарь держался так, словно спал и двигался во сне. Сам он ничего за себя не решал. Глядел неподвижными глазами и не разжимал губ, даже если к нему обращались с прямым вопросом. Когда прибыли на постоялый двор, сидел на лошади и не сходил, пока монах не взялся за стремя. И потом стоял рядом не шевелясь, а поднялся в комнату лишь после того, как его подхватили под руки и повели.

Однако он не выглядел ни мертвым, ни даже больным; на лице у него имелся загар и поверх загара — румянец и пыль, как бывает с дороги.

Прибытие этой персоны перебудоражило весь постоялый двор, и наиболее храбрые из любопытных решились подступиться к мальчишке-оруженосцу, решив, что этот-то будет рад случаю поболтать.

Парень вытряхивал хозяйский плащ на дворе, когда его окликнули двое: слуга с постоялого двора и один из гостей, мелочный торговец, направлявшийся в Кале.

— Эй, — сказал слуга. — Эй, ты. Тебя как звать?

— А тебе какое дело, как меня звать? — ответил Ян.

— Может, и никакого, — сказал слуга, — да любопытно.

— Любопытство хуже жены, — сказал Ян. — Жену можно отравить, а любопытство — нет.

— Это ты откуда таких премудростей набрался?

— Так наш капеллан говорит.

— Гляди ты! Капеллан. Значит, у вас есть капеллан?

— Точно.

— Это не он ли с тем рыцарем сейчас прошел в верхние покои?

— Нет, тот другой. А этот много лет был аббатом. Лютый человек, скажу вам!

— Откуда же вы такие знатные приехали, что и аббат у вас на побегушках?

— А тебе какое дело?

— Ну вот что, — вмешался мелочный торговец. — Ты бы, мальчик, посмотрел на все не из собачьей конуры, как привык, а просторным взглядом.

Тут Ян взглянул на него так пристально и странно, что торговец отшатнулся. Ему показалось, что у незнакомого юноши взгляд убийцы; на самом же деле это был взгляд живописца.

— И что я должен увидеть просторным взглядом? — спросил Ян.

— То, что два почтенных человека задают тебе вежливые вопросы, а ты не отвечаешь.

— Меня зовут Ян, — сказал Ян. — Думаю, никому не будет вреда это услышать.

— Ну вот, уже лучше! — обрадовался торговец и хитро покосился на своего сообщника. — И откуда ты приехал, Ян?

— Из замка Керморван, — сказал Ян.

— Странные дела там у вас, в Керморване, творятся, — заметил торговец.

— Чего же в них странного? — возразил Ян.

— Говорят, тамошний господин, сир Вран, живет больше ста лет и все нет ему износу!

— Я этого не говорю, — сказал Ян.

— А твой господин — кто он? — продолжал торговец.

— Стану я говорить с чужими людьми о моем господине! — возмутился Ян. — Будь вы хоть трижды почтенные, а ему и в подметки не годитесь.

Он тщательно сложил плащ, перебросил его через руку и быстрым шагом ушел со двора.