В Дикой земле - Илья Олегович Крымов

силы, то при свете дня он видел пред собой лишь маленькую сморщенную толстушку, совершенно безобидную хрупкую женщину во вдовьем платье. Лишь пара моментов его немного смутили, — колени старицы укрывал плед, бывший, совершенно точно, мимиком, а поверх него мурлыкал, позволяя гладить себя, Лаухальганда. Мало кого Тобиусовы компаньоны допускали принимали так близко.

Усевшись за стол, маг с тревожным предчувствием обозрел горизонт грядущих свершений.

— Не вздыхай так, всего есть не обязательно. И можешь говорить. Чай зовётся напитком мудрецов, потому что за ним протекают самые осмысленные беседы.

Кивнув, серый волшебник отхлебнул горячего и крепкого чая, отломил ножом и отправил в рот кусок медовых сот.

— Как мне обращаться к вам, госпожа?

— Для тебя я бабушка Эгге, мальчишка. Хотя, за время своих путешествий ты мог слышать иное моё имя…

— Карга Лесов? Да, я уже дога…

Взгляд, брошенный старушкой искоса, не на шутку обеспокоил рива. Ему почудилось, что в маленьких заплывших глазках полыхнуло алым.

— Простите… я… больше… не буду вас перебивать.

— Уж лучше бы тебе своё слово сдержать, Тобиус из Ривена. Ага, твоё имя мне известно, можешь не утруждаться представлениями, волшебник. Я, знаешь ли, приглядывала за тобой, и ты какое-то время ухитрялся замечать меня. Но потом привык и «ослеп». Хах, люди! Вы и драконов замечать перестали бы, коли те не палили б вас огнём!

Эгге скрипуче рассмеялась.

— Спасибо, — сказал маг, свернув трубочкой блин, смазанный малиновым вареньем, — без вашей помощи я сейчас переваривался бы в брюхе чудовища.

— Нет-нет, мальчишка, нет! Ярон не таков. Даже в самом жутком бешенстве он не подарил бы тебе быстрой смерти. Твоя агония длилась бы веками, не сомневайся.

Он нервно проглотил блин.

— А вы, бабушка Эгге, хорошо знакомы с привычками… этого существа.

— Мать должна знать своих детей, — пожала старушка покатыми плечами, — иначе что она за мать такая, верно?

Волшебник долго прихлёбывал чай, заедая восхитительно вкусными блинами и оладьями, вымазанными свежей сметаной и пытаясь при этом осознать услышанное.

— Вы… — начал серый нерешительно, — вы дали жизнь… этому?

— И этому и многим другим. Хм. Знаешь, мальчишка, я могла бы пуститься в воспоминания о делах былых, окунуться в собственную древность, поведать историю… да не буду. Всё, что нужно тебе знать, — в прежние времена я была богиней. Встречал богов на своём пути уже?

Тобиус растерялся.

— Да как-то не приходилось, бабушка.

— Врёшь! — беззлобно погрозила ему пальцем Эгге. — Лучше думай!

— Клянусь… ой. А ведь…

— Эхе-хе-хе, — довольно улыбнулась она.

— Но ведь тогда получается… — догадка прогремела у волшебника в голове громовым раскатом. — Это я одел вас во вдовье?

Эгге не спешила с ответом. Умиротворённая, хоть и печальная немного, она раскачивалась в кресле. Жужжали пчёлы, подпевал им мурчанием Лаухальганда.

— Не бери в голову. Он был стар, безумен и уже давно мёртв. Тьма поглотила и извратила его, так что… спасибо тебе, Тобиус. Я не смогла бы сделать это сама.

Не каждый день вдова благодарила убийцу своего мужа, Тобиусу такое было внове.

— Значит, он тоже был богом, я не ошибся в предположениях.

— Хорн — его имя. Самое первое. Хотя в истории этого мира их ещё в достатке было: Херн Охотник, Дулкас Сильный, Йорненгар, Владыка Охоты. Не путай с Дикой Охотой.

— Эти имена мне знакомы, — уверенно сказал рив, — мифология! Боги-охотники разных народов, неужели это всё был он?!

— По большей части когда-то был, — подтвердила Эгге глубокомысленно. — Я же была богиней диких лесов и всего, что обитало в них. Мы составляли хорошую пару, жили в ладу очень долго, но ты же понимаешь, что никакое счастье не длится вечно?

— Разлад?

— Разлад, — печально согласилась старушка. — А когда сварятся родители, страдают их дети. Что думаешь о моих фа’ун?

Он растерялся.

— Ну, ну, говори открыто, за правду не наказываю…

— Они ужасны и омерзительны во всех отношениях! Даже по меркам кровожадных чудовищ эти твари просто… просто… я знаю больше десяти языков, но даже у меня слов нет! И…

— Так, довольно! Я поняла твою мысль, и она справедлива. Хватит.

Какими ужасными ни были бы дети, а мать всё же остаётся матерью всегда.

— Хватит хулить их, мальчишка. Хули уж меня. В конце концов, родились они все маленькими, белыми, мягкими, пушистыми и очень, очень добрыми созданиями. А в том, во что они превратились, виновата я. Как и в том, как низко пал на закате своих дней их отец. То моя вина. Дело древнее, кровавое, и очень тяготящее мою совесть. Но на том и всё. Это ясно?

— Как полдень посреди пустыни, — не стал перечить Тобиус.

Некое чутьё подсказывало ему, что не стоило подвергать слова гостеприимной хозяйки сомнению. Много кто мог назваться богом, но мало кому ты верил.

— Так и… зачем?

— Хм? Хочешь знать, с какой стати я проявила к тебе интерес и спасла? — совершенно точно истолковала его Эгге.

— Если вы не против… это очень вкусный мёд!

— Ну почему же. Я приглядывала за тобой с тех пор, как ты перешёл речку, духа которой поработил своим жезлом. Тонкая работа, кстати, молодец. Но не это привлекло моё внимание. За тебя попросили, мальчишка. Кое-кто, кого я очень, очень, очень сильно почитаю, кто сделал для меня очень много добра, попросил за тебя.

— И…

— Аб-аб-аб-аб! Нет, не раскрою я его или её имя. Ни к чему. Меня просто попросили приглядеть за тем, чтобы ты не умер, и, должна признать, мальчишка, действительно что-то делать мне пришлось лишь дважды: после твоей первой встречи с хищной плотью и после твоего знакомства с моим сыном. Ты, не могу не признать, невероятно живучий, везучий и сильный человек. Что такое, не удивлён?

— Тем, что это вы спасли меня той зимой? Нет, я догадался ещё во время умывания. Но на добром слове спасибо. — Волшебник допил чай. — В таком случае, быть может, вы расскажете мне про фа’ун?

— Они доживают свой век в забвении Дикой