Слышанное. Виденное. Передуманное. Пережитое - Николай Варенцов

В Москве было много свах, только тем занимающихся, что обходили те дома, где были женихи и невесты; в более почтенных семьях принимались свахи только солидные, зарекомендовавшие себя хорошими и серьезными предложениями. С одной из таких свах я был хорошо знаком еще со времени своего детства. Ее звали Мария Семеновна Семенова, она бывала у нас довольно часто, навещая мою матушку, как сосватавшая ее моему отцу, но так как в нашей семье в те года не было женихов и невест, то она приносила в большом узле разные вещи, порученные ей на продажу, как-то: меха, шелка, кружева и тому подобное.

Мария Семеновна любила пить чай до чрезвычайности. Когда она являлась, матушка приказывала поставить самый большой самовар, чуть ли не с ведро мерою, и он выпивался полностью. Пила она с большой церемонией: выпитая чашка опрокидывалась на блюдечко, и оставшийся кусочек сахара клала на донышко чашки, после чего начинала благодарить, что она очень довольна и больше пить не может, но моя матушка, зная ее манеру, говорила: «Давай, давай чашку, выпьешь еще!» И это все проделывалось со всеми последующими выпитыми чашками, вплоть пока оставалась вода в самоваре. В продолжение всего чаепития она постоянно вытирала платком пот, выступавший на ее лице, и много раз божилась, что больше пить не в состоянии, но пила, и, как было видно, с большим удовольствием, и в это время она продолжала рассказывать о всех новостях, что приходилось слышать в частных домах, где она бывала. Некоторые из ее рассказов у меня удержались в памяти.

Она бывала в семье Дмитрия Петровича Боткина, живущего в своем особняке на Покровке1 против 4-й гимназии. У Боткиных захворал сын дифтеритом, все средства, доступные по тому времени, были приняты для его излечения, но мальчик скончался. Боткина, мать умершего2, страшно боялась смерти и, зная, что дифтерит очень заразен, ни разу не посетила болящего сына, и когда он скончался, не вышла в комнату умершего. Мальчика положили в цинковый гроб, запаяли, чтобы при отпевании обеспечить от заражения.

На другой день [после] похорон мальчика все его белье, платье, драпировка, обивка мебели были сожжены; комната и оставшаяся мебель хорошо дезинфицированы. Комната была заново отделана, с новыми обоями. И после окончания года [со дня смерти] мальчика мать решилась войти в комнату сына; открыв ящик комода, она увидала лежащий крест с золотой цепочкой покойного сына, взяла, поцеловала крест и надела цепочку на шею. Через неделю она захворала дифтеритом и скончалась.

Мария Семеновна отличалась особой любовью и сострадательностью к животным; у ней на квартире было около десяти собак и столько же кошек, подобранных на улицах. Она за ними ухаживала и хорошо питала, так что значительная часть ее заработка уходила на них.

Как-то она попала на Малую Дмитровку, когда впервые была пущена конка, запряженная в одну лошадь, а между тем по всем улицам Москвы ходили конные вагоны, запряженные двумя лошадьми; на Малой Дмитровке это делалось, как на улице, не имеющей никаких подъемов.

Мария Семеновна не сообразила этого, и в ее голове блеснула мысль, что вагон запряжен в одну лошадь конновожатым с целью личной выгоды; она бросилась за вагоном, держа в руке свой большой узел, и начала кричать конновожатому, чтобы он остановил вагон и впряг другую лошадь, обвиняя его в жестокости и в мошенничестве.

Она, передавая все это, всхлипывала и говорила: «Я бегу и ему кричу: «Остановись!» А он, мерзавец, и вся публика в вагоне смеются. Побежала в полицейскую часть и все это рассказала, с просьбой привлечь конновожатого к ответственности, а там тоже смеются! Ну, — закончила она, — что будешь делать с мошенниками? Везде рука руку моет!»

Мария Семеновна была старая дева, худая, невысокого роста, с желтовато-пепельным цветом волос, на подбородке у ней имелась бородавка с длинными волосиками. Лицо ее напоминало лисье, и, нужно думать, она была хитрой и ловкой свахой, с большой ловкостью и умением выхваливать свои товары, как и полагается по народной поговорке: «Сватать — так хвастать!»

Свахи обслуживали бракосочетаниями купеческие семьи наподобие маклеров, помогающих совершать коммерческие сделки при продажах и закупках оптовых товаров. Казалось бы, чего проще купцу зайти в амбар того купца, товар которого ему требуется, перетолковать и поторговаться, но это не делалось из-за боязни, что при разговорах может получиться нежелательный конфликт, для обеих сторон невыгодный, после чего неловко будет идти на компромисс. Так и при сватовстве: сваха начинает говорить как бы от своего лица, делая вид, что другой стороне ее предложение неизвестно, а это только ей пришло в голову, и она думает осчастливить двух так подходящих к соединению лиц. Расписывает невесту со всех положительных для нее сторон, говорит о предполагаемом приданом, о ее именитых родственниках и все остальное в том же духе. Мать жениха все слышанное от свахи передает мужу, тот со своей стороны собирает справки о предлагаемой невесте через своих знакомых, через подкупленную прислугу семьи невесты и церковных богаделенок, которым все домашние сплетни бывают известны. Если хотя отчасти подтверждается все говоримое свахой, то ей поручают начать переговоры.

Сваха спешит к матери невесты и начинает расхваливать жениха и его семью, и, одним словом, проделывается все то же самое, что ею проделано в семье жениха. Здесь тоже наводят справки о женихе, и когда все окажется так, как говорила сваха, то назначаются смотрины в местах, подходящих для обеих сторон.

Если смотрины удовлетворили родителей, а также жениха и невесту, то начинаются переговоры опять через сваху о деньгах, даваемых за невестой, и если этот вопрос разрешается в положительном смысле, то требуют рядную на остальное приданое, даваемое за невестой.

Рядная запись начиналась обыкновенно с молитвы: Во имя Отца, Сына и Св. Духа… Мы, таковые, желая обеспечить свою дочь такую-то, даем за ней кроме денег такой суммы еще следующее. Начинается перечисление икон, с подробными указанием и наименованием их и в каких они ризах, а именно: иконы Божьей Матери в сплошной жемчужной ризе, иконы других святых в серебряных золоченых и просто серебряных. Далее подробное перечисление столового серебра и всех драгоценных украшений, как-то: брошек, браслетов, серег, диадем и колец, меховых вещей, как-то: ротонда на черно-буром меху, шуба на куньем меху, на собольем и так далее. Перечисляются меховые муфты, шляпы, дальше идет перечисление платьев, с указанием столько-то бархатных, шелковых, шерстяных, домашних ситцевых; сапог, ботиков, калош; белья с указанием дюжин простыней, полотенец, наволочек, рубашек батистовых, льняных, кальсон, чулок и так далее, причем указано, с какими кружевами и прошивками. Перечислены подушки, думки, одеяла, дамские халаты и халат жениху. Перечисляется обстановка тех комнат, где будет помещаться будущая жена.

По получении рядной опять начинается торговля о прибавке разных вещей. Но наконец все улаживается, тогда назначается день приезда жениха и его родителей в дом невесты.

После чаепития жених и невеста уходят в гостиную, а старики устанавливают и подтверждают сумму денег, рядную, после чего встают, крестятся на иконы, целуются, как родственники, поздравляя друг друга. Приглашаются молодые, их поздравляют, целуют, подается шампанское, чокаются и определяют день благословения образом молодых, и устанавливается день венчания.

О дне помолвки оповещаются родственники и знакомые пригласительными билетами; близким и уважаемым родственникам родители сами вручают билеты, а другим рассылают через своих служащих.

Принятая форма пригласительных билетов была наподобие книжечки, сделанной из толстой ватманской бумаги, с золотым обрезом, шрифт преимущественно тоже был золотой; бумага бывала разных цветов — белой, розовой, голубой и под мрамор. На лицевой стороне пригласительного билета находился вензель жениха и невесты с датой дня события. На левой внутренней стороне билета писалось: имена, отчества, фамилия родителей невесты, имеющих честь известить о помолвке их такой-то дочери с таким-то, имеющей быть там-то и тогда-то, с покорнейшей просьбой пожаловать на бал и вечерний стол.

На другой, правой стороне билета было написано то же самое, но приглашение исходило со стороны родителей жениха.

В одной из парадных комнат в переднем углу перед иконами устанавливался стол, на котором помещались иконы Спасителя и Божьей Матери и коврига черного хлеба со стоящей в середине серебряной солонкой с солью, врезанной в хлеб.

На разостланном ковре помещались священник и жених с невестой; священник, прочитав установленные молитвы, потом надевал на их пальцы обручальные кольца и произносил небольшую проповедь о таинстве венчания и об обязанностях обрученных в их будущей совместной жизни. На место священника становились родители жениха; отец держал в руках икону Спасителя, а мать хлеб и соль; жених и невеста молились перед иконой, делали три земных поклона, прикладывались к иконе, целовали отца в губы и его руку; после этого отец передавал жене икону, а сам брал хлеб и соль; молодые проделывали то же самое перед иконой, держащейся матерью. На место родителей жениха заступали родители невесты, но с образом Божьей Матери, и благословляемые опять исполняли все то же самое, как перед родителями жениха. Помолвка этим заканчивалась; в это время лакеи входили с подносами, уставленными бокалами с шампанским, и все присутствующие подходили к жениху, невесте и к их родителям и поздравляли.