Замок лорда Валентина (сборник) - Роберт Силверберг

Халигом почувствовал озноб; его затрясло, как от холода, и в то же время он весь покрылся потом, а в горле пересохло. Он закрыл окно и опустился на кушетку. Он понятия не имел о том, что нужно сделать дальше. Пойти и сообщить о происшедшем имперским чиновникам? Признаться, сдаться властям и отправиться в тюрьму — или где там держат преступников? Он совершенно не был готов ни к какому действию. Ему доводилось читать предания глубокой старины, древние мифы и сказки, старые истории о преступлениях и карах, но, насколько ему было известно, об убийствах давно уже забыли, и пути их расследования, равно как и способы искупления, наверное, напрочь исчезли из памяти, рассыпались в прах. Он ощущал себя доисторическим человеком, первобытным существом. В известной истории о морском капитане, возглавлявшем в давно минувшие дни злополучную экспедицию, намеревавшуюся пересечь Великий океан, рассказывалось о том, как он выбросил за борт сошедшего с ума члена экипажа, после того как тот убил кого-то еще. Такие рассказы всегда казались Халигому неправдоподобными и дикими. Но теперь он с бездумной легкостью сам превратил себя в такую же легендарную фигуру, в монстра, отнимающего человеческие жизни. Ему никогда уже не вернуться к прежнему состоянию.

Первое, что необходимо сейчас сделать, это выбраться из таверны. Если кто-нибудь видел падение Глейма — что, впрочем, маловероятно, так как таверна стояла на самом краю обрыва над рекой, а Глейм выпал через обращенное к реке окно и был сразу же подхвачен стремительным потоком, — то не имело никакого смысла сидеть здесь, дожидаясь появления стражи. Он быстро упаковал свой чемоданчик, убедился, что ничего из вещей Глейма в комнате не осталось, и спустился вниз. За столом портье сидел хьорт.

— Я хотел бы рассчитаться, — сказал Халигом, вынув несколько крон.

Ему захотелось немного поболтать с портье, но он подавил это желание. Это был самый неподходящий момент для остроумных замечаний, которые могли бы отпечататься в памяти хьорта. «Расплачивайся по счету и поскорее убирайся», — мысленно приказал себе Халигом. Мог ли хьорт знать, что приезжий из Сти принимал в своей комнате посетителя? Пусть так, но хьорт наверняка скоро забудет об этом, да и о самом приезжем из Сти тоже, если не возникнет повода особо запомнить постояльца. Портье быстро подсчитал сумму, Халигом пододвинул к нему несколько монет, хьорт заученно произнес: «Прошу вас снова посетить нас», Халигом так же механически что-то ответил — и вот он уже оказался на улице и бодрым шагом удаляется от реки. Со стороны Горы дул довольно сильный приятный ветер. Солнечный свет был ярким и теплым.

Халигом уже несколько лет не бывал в Вугеле и в другое время с удовольствием потратил бы несколько часов на посещение знаменитой площади, украшенной драгоценными камнями, или изучение прославленных фресок, изготовленных психоживописцами, и других местных чудес. Но сейчас был неподходящий момент для осмотра каких-либо достопримечательностей. Он поспешил на вокзал и купил билет до Сти. И, пока он ехал от города к городу, огибая Замковую гору, в его душе все глубже укоренялись страх, неуверенность, вина и стыд.

При виде знакомых предместий Сти он испытал некоторое облегчение. Быть дома означало быть в безопасности. И по мере того, как он все дальше углублялся в этот гигантский город, он чувствовал себя все спокойнее и уютнее. Мощная река, давшая название городу, стремительно неслась с высот Горы. Здесь на милю протянулись гладкие светлые фасады Дома-на-набереж-ной, сорок этажей которого, казалось, пытались соперничать с возносившейся неподалеку колоссальной стеной Замковой горы. Здесь были мост Кинникена, Башня Тимина, Поле Великих Костей. Дом! Сверхъестественная жизненная сила и мощь Сти, вливавшаяся в него, пока он добирался от центрального вокзала до своего пригородного района, в чрезвычайной степени успокоили его. Вне всякого сомнения, здесь, в крупнейшем городе Маджипура — еще сильнее разросшемся за последнее время благодаря покровительству своего уроженца, ставшего теперь короналем лордом Кинникеном, — Халигом был в полной безопасности от мрачных последствий — какими бы они ни были — непостижимого поступка, словно в приступе лунатизма совершенного им в Вугеле.

Он расцеловал жену, двух юных дочерей и крепыша сына. Они, похоже, сразу же заметили его усталость и напряжение, так как с первых же минут начали вести себя с подчеркнутой деликатностью, словно он во время поездки обрел какую-то неестественную хрупкость. Они подали ему шлепанцы, принесли вино и трубку, старались предугадать любое его желание, всем своим видом излучая любовь и доброжелательность; они не задавали ему никаких вопросов о том, как прошла поездка, а развлекали его местными сплетнями. И только после обеда он заставил себя произнести:

— С Глеймом, похоже, удалось обо всем договориться. Так что есть основания надеяться на лучшее. — И сам почти поверил в свои слова.

Можно ли связать это убийство с его персоной, если он будет сохранять полнейшее спокойствие по этому поводу? Он был почти уверен, что свидетелей не было. Власти без всякого труда смогут установить, что они с Глеймом решили встретиться в Вугеле — на нейтральной почве, — чтобы обсудить деловые разногласия, но что это доказывало? «Да, я видел его в такой-то и такой-то таверне около реки, — мог сказать Халигом. — Мы позавтракали вместе, изрядно выпили, достигли согласия по всем вопросам, а затем я ушел. Должен сказать, что, когда мы распрощались, он нетвердо держался на ногах». И бедняга Глейм, одурманенный и разгоряченный чересчур крепким для него добрым малдемарским вином, вероятно, слишком далеко высунулся из окна; возможно, он хотел получше рассмотреть каких-нибудь элегантных господ, проплывавших в лодке по реке… Нет, нет, пусть все предположения они делают сами, прервал ход своих мыслей Халигом. «Мы встретились за завтраком, пришли к соглашению, а потом я ушел», — и ни слова больше. Ну, и кто сможет доказать, что события происходили иначе?

На следующий день он возвратился в контору и занялся своими делами, как будто в Вугеле не случилось ничего необычного. Он не мог позволить себе такой роскоши, как размышления о своем преступлении. Положение его было шатко, угроза банкротства представлялась весьма реальной, он перерасходовал кредиты, доверие к нему со стороны партнеров, как это ни печально, продолжало падать. И все, все это — дело рук Глейма! Стоит только один раз отправить дрянной товар, и, как бы безупречно ты себя ни вел в прошлом и в дальнейшем, страдать из-за этого придется долго. Он не получил никакой компенсации от Глейма, а теперь полностью лишился всякой надежды на возмещение ущерба. Оставался единственный путь спасения: самоотверженной работой попытаться вернуть себе доверие тех, кого он издавна снабжал точными инструментами, и при этом приложить все силы к тому, чтобы успокоить кредиторов до тех пор, пока положение не выправится.

Но избавиться от мыслей о Глейме оказалось не так-то просто. На протяжении нескольких следующих дней его имя звучало чуть ли не ежечасно, и Халигом был вынужден внимательно следить за собой, чтобы как-нибудь неосторожно себя не выдать. Все, с кем он имел торговые дела, казалось, понимали, что Глейм пытался оставить Халигома в дураках, и все старались так или иначе выказать сочувствие пострадавшему от этого обмана. Само по себе это действовало ободряюще и было даже приятно. Но ситуация, когда каждый разговор в конечном счете сводился к Глейму — к несправедливости Глейма, мстительности Глейма, скаредности Глейма, — постоянно выводила Халигома из равновесия. Это имя действовало на него, как спусковой механизм на тетиву арбалета. «Глейм!» — и он замирал на месте. «Глейм!» — и его щека начинала дергаться. «Глейм!» — и он резким движением прятал за спину руки, как будто от них по-прежнему исходил запах мертвеца. Как-то в минуту крайней усталости ему представилось, как он говорит одному из клиентов: «Знаете, а ведь это я убил его! Я столкнул его из окна, когда мы встретились в Вугеле…» Как легко эти слова могли бы сорваться с его губ, позволь он только себе расслабиться!

Он подумывал о том, что следует совершить паломничество на Остров Сна и очистить этим свою душу. Возможно, позже, но не теперь: он должен посвятить все свои силы и время торговым делам, в противном случае его фирму ждет неминуемая гибель, а его семья окажется в нищете. Он думал также и о том, чтобы сдаться властям и попытаться договориться с ними как-нибудь так, чтобы ему позволили искупить вину за преступление без прекращения коммерческой деятельности. Может быть, это было бы и хорошо — хотя что хорошего он мог позволить себе теперь? И разве власти с легкостью пойдут на это? В конце концов он не стал делать ничего и только постарался выбросить убийство из головы. В течение недели или дней десяти у него это действительно получалось. А затем начались сны.