Лучшая половина мафии (Крестная мать) - Линда Ла Плант

Тереза скривилась от подступавших рыданий и умоляюще раскинула руки, нуждаясь в утешении дочери. Роза крепко обняла маму и стала шептать, что никто ее не обвиняет.

Лука пошевелился на стуле. С трудом приподняв голову, он тихо застонал и вновь погрузился в наркотический сон. Обе женщины услышали его стон.

Роза зашептала:

— Нам надо убить его, мама, за то, что он сделал. Теперь я верю, что у нас получится… Я хочу его убить.

София стояла в дверях кухни. Женщины не слышали, как она подошла, и резко обернулись на голос.

— Правильно, Роза. А сейчас пойдемте в гостиную. Мойра нашла в записной книжке Барзини кое-что интересное.

— Да, мама, я уверена, — говорила Мойра. — Когда я работала в казино, нам приходилось изобретать самые разные коды, чтобы обслуживать столики. Видишь цифры в конце строки? Это наверняка дата… В начале стоит месяц, а между ними — полученная сумма денег… К примеру, эти две страницы без номеров, потому что это месяц… Ладно, листаем назад. Вот, пожалуйста, номер четыре. Четвертый месяц, апрель, последняя цифра — восемь. Итак, восьмого апреля имеем пять миллионов восемьсот шестьдесят две тысячи долларов… Это доходы казино. Откуда еще можно получать столько наличности? И так регулярно?

Тереза покачала головой, листая книжку.

— Не знаю. Может, это какие-то шифрованные записи. Если Барзини был посредником в торговых сделках, то он мог использовать эту книжку для учета. Хочешь взглянуть, София?

София открыла последнюю страницу, где был список имен, и подошла к Грациелле.

— Мама, тебе знакомы эти фамилии?

Грациелла взяла книжку и отставила ее подальше от глаз.

— Надо бы мне очки купить… А! Помните, я говорила, что Марио Домино заходил в кабинет папы и забрал все его бумаги? Ты помнишь, София? С ним были трое. Двое из них есть в этом списке: Э. Лоренци и Дж. Карбони. Эти люди были в папином кабинете…

Раздался жуткий звук — то ли крик человека, то ли вой бешеного пса.

София первая выскочила из гостиной и побежала по коридору к тускло освещенной столовой. Крики перемежались яростным стуком: пытаясь высвободиться, Лука извивался и дергался с такой силой, что тяжелый стул почти отрывался от пола и бился об стол. Голова Луки моталась из стороны в сторону. Казалось, еще немного, и стул опрокинется назад.

Лука был во власти кошмара, а связанные руки и ноги делали этот кошмар еще более реальным. В клокочущее, замутненное таблетками сознание прорывался панический ужас.

София спокойно прошла в кухню, налила большую кастрюлю холодной воды и сказала:

— Плесните на него. У парня истерика.

Холодная вода и в самом деле его успокоила. Он охнул и сел неподвижно, свесив голову и тяжело дыша, как усталая собака. Грудь его высоко вздымалась.

Все одетые в черное, женщины сели за стол лицом к мокрому связанному Луке. Глядя на его жалкую фигуру, они не знали, с чего начать, и в конце концов обернулись к Софии, предоставив ей право действовать первой. Она открыла большой конверт и выложила на стол перед Лукой фотографии своих детей, Константино, Альфредо, Фредерико и дона Роберто Лучано, после чего вернулась на свое место. Фотографии предназначались не Луке, а женщинам, это было напоминанием.

Все молчали, ожидая, что скажет София. И она заговорила:

— Мы должны знать правду. И не важно, сколько это займет времени. Мы будем ждать, пока ты не скажешь нам все, что нужно.

Не видя ее через шарфик, Лука повернул голову — словно для того, чтобы лучше слышать. Это ее голос, это София… Он жалобно простонал ее имя и спросил, зачем она так с ним поступает…

— София не одна. Мы все здесь.

Это сказала Грациелла. Или Тереза? Грудь его опять начала вздыматься, и он завыл, охваченный паникой. Грациелла что-то шепнула Розе. Девушка выскользнула из комнаты и передала в стенное окошко еще одну кастрюлю с ледяной водой. Тереза плеснула ее на Луку. От сильной струи у него запрокинулась голова. Как и в тот раз, завывания стихли.

— Скажи нам, пожалуйста, свое имя. Нам известно, что ты не Джонни Морено. Кто ты?

Лука замер, как будто расслабившись, и судорожно вздохнул.

Мойра взглянула на Софию и прикусила губу, потом прикрыла рот рукой и прошептала:

— А если он нам ничего не скажет? Что мы тогда будем делать?

София смотрела на него с напряженным лицом.

— Ждать, Мойра. Мы будем ждать до тех пор, пока он не скажет нам все, что мы хотим узнать. Может быть, он еще не понял, насколько серьезны наши намерения.

Лука дернул головой, пытаясь услышать их разговор. Совсем рядом скрипели стулья, и он начал думать, что это действительно кошмарный сон — один из тех, что снились ему в детстве. Он попытался пошевелить руками, но они были связаны, так же как и ноги… Его поймали!

Он вывернул голову, точно услышал какой-то звук, и сильно потерся о спинку стула, пытаясь ослабить повязку на глазах. Но тут снова нахлынул кошмар. Душный темный чулан. Он сидит, прижавшись лицом к двери, и, съежив детское тельце, пытается отыскать маленькую щелочку света, через которую можно смотреть и дышать. В эту щелочку он видит, как в комнату вводят мужчин. Видит, как они платят деньги. К горлу подкатывает волна тошноты. Он знает: сейчас дверь откроется и его вытащат из чулана…

Он кричал целый час. Женщины ждали. Они задавали ему вопросы, но он ничего не слышал, оглушенный собственными криками. Эти детские, испуганные крики бушевали в его мозгу до тех пор, пока он не подавил их своим же воображением. В те годы его единственным спасением было сознание. Оно отсекало боль. Что бы ни делали с его маленьким телом, он ничего не чувствовал — ни побоев, ни жестоких издевательств, причинявших лишь мгновенные страдания.

Прошлое осталось в его памяти размытым пятном мучений, которые фокусировались только звуками ярмарочной музыки и поворотом ключа, запиравшего его в чулане. Но сейчас эти звуки, связанные с кошмарами детства, гудели у него в голове громким набатом, и защитный барьер не выдержал. На глазах у женщин Луку обуяла та самая боль, которую он столько времени прятал в себе. Женщины не ведали о том, какая страшная битва происходит в его мозгу, как отчаянно он стремится найти укрытие от невыносимой боли. Та темнота, которую всегда чувствовал в нем и безуспешно пытался выпустить отец Анджело, теперь становилась неуправляемой.

Женщины слушали крики Луки, готовясь свершить над ним суд и не подозревая о том, что ввергли его в пучину кошмара. Он плакал, корчился и извивался, то и дело взвизгивая пронзительным детским голоском.

Грациелла не выдержала первая. Она встала, вся подобравшись, как будто хотела подойти к нему и успокоить. София крепко схватила ее за руку.

— О Господи, — шептала Мойра, закрывая лицо руками. — Боже мой, что с ним такое?

Лука ее не слышал. Ремни, стянувшие его руки и ноги, были веревками, которыми связывали его в детстве… Он захныкал и проговорил тихим жалобным голоском — не как взрослый, подражающий ребенку, а как маленький мальчик, который едва умеет произносить слова:

— Мне больно… больно… Не надо… не делайте мне больно, пожалуйста, я хороший мальчик… Нет…

В столовой осталась одна Грациелла. Она все так же сидела напротив Луки. София жестом велела остальным выйти, потому что не хотела, чтобы он их слышал.

Мойра заплакала:

— Что мы сделали? Это все из-за таблеток, да? Что мы с ним сделали?

София была бледна. Ее тоже потрясло неожиданное поведение Луки, но она старалась этого не показывать. В гостиной она налила всем коньяк и спросила, протягивая рюмку Мойре:

— А если это просто комедия, Тереза?

— А если нет? Мы же не знаем.

— Мы знаем, что он нам лгал, — возразила София, — мы знаем все то, что сказал мне Пирелли. Он убийца. Мы знали об этом еще на вилле и все-таки защищали его. Так что не надо теперь смотреть на меня как на преступницу. Ну что вы все на меня уставились? Единственное преступление, которое меня волнует, это убийство моих детей и мужа, потому что тот, кто это совершил, уничтожил и мою жизнь.

Тереза перебила, крикнув:

— Мы все потеряли близких, София! Мы все хотим справедливости! Но не таким способом…

И тут они услышали голос Грациеллы. Она говорила с Лукой — так тихо, что нельзя было разобрать слов. Взяв с собой рюмку коньяка, София вернулась в столовую и остановилась в дверях, предупреждающе подняв руку. Остальные женщины молча подошли и заглянули через ее плечо.

Грациелла сидела перед Лукой и держала его за руку. Увидев на пороге Софию и остальных женщин, она подняла свободную руку, призывая их к молчанию. Одна за другой они на цыпочках прокрались в комнату.

Только когда они остановились, Грациелла продолжила. Если Лука и слышал их, то не подал виду. Он по-прежнему сидел, вжавшись в спинку стула, но теперь его связанная левая рука крепко держала руку Грациеллы, которая гладила и похлопывала его по ладони, как будто успокаивая.