Warhammer: Битвы в Мире Фэнтези. Омнибус. Том I - Гэв Торп

«Если бы я только мог притвориться, что не говорю на рейкшпиле», — подумал он.

Однако трактирный коридорный мальчишка поставил крест на этой надежде. Поднимая саквояж Хенкина на крышу экипажа, он, так что сие слышала вся округа, объявил: «Этот господин родом из Мариенбурга! Держу пари, что он сможет рассказать множество новостей, чтобы скоротать дорогу!»

Предположительно, он надеялся, что лесть поможет ему заработать пару медяков на чай. Он ошибся. Нахмурившись, Хенкин дал ему мельчайшую монету из тех, что у него были, и залез в экипаж.

Так и началось сие тяжкое испытание.

Это было не только из-за того, что дорога была неровной и в рытвинах. Этого-то он ожидал. Но гном — по счастью находившийся в приподнятом настроении — с чего-то вбил себе в голову, что никто из Пустоши не обладал подобающим чувством юмора. Соответственно, он с пылом начал знакомство с того, что у него считалось за смешные шутки. Поначалу будучи обычным сортирным юмором, они выродились в непристойности и, наконец, стали совершенно отвратительными.

-.. и он был там, по уши в сортире! Ха-ха-ха! — Как и следовало ожидать, нежелание Хенкина смеяться, служило, на взгляд гнома, доказательством его первоначального предположения. Так что он пытался снова и снова, и снова, и ещё разок. К счастью, в конце концов, он исчерпал свежие — «скорее следовало бы сказать, — подумал Хенкин, — древние» — истории и с презрительной гримасой откинулся на спинку и закрыл глаза, не ослабляя при этом крепкую хватку на топоре. Через несколько мгновений он начал храпеть.

В этот момент его спутник пробормотал: — Я должен извиниться за моего друга, майн херр. У него была — хм — трудная жизнь. Феликс Ягер, кстати, к вашим услугам.

Неохотно, Хенкин назвал своё имя.

— Ну, по крайней мере, погода сегодня хорошая, — продолжил тот после небольшой паузы. Выглянув из окна, он добавил. — Мы, должно быть, приближаемся к Холенкрайсу, я полагаю.

— Нет, мы ещё не проехали даже Шатценхайма, — не сумев сдержаться, поправил его Хенкин.

— Вы знаете эту часть мира? — удивился Феликс, его брови поднялись, словно стремясь слиться с волосами.

Хенкин в свою очередь посмотрел на окружающий пейзаж. Дорога, вырезанная в холме, как выступ, едва ли была достаточно широкой для экипажа. Она петляла между угрюмых серых скал и участков покрытой травой земли. Выше по склону росли берёзы, буки и ольха — последние форпосты лесной армии, занимавшей долину, которую они покидали. Ближе к вершине они уступят место елям и лиственницам. Прибежищу волков…

— Были времена, — наконец заговорил Хенкин, — когда я знал эти места лучше, чем собственный дом.

— В самом деле? Как так?

Хенкин пожал плечами: — Меня отправили в школу, здесь неподалёку. Чтобы быть точным — при Шраммельском монастыре.

— Это название звучит знакомо… — нахмурился Феликс, вспоминая, но затем его лицо прояснилось. — Ах, конечно! Шраммель — где мы остановимся на ночь. Таким образом, мы будем наслаждаться вашим обществом и на постоялом дворе?

Хенкин покачал головой.

— Нет, к тому времени, как мы прибудем туда, ещё останется, наверное, час до захода солнца. Я отправлюсь в монастырь — это недалеко — и воззову к традиционному праву бывшего ученика на еду и постель. Вчера я, подчинившись порыву, решил, что нельзя упустить шанс заскочить туда, оказавшись так близко.

— Хм! Ваши преподаватели, должно быть, оставили о себе сильное впечатление!

— Оставили, на самом деле оставили. Всему, что мне удалось достичь в этой жизни, я обязан их воспитанию. Я не против признать это сейчас, но тогда я был непокорным юнцом, — говоря, он подумал, как, должно быть, эти слова ударили по ушам незнакомца: ныне он был дороден, хорошо одет и вообще весьма респектабелен, — доходя в своих проказах до точки, когда наш семейный священник начинал думать, что в моей природе могли быть некоторые искорки Хаоса. Это по его совету для продолжения учёбы меня отправили в монастырь под наблюдение последователей Солкана. В Шраммеле меня спасли от опасности, о наличии которой я даже не подозревал. Мне часто хотелось иметь возможность именно там закончить своё обучение.

— Вас рано забрали? — спросил Феликс.

Хенкин развёл руки.

— Умер мой отец. Меня вызвали домой, чтобы возглавить семейное дело. Но, если откровенно, я не шибко подходил для этого. В прошлом году я решил продать дело, даже если не смогу получить ничего, напоминающего разумную цену, — он смущённо кашлянул. — Видите ли, моя жена оставила меня… Если бы только мои учителя успели полностью реформировать мой характер, вылечить меня от чрезмерной склонности к тоске… Сначала я ненавидел это место, я признаю это, потому что режим был очень строгим. Я вспоминаю, как просыпался зимой до восхода солнца, чтобы сломать иней на раковине и успеть умыться до утренней молитвы! И звук сотни пустых животов, урчащих в рефектории, когда приносили хлеб и молоко — да я до сих пор слышу это, стоит закрыть глаза! Как мы, мальчишки, говаривали, это делало бессмысленным лозунг монастыря: «Место тихого собрания»!

Он издал смешок, и Феликс из вежливости вторил ему.

— Конечно, они должны были быть строгими. Неизменное следование рутине — это было их главным оружием против угрозы Хаоса — это, и зубрёжка. Зубрёжка! Боже мой, да! Они забили мою голову строками, которые я не смогу оттуда выкинуть до конца своих дней!

«Выпускайте силы беспорядка — я не дрогну!

Против сердца моего стального — не в силах Хаос устоять!»

— Как! — воскликнул Феликс. — Это же из «Барбенуа» Таррадаша, не так ли?

Хенкин криво улыбнулся.

— Да, действительно. Они заставили узнать меня всё это, заучить наизусть, как предостережение против высокомерия. Я забыл уже, что именно я сделал, но уверен — я это заслужил… Хотя, я впечатлён, что вы узнали это. Я думал, что Таррадаш вышел из моды.

— О, я могу утверждать, что поверхностно знаком с большинством великих произведений древности. Откровенно говоря, у меня самого есть амбиции на этом поприще. Как ни странно, это, отчасти, и есть причина, по которой я путешествую в такой, хм, странной компании.

— В самом деле? Ну-ка, расскажите!

Феликс не смог отказать. После подробного изложения соглашения, по которому он обязался увековечить героические дела своего спутника в поэме, он описал несколько из указанных деяний — заставив Хенкина нервно отодвинуться от дрыхнувшего гнома — и, в конце концов, перешёл к общему обсуждению литературы. Так что, к тому времени, когда экипаж, скрипнув железными ободами колёс по брусчатке, остановился перед шраммельским постоялым двором «Мёд и кубок», можно было с уверенностью сказать, что данная часть поездки была проведена достаточно приятно.