Королева Виктория - Филипп Александр

Королева пожелала Гладстону «тишины и покоя». А он с горечью заметил: «И это все, что мне осталось после пятидесяти одного года, что я заседал в Тайном совете Ее Величества». Его сменил лорд Роузбери, блестящий аристократ, но дилетант в политике. Он был мужем покойной Ханны Ротшильд, дальней родственницы Элис и Фердинанда Ротшильдов, с которыми Виктория была очень дружна, а еще он был лордом. Но это не помешало ему в своей речи в Брэдфорде критиковать палату лордов, назвав ее «настоящим национальным бедствием». В тронной речи королевы он написал: «Палата лордов больше никого и ничто не представляет». Королева, уверенная в том, что монархия не выживет без своих благородных лордов, пожелала убрать эту фразу. Но премьер-министра в этот момент больше всего занимало дерби, которое он уже дважды выигрывал.

Всё джентри[136] с нетерпением ждало этих скачек, знаменовавших собой закрытие лондонского сезона. Королева была единственным человеком, чья нога ни разу не ступала на ипподром. Она предпочитала музыку и театр.

В Лондоне насчитывалось более сорока театров, зазывавших к себе зрителей ярко освещенными фасадами. Королевская семья не пропускала ни одну из больших премьер. После смерти Альберта Виктория прекратила свои походы в театр, но очень по нему скучала. Поэтому, когда появлялась какая-нибудь пьеса или опера, пользующаяся успехом, она приглашала труппу к себе в Виндзорский дворец, где в театральный зал превращалась просторная галерея Ватерлоо.

6 марта 1891 года королева посмотрела «Гондольеров» Гилберта и Салливана, а спустя две недели мелодраму «Пара очков». В 1892 году сэр Август Харрис показал ей оперу «Кармен», шедшую в лондонском Ковент-Гарден. Эта опера была создана во Франции еще двадцать лет назад, но королева слушала ее впервые. История этой страстной любви привела ее в полный восторг. Она назвала Кальве «великой актрисой и великолепной певицей». На следующий год французская оперная дива вновь приедет в Англию, чтобы спеть перед королевой в «Cavalleria Rusticana»[137] и в «Друге Фрице», а затем в 1894 году — в юношеском произведении Гуно «Филемон и Бавкида» и в опере Массне «Дочь Наварры», в которой королева вновь нашла Кальве «просто великолепной». Внучка Феодоры подарила ей бюст француженки, который изваяла собственноручно, и две маленькие статуэтки дивы в роли Кармен.

В марте 1893 года знаменитый актер Генри Ирвинг, любитель Шекспира и директор самого известного лондонского театра «Лицеум», привез ей спектакль «Беккет», переписанный ее любимым поэтом Теннисоном. Будучи на гастролях в Лондоне, «Комеди Франсез» сыграла в Виндзорском дворце водевиль Мейлака и Галеви «Лето в Сен-Мартене», а на следующий день — мелодраму Эмиля Жирардена «Пугающая радость». Знаменитый Коклен, создатель Сирано, читал ее величеству монологи из своих произведений. Она и в Шотландии не обходилась без представлений. В 1894 году труппа «Хеймаркета» приехала на гастроли в Шотландию и дала два спектакля в Бальморальском замке. На следующий год актеры Сент-Джеймсского театра играли для нее там «Liberty Hall»[138]. Никто раньше не видел, чтобы она так от души хохотала.

В 1895 году она пожаловала Ирвингу рыцарское звание. Впервые подобной чести удостоили актера. На торжественной церемонии, произнеся предписанные протоколом слова, королева добавила: «Я так довольна, так довольна».

Лико, муж Беатрисы, любил театр не меньше своей тещи. Он сам ставил пьесы и живые картины и сам же в них играл вместе с женой, ее сестрами, придворными и даже индийскими слугами. От принимаемых ко двору новых фрейлин требовалось не только умение играть на пианино и петь, но и играть на сцене. Ничто не доставляло Виктории такого удовольствия, как наблюдать за репетицией и высказывать свое мнение. В 1893 году Луиза играла роль буфетчицы в классической пьесе Голдсмита под названием «Ночь ошибок, или Унижение паче гордости», и по ходу действия Фриц Понсонби брал ее за подбородок. Виктория послала ему записку с замечанием, что ему не следует заходить так далеко. На следующий день Фриц остановился в двух шагах от Луизы, после чего получил новую записку: на сей раз он стоял слишком далеко. Звездой придворного театра был гомосексуалист и острослов Йорк. Луиза обожала его. Королева тоже. Это ему она бросила однажды свою знаменитую реплику: «We are not amused»[139]. Дело было в том, что как-то во время ужина Йорк, сидевший на другом от королевы конце стола, рассказал анекдот, который рассмешил его соседей, но который не слышала Виктория. А она терпеть не могла оказываться в стороне от разговоров и веселья. Ее внук Вилли, император Вильгельм II, сохранит в памяти образ своей бабушки, сильно отличавшийся от того сурового образа, что вошел в легенду, он запомнит ее хохочущей за столом до слез: ее сосед адмирал Фоули рассказывал ей о кораблекрушении своей яхты. Королева выслушала его и поинтересовалась, как дела у его сестры. Тугой на ухо адмирал решил, что она продолжает разговор о яхте, и ответил: «Я перевернул ее и, хорошенько осмотрев днище, приказал отдраить его как следует». Ее внучка Алиса также подтвердит: «Да, бабушка обожала веселиться. Было множество вещей, способных вызвать у нее смех. Я помню, как она в буквальном смысле слова задыхалась от бешеного хохота...»

Именно с Йорком королева однажды вечером исполнила дуэт из музыкальной пьесы Гилберта и Салливана.

Он спрашивал ее: «Красавица, хочешь пойти за меня замуж?»

А она, пропев в ответ своим сопрано: «С великой радостью, мой господин», сделала паузу, чтобы сказать ему: «Вы знаете, ведь я брала уроки пения у Мендельсона».

Если бы у нее была такая возможность, она стала бы замечательной актрисой. Когда ей было восемнадцать лет, весь двор с удивлением наблюдал за тем, как чудесно она играет свою роль юной королевы. А почти в семьдесят пять лет она с таким мастерством обставляла свои появления на публике, что приводила в восторг толпы соотечественников и иностранцев.

Во Флоренции леди Паджет записала в своем дневнике: «Как правило, королева заставляет свою карету ждать себя в течение часа. Наконец она появилась после того, как в ее экипаж было погружено несчетное множество одеял, шалей, зонтиков и принадлежностей для рисования. Сбоку от кареты опустили лесенку, застеленную ковром, и седовласый шотландец с одной стороны и индиец в лимонно-желтом тюрбане с другой, поддерживая пожилую леди под руки, помогли ей сесть в просторное ландо. Затем туда же поднялись остальные дамы, и рослый шотландец захлопнул дверцу кареты, а индиец своими изящными смуглыми руками в это время расправлял над лицом королевы газовую вуаль. Своим молодым серебристым голоском она крикнула: “К Понте Веккио!”» Ее слуги в килтах или тюрбанах составляли часть ее декора и работали на ее легенду. На следующий год один флорентийский фотограф выставит в витрине своего ателье монтаж из девяти фотографий Виктории, в центре поместив снимок Мунши, о котором наперебой писали все газеты. Как когда-то в Шотландии с Брауном, слухи распространялись быстро, и прохожие уверяли друг друга, что английская королева влюбилась в индийского раджу.