Крах нацистской империи - Уильям Ширер

Несколько дней! К этому времени Паттон уже создал в Оппенхайме плацдарм семь миль шириной и шесть глубиной, а его танки устремились на восток, к Франкфурту. И показателем того трудного положения, в каком оказалась некогда мощная немецкая армия, чьи хваленые танковые корпуса в былые годы рассекали Европу из конца в конец, явилось то, что сам верховный главнокомандующий был вынужден заниматься пятью подбитыми противотанковыми установками, которые можно было заполучить и ввести в бой лишь через несколько дней, чтобы остановить наступление мощной танковой армии противника[287].

Теперь, к началу третьей недели марта, когда американцы находились уже на той стороне Рейна, а мощная союзная армия англичан, канадцев и американцев под командованием Монтгомери изготовилась форсировать Нижний Рейн и устремиться на северонемецкую равнину и Рур, что они и осуществили в ночь на 23 марта, мстительный Гитлер обрушился на собственный народ. Народ поддерживал его в годы величайших в немецкой истории побед. Теперь, в годину испытаний, фюрер не считал более народ достойным его, Гитлера, величия. «Если германскому народу суждено потерпеть поражение в борьбе, — заявил он в речи, обращенной к гаулейтерам в августе 1944 года, — то он, очевидно, слишком слаб: он не смог доказать свою храбрость перед историей и обречен лишь на уничтожение».

Фюрер быстро превращался в развалину, и это еще больше отравляло его суждения. Напряжение, которого требовало руководство войной, потрясения, вызванные поражениями, нездоровый образ жизни без свежего воздуха и движения в подземных штабных бункерах, которые он редко покидал, неспособность сдерживать все чаще повторявшиеся вспышки гнева и не в последнюю очередь вредные лекарства, которые он принимал каждый день по настоянию своего врача — шарлатана Морелля, подорвали его здоровье еще до взрыва 20 июля 1944 года. Во время взрыва у него лопнули барабанные перепонки в обоих ушах, что усугубило приступы головокружения. После взрыва доктора порекомендовали ему продолжительный отдых, но он отказался. «Если я покину Восточную Пруссию, — говорил он Кейтелю, — она падет. Пока я здесь, она будет держаться».

В сентябре 1944 года у него случился нервный срыв, сопровождавшийся упадком сил, и он слег, но к ноябрю поправился и вернулся в Берлин. Однако теперь он уже не мог сдерживать свой гнев. По мере того как вести с фронтов становились все хуже и хуже, его все чаще и чаще охватывала истерия. Это неизменно сопровождалось дрожью в руках и ногах, которую он не мог унять. Несколько описаний таких моментов оставил генерал Гудериан. В конце января, когда русские вышли на Одер всего в 100 милях от Берлина и начальник генерального штаба потребовал эвакуировать морем несколько дивизий, отрезанных в Прибалтике, Гитлер в гневе накинулся на него.

«Он стоял передо мной и грозил мне трясущимися кулаками. Мой добрый начальник штаба Томале счел нужным схватить меня за фалды кителя и оттащить назад, чтобы я не стал жертвой физического воздействия».

По воспоминаниям Гудериана, несколько дней спустя, 13 февраля 1945 года, из-за обстановки на русском фронте произошла еще одна стычка, продолжавшаяся два часа.

«Передо мной стоял человек с поднятыми кулаками и багровыми от гнева щеками, дрожавший всем телом… и потерявший всякий контроль над собой. После каждого взрыва негодования Гитлер ходил длинными шагами вдоль края ковра, затем внезапно останавливался передо мной и бросал мне в лицо новую порцию негодующих обвинений. Он почти визжал; казалось, его глаза вот-вот вылезут из орбит, а вздувшиеся на висках вены лопнут».

И в таком состоянии, душевном и физическом, немецкий фюрер принял одно из последних важных государственных решений. 19 марта он подписал директиву о том, что все военные, промышленные, транспортные объекты и объекты связи, как и все материальные ресурсы Германии, должны быть уничтожены, дабы не попасть в руки врага. Исполнение возлагалось на военных совместно с нацистскими гаулейтерами и комиссарами обороны. Директива заканчивалась словами: «Все распоряжения, противоречащие настоящему приказу, недействительны».

Германию собирались превратить в обширную пустыню. Ничего не следовало оставлять из того, что могло бы помочь немецкому народу как-то пережить свое поражение.

Откровенный и прямой Альберт Шпеер, министр вооружений и военного производства, предвидел эту варварскую директиву, исходя из предшествующих встреч с Гитлером. 15 марта он составил памятную записку, в которой решительно выступил против этого преступного шага и подтвердил, что война проиграна. Вечером 18 марта он представил ее фюреру.

«Полного крушения немецкой экономики, — писал Шпеер, — следует со всей определенностью ожидать в ближайшие четыре — восемь недель… После этого краха продолжать войну военными средствами станет невозможно… Мы должны предпринять все, чтобы до конца сохранять, пусть даже самым примитивным образом, основу для существования нации… На этом этапе войны мы не имеем права производить разрушения, которые могут отразиться на жизни народа. Если враги хотят уничтожить нашу нацию, которая сражалась с непостижимой храбростью, тогда пусть этот исторический позор полностью ляжет на них. Наш долг — сохранить для нации любую возможность возрождения в отдаленном будущем…»

Но Гитлер, решив свою собственную судьбу, отныне не интересовался дальнейшим существованием немецкого народа, к которому всегда выражал такую безграничную любовь. И он сказал Шпееру:

«Если война будет проиграна, нация также погибнет. Это ее неизбежный удел. Нет необходимости заниматься основой, которая потребуется народу, чтобы продолжать самое примитивное существование. Напротив, будет гораздо лучше уничтожить все эти вещи нашими же руками, потому что немецкая нация лишь докажет, что она слабее, а будущее будет принадлежать более сильной восточной нации (России). Кроме того, после битвы уцелеют только неполноценные люди, ибо все полноценные будут перебиты».

На следующий день верховный главнокомандующий открыто провозгласил свою позорную доктрину «выжженной земли». 23 марта появился на свет в равной мере чудовищный приказ Мартина Бормана, человека-крота, первого среди сатрапов Гитлера, с которым в настоящее время никто не мог сравниться по положению. Шпеер так описал это на Нюрнбергском процессе:

«Декретом Бормана предусматривалось сосредоточение всего населения с Запада и с Востока, включая иностранных рабочих и военнопленных, в центре рейха. К месту сбора миллионы людей должны были двигаться пешком. Никакого обеспечения продуктами питания и предметами первой необходимости ввиду сложившейся обстановки не предусматривалось. Условия движения не позволяли взять что-либо с собой. Результатом всего этого мог стать страшный голод, последствия которого трудно представить».

И если бы все прочие приказы Гитлера и Бормана — а было издано еще немало дополнительных директив — исполнялись, миллионы немцев, остававшихся к тому времени в живых, наверняка погибли бы. Свидетельствуя на Нюрнбергском процессе, Шпеер попытался обобщить различные приказы и распоряжения, требовавшие превращения рейха в «выжженную землю».

Уничтожению, по его словам, подлежали все промышленные предприятия, все важные источники и средства передачи электроэнергии, водопроводы, газовые сети, продовольственные и вещевые склады, все мосты, все водные пути, корабли и суда, все грузовые автомобили и все локомотивы.

Приближался конец и немецкой армии.

Пока англо-канадские армии фельдмаршала Монтгомери форсировали в последнюю неделю марта Нижний Рейн, продвигались в северо-восточном направлении к Бремену, Гамбургу и Балтийскому побережью в районе Любека, американские 9-я армия генерала Симпсона и 1-я армия генерала Ходжеса быстро охватывали Рур, соответственно, с севера и с юга. 1 апреля они соединились у Липпштадта. Группа армий «Б» под командованием фельдмаршала Моделя, состоявшая из 15-й и 5-й танковых армий, насчитывавших примерно 21 дивизию, была загнана в ловушку среди развалин крупнейшего промышленного района Германии. Она продержалась 18 дней и 18 апреля сдалась. В плену оказалось еще 325 тысяч немцев, в том числе 30 генералов. Моделя среди них не было. Он предпочел застрелиться.

Окружение армий Моделя в Руре оголило немецкий фронт на большом протяжении на Западе. В образовавшуюся брешь шириной 200 миль двинулись американские 9-я и 1-я армии, высвободившиеся в Руре. Отсюда они устремились к Эльбе, к самому сердцу Германии. Открылась дорога на Берлин, поскольку в промежутке между этими двумя американскими армиями и немецкой столицей находилось всего несколько беспорядочно разбросанных, дезорганизованных немецких дивизий. Вечером 11 апреля, преодолев с рассвета около 60 миль, передовые части 9-й армии достигли Эльбы у Магдебурга, а на следующий день организовали на другом берегу предмостный плацдарм. Американцы находились всего в 60 километрах от Берлина.