Белые одежды. Не хлебом единым - Владимир Дмитриевич Дудинцев

class="p1">— Знаю, знаю! Потому я и поверил словам академика Посошкова, которыми он утверждал, что доктор Стригало́в имеет гибрид «Солянум контумакс» и «Солянум туберозум». Это всемирная слава!

— Этого гибрида нет, — безжалостно отрезал Федор Иванович, и никто, глядя на него, не сказал бы, что этот ледяной худощавый человек в спортивном пиджаке борется с самим собой, почти теряет сознание.

— Я ожидал услышать это! — воскликнул датчанин. — Мои коллеги предваряли меня… предупреждали, что у вас всякое научное открытие является государственной тайной. Они говорили мне еще, что академику Посошкову будет узко… туго за разглашение этой тайны. Если я тогда не верил, что имеется гибрид, то теперь, когда я слышал, что его нет, я окончательно поверил, что он есть! Он есть! Вам придется мне доказывать, что его нет. Это будет трудно сделать, господин Стригало́в!

— Его нет, — повторил Федор Иванович и спокойно прихлопнул рукой по подлокотнику. — Заявление академика Посошкова лежит целиком на его совести.

Он взглянул на Варичева, и тот кивнул несколько раз.

— Я знаю академика Посошкова, это честный ученый! Дайте мне иголку, я хочу уколоть себя в это место, — смеясь, сказал Мадсен и, чтобы было ясно, о каком месте идет речь, приподнялся в кресле и сел. — Скажите мне еще раз, где я нахожусь? Вы действительно — доктор Стригало́в?

— Нате вам иголку, — тоже смеясь, сказал Федор Иванович и достал иглу из-за борта пиджака, где он держал ее по армейской привычке. — Нате иголку и, пожалуйста, уколите себя. Я — доктор Стригалев и говорю вам, что гибрида нет. Но работа в этом направлении ведется. Я получил от академика Посошкова ваш подарок…

Тут он вытащил из грудного кармашка флакон с колхицином и поднял его над головой. Глаза Мадсена округлились за очками. Варичев посмотрел на датчанина и удовлетворенно опустил голову.

— Большое вам спасибо за этот колхицин. На днях мы приготовим раствор и попробуем намочить семена.

Иностранец уже ничего не слышал. Держа в пальцах иголку, он, как девушка, не сводил с Федора Ивановича восхищенных, молящихся глаз.

— Я в восторге! Иван Ильич! Позвольте проклятому капиталисту сфотографироваться с вами. На память. Камера у меня в чемодане, это сплошь да рядом. Здесь, сзади этого кресла. Мы все сейчас…

Варичев чуть было не вскочил при этом со своего места.

— Нет смысла фотографироваться. — Федор Иванович поспешно поднял руку, скорее адресуясь к нему. — Если бы у нас был гибрид — тогда другое дело. Увековечивать разочарование… стоит ли?

«Да, я, кажется, действительно интеллигент нового типа», — подумал он при этом.

— Я мог бы показать вам некоторые свои полиплоиды, — добавил он. — Но этим вас не удивишь…

— Но вы же получили еще полиплоид дикого вида «Контумакс»…

— У меня много полиплоидов, но «Контумакс» меня пока еще не слушается.

Варичев с улыбкой наклонил свою картофельную голову и стал что-то рисовать на столе. Рисовал и иногда показывал то Федору Ивановичу, то датчанину веселый голубой глаз. Молодая женщина из иностранного отдела терпеливо присутствовала при сложной беседе мужчин, думая что-то свое. Судьба свела в одной комнате четырех человек, и все четверо были непостижимо разными. «Наверно, во всем мире не сыщешь четырех других объектов, так глубоко, бесконечно далеких один от другого», — подумал Федор Иванович.

В восемь вечера, как и было запланировано Варичевым, все четверо опять встретились, теперь в его доме, на той же улице, где был дом академика Посошкова.

— Кассиан Дамианович очень доволен, — сказал Варичев, помогая Федору Ивановичу снимать полуперденчик, обнимая его. — Я звонил ему сейчас. Очень мы с вами выручили старика. Отлегло, говорит, от сердца.

За столом распоряжалась жена Варичева, с золотом и драгоценными камнями на гладких голых руках, в ушах и на налитой шее и с высокой башней крашеных волос ярко-коричневого цвета. Своей рукой раскладывала всем куски, особенно же старалась подложить побольше иностранцу. Тот с интересом наблюдал это тяжеловесное гостеприимство. Молодая женщина из иностранного отдела сидела рядом с ним и изредка что-то говорила Мадсену на его языке. Федор Иванович, которого посадили против них, старался стойко выдерживать прямые восхищенные взгляды датчанина. А тот затеял игру — специально ловил его взгляд и, поймав, каждый раз, смеясь, говорил:

— Иван Ильич! Мне кажется, мы с вами поладим… Правилно я употребил?

Или:

— Страстно желаю сфотографироваться вместе с Иваном Ильичом Стригало́вым! И с профессором Варичевым!

Его так тянуло к чемодану, где у него лежала камера.

Основательно выпив, датчанин стал рассказывать о своих встречах в Москве:

— Я хотел иметь беседу с Кассиановичем… с господином академиком Рядно. Он не желал меня принять. Я все-таки добился… О-о, я очень умею добиваться! И он меня принял. Оригиналный человек. Ума палата, правилно я сказал? Я его спрашиваю о «Солянум контумакс». Он отвечает: «Пейте чай». Я ему: «Вы не сказали». Он говорит: «Пейте, пейте чай». Я возражаю: «Я пью уже второй стакан!» Он отвечает: «Пейте еще. Умейте понимать слова». И еще сказал старинное, я записал.

Вот: «Могий вместити да вместит». Я так и не понял: что это он говорит? О чае? Потом мы долго молчали, а после молчания он очень долго говорил. Он настаивал, что никакого достижения нет. Сказал: «Это блеф — так у вас называется в Дании? Блеф, сон, шизофрения». Так он формулировал. Он сказал: «Вас вообще, иностранцев, можно водить за нос как хочешь. За усы водить, как таракана. Академик Посошков и водил вас как хотел на вашем конгрессе». Рядом с Кассиановичем сидел его маленький референт, а может быть, телохранител. Профессор Брузжак. У них, по-моему, сложные отношения. Он незаметно толкал академика во время его рискованных пассажей. А Кассианович начинал на него кричать: «Отстань, шо ты меня толкаешь!»

Мадсен очень точно передал специфическую интонацию академика. Все расхохотались. Датчанин поднял рюмку:

— За здоровье академика Рядно!

Выпили и принялись за еду.

— Академик Посошков говорил совсем по-другому, — сказал Мадсен.

— К сожалению, он умер, — тоном председателя подвел черту Варичев, чтобы закрыть эту тему.

— Но он показывал мне настоящие фотографии! Этот был «Солянум контумакс»! Я работал десять лет. Конечно, не совсем приятно, когда другой находит ключ к замку. Но я обрадовался и поехал! Я поехал поздравить! Иван Ильич, пожалуйста, не ведите меня за усы, как насекомое.

— Нет никакого гибрида, — сказал Федор Иванович.

— Гибрид есть. У меня есть чувство. Наверно, вы не понимаете моего разочарования. Вы же знаете значение для человечества этого нашего с вами объекта. Я вот так показал академику Рядно в его кабинете картофел. — Мадсен при этом взял пальцами кружок жареной картошки и торжественно