Упадок и разрушение Британской империи 1781-1997 - Пирс Брендон

Когда леди Диана Купер сняла чулки и туфли на высоких каблуках, чтобы посетить этот храм в 1941 г., она отметила, что белые хозяева, которые ее принимали, пришли в ужас: «Такие поступки, очевидно, прогонят нас из Бирмы»[2469]. Вопрос о пагоде явно побудил бирманцев присоединиться к волне сопротивления, которая пронеслась по Британской империи после Первой Мировой войны. В Рангуне монахи отвели взоры от небесных видений и посмотрели на перспективы земного спасения. Самым яростным политическим лидером стал У От Тама, революционер в одежде цвета шафрана. Он проповедовал, что души не могут достигнуть нирваны, пока тела не освобождены от рабства.

Его и ему подобных часто заключали в тюрьму за подстрекательство к мятежу. Губернатор сэр Реджинальд Крэддок осуждал их за «жертвование многовековым преклонением ради девяти дней аплодисментов изумленных масс»[2470]. Но «люди были возбуждены до мозга костей, слыша такие смелые речи своего храброго лидера»[2471].

По словам одного христианского миссионера того времени, националистическая агитация «позволяет вдохнуть воздух горных вершин и вызывает в воображении яркие картины Неопределенного, но прекрасного будущего».

Агитация стала более сфокусированной и более светской, когда британцы, отказавшись от возможности самоуправления по ирландскому типу, не предоставили Бирме даже конституционных авансов, которые предложили Индии. Министерство по делам Индии заявляло: правительство нельзя заставить отвечать перед бирманским народом, поскольку бирманского народа не существует. Это неоднородная сущность.

Такое утверждение вызвало негодование и привело к появлению «Ассоциаций собственной расы» во многих из 11 000 деревень страны. Их участники давали клятву, заявляя, что будут ей верны или обрекут себя на вечные муки ада: «Я буду трудиться ради самоуправления сердцем и душой и не уклоняться от своих обязанностей, даже если мне будут ломать кости и срывать с меня кожу»[2472].

Атины (участники ассоциаций) сопротивлялись налогообложению, выступали против легализованной продажи алкоголя и опиума и свободно совершали насилие. В 1923 г. британцы их запретили и установили систему двоевластия по индийской модели. Новый Законодательный совет был органом с широким представительством, избираемым домовладельцами, хотя имелись коммунальные и другие ограничения на членство. Несмотря на двух министров, отправляемых в Исполнительный совет губернатора, Законодательный совет имел строго ограниченную власть. Например, сам губернатор управлял племенными регионами и контролировал оборону, финансы, закон и порядок.

Этот привкус демократии едва ли удовлетворял общенациональный аппетит к свободе. Вероятно, главным достижением стало обеспечение нового поля для коррупции. Глубина ее оказалась огромной, а распространение повсеместным — как и в кабинете Авраама Линкольна, чей госсекретарь, по общему мнению, мог украсть все, кроме раскаленной докрасна печки.

Большинство людей с отвращением игнорировали выборы, а политическая агитация продолжалась. В конце 1920-х гг. она нашла выражение в таких органах, как Ассоциация Добама («Добама асайсьон»). Слово «добама» означало «мы — бирманцы». Копируя ирландскую «Шин Фейн», она начала бойкотировать западные сигареты, стиль причесок и одежды. Ее участники расхваливали достоинства манильских сигар. Они восхваляли красоту локонов агатового цвета, украшенных гирляндами ярких цветов -например, орхидей или жасмина. Они пели гимны добродетелям розовых лунги и пасох (видов юбок), пошитых из мандалейского шелка, а также гаунг-баунг из камчатной ткани (шарфов для ношения на голове), украшенных янтарем.

Мировая Великая депрессия вызвала падение цен на рис и поток лишений должников права выкупа заложенного имущества. Это привело к тому, что многие бирманские землевладельцы превратились в арендаторов. Это увеличило напряжение в стране—в частности, между различными группами населения. В мае 1930 г. Рангун сотрясали антииндийские бунты: за людьми на улицах охотились, словно за паразитами, женщин разрывали на куски. В конце года, когда Ганди устраивал марш к морю за солью, националистические страсти перешли в восстание. Лидером стал самопровозглашенный спаситель-король по имени Сая Сан, который взял себе титул галон раджа. Талон — это сказочная птица, которая при помощи деревенских магов (вейкса) и местных духов (нат) убьет британскую змею (нага).

Хотя галон раджа получил широкую поддержку, он оказался раздавлен мощными кольцами своего противника (змеи). Гонги, заговоры, амулеты и каббалистические знаки произвели мало впечатления на десять тысяч солдат империи, вооруженных пулеметами. Но смелость последователей Сая Сана была заразной, и их призыв оказался побудительным: «Бирма предназначена только для бирманцев. Еретики силой забрали короля Тибо и украли у него Бирму. Они уничтожили нашу расу и религию, а теперь они имеют наглость называть нас бунтовщиками»[2473].

Появились новые лидеры — в частности, два амбициозных юриста, которые защищали Сая Сана (безуспешно) во время судебного процесса, где ему предъявили обвинение в государственной измене. Это были яркий, выделяющийся, вестернизированный Ба May, и неотесанный У Сау, имевший гангстерский вид. Они оба стали премьер-министрами при британском правлении и попытались с ним покончить с азиатской помощью.

Старые антагонизмы сделались более ядовитыми. Националисты ругали иностранную надменность и высокомерие, типичным выражением которых были эксклюзивные анклавы вроде клубов «Пегу» и «Гихана». Еще больше раздражала расовая предвзятость закона. Когда пьяный британский офицер нанес серьезные увечья двум бирманским женщинам во время автомобильной аварии, приговор о тюремном заключении был отменен после апелляции. Судью Мориса Коллиса, который его вынес, перевели на другую работу.

Рассказ Коллиса об этом эпизоде вполне мог бы стать сюжетом классического рассказа Юлиана Макларена-Росса «Маленькая авария в Мадрасе». Там повторялся имперский приказ: «Эй, бой, принеси хозяину большую порцию бренди!»[2474]

Пока продолжала бушевать экономическая буря, националисты громили иностранный капитализм. Рангун изобиловал примерами его зла, он был чуть лучше Бомбея, Калькутты, Сингапура и Шанхая: «Яркое шоу наверху и сильно воняющий мир — внизу»[2475]. В центре города имелись здания в стиле «ар деко» и неоклассические офисы с коринфскими портиками. Однако белые магнаты отправлялись домой в роскошный пригород Золотая Долина, а рабочие с коричневой кожей жили в шумных трущобах рядом с пристанью. В районе дельты, где в сезон дождей Иравади несла больше воды, чем Темза за год, окрашивая океан в кирпично-красный цвет на сто миль, британцы не смогли даже построить должную канализационную систему. Дела даже ухудшились по сравнению с викторианскими временами, когда тысячи людей жили в лачугах на болотах, а «самая отвратительная грязь собиралась кучами или гнила в лужах у самых их дверей»[2476].

Никто не обращал внимание на физическое и нравственное здоровье бирмансцев. Образовательная система ухудшилась после правления Тибо, а в Рангуне имелась только одна публичная библиотека, которая тратила на книги в год 10 фунтов стерлингов. Поэтому в начале 1930-х гг. пылкие молодые радикалы различных политических убеждений (некоторые — марксисты) создали движение Такинов. Такин означало «сагиб», и бирманцы приняли титул в виде вызова своим колониальным хозяевам, против которых они проводили забастовки, бойкоты и демонстрации. Выдающимися такинами были У Ну (это самое известное имя первого премьер-министра свободной Бирмы) и Аун Сан, отец Аун Сан Су Чжи, лидера оппозиции, сегодня выступающей против военной хунты в стране.

Аун Сан был горячим революционером, готовым принять почти любой курс, чтобы порвать с империей. Чтобы их не превзошли и не обошли, старшие политики вроде Ба May ругали «расовое порабощение» своих соотечественников. Он объявлял, что «наша первая задача — это избавиться от великана-людоеда, который ездит на наших спинах».

«Великан-людоед» держался крепко, меняя захват в зависимости от того, как требовали обстоятельства. Ба May присутствовал на круглом столе в Лондоне в 1933 г., который организовало Министерство по делам Индии, чтобы успокоить непокорных и бунтующих бирманцев. Он нашел атмосферу официальной, холодной и даже враждебной, посчитав, что хозяева совершенно циничны в придумывании способов спасения империи: «А она, как они знали в глубине души, исторически обречена». Его рассказ об их тактике был характерно проницательным: «Колониальная власть столкнулась с повторяющейся время от времени колониальной дилеммой, пытаясь дать, но не давать, брать с видом дающего, двигаться вперед, однако в основных вещах оставаться там, где были. Чтобы разрешить эту дилемму как можно лучше, ей пришлось обратиться к обычным уловкам разделения, чтобы властвовать, и откладывания, чтобы нанести поражение. Власти придумывают поводы возможного отказа и условия, благодаря которым получится удачная сделка из того, что окажется пустышкой, когда будет отдано».