Адептус Механикус: Омнибус - Грэм Макнилл

— Что с твоим другом, солдат? — спросил Ашлаг, глядя на Кодера.

— Он болен.

— Чем болен?

— Он Механикус. Перерасходовал свой запас энергии. С вашего разрешения…

Варко подтащил Кодера к двери кладовки, затем осторожно вытянул один из дендритовых штекеров из левого предплечья технопровидца. Занятие это ему удовольствия не доставило — словно вытягиваешь из руки артерию. Варко не отказался бы, если б технопровидец очнулся и сам все сделал или хотя бы дал дельный совет.

Он вытянул штекер целиком. Тот, хотя и гибкий, был странно теплым и органическим для куска металлического кабеля. Варко осторожно подсоединил штекер к одному из выходов генератора.

Звук генератора слегка изменился — агрегат скомпенсировал дополнительную нагрузку. Кодер не пошевелился.

— Это ему поможет? — спросил Саген.

— Не знаю, — ответил Варко. — Попробовать стоит.

Они напились кофеина из жестяных кружек. Варево Ашлага оказалось густым и черным, как отработанное масло, и к тому же кислым, но его насыщенность и тепло были очень кстати. Затем старик решил приготовить какой-нибудь еды, но сломанная рука слишком мешала, так что за дело взялась девушка. Ашлаг торчал рядом, давая советы, в которых она явно не нуждалась. Стоя у печки, девушка периодически бросала взгляды на Кодера. Технопровидец явно тоже для нее был в новинку.

Саген, Траск и Леопальд допили кофеин и расслабились. Варко услышал, как они принялись вспоминать Гектона. Снаружи по стенам стоянки застучали первые тяжелые капли дождя.

Варко отцепил светосферу и принес ее к стене, чтобы поизучать надписи. Строки приковывали взгляд. Медленно и с трудом он прочел сообщение Альбреха о залежи селитры, потом слова кого-то по имени Хоркин, который благодарил стоянку за добрую ночевку и сообщал, что оставил галеты в банке для продуктов. Клан Светотов — семья из восьми человек — дал знать, что они забрали две канистры с водой и оставили «кирку и два промывочных лотка, а также солнечный амулет, который сплела наша старшая дочь».

Варко подошел к полкам. Среди всякой всячины нашелся выцветший амулет, сплетенный из высушенной пустынной травы. Солнце играло определяющую роль в жизни Мертвых земель, но амулет больше походил на колесо из темного золота. Или на шестерню.

«Быть может, в конечном итоге мы все поклоняемся одному и тому же», — подумал Эрик Варко.

Еда была простой, но доброй. Танкисты смели ее с таким удовольствием, что Келл Ашлаг почти улыбнулась. Восстановленный рис, приправленный специями и размоченными овощами, мог поспорить со званым ужином в верхнем улье. Еще было немного солонины и крокеты из покрошенных галет, размоченных, обвалянных в муке и обжаренных. Ашлаг сварил еще кофеина.

— Спасибо, — сказал Варко, покончив с едой.

— Спасибо стоянке, — отказалась от благодарности Келл.

— Леопальд может помыть посуду, — сказал Варко.

— Есть, сэр, — кивнул тот.

Удивительно, каким покладистым становится человек с полным желудком.

Дождь начинал стучать сильнее. Все по достоинству оценили небольшое, освещенное светосферами прибежище стоянки.

Ашлаг взял стило, поднес к стене светосферу и собрался оставить свою запись. Но оказалось, что с больной рукой подобраться к нижней части стены ему будет стоить больших трудов.

— Давайте, я помогу, — предложил Варко.

Губы под белыми моржовьими усами неодобрительно сжались. Старик колебался.

— Ты напишешь так, как я скажу, солдат? — спросил он.

— Конечно, сэр, — ответил Варко. Старик передал ему стило.

— Орвен Ашлаг был здесь, с дочерью, — начал он.

Варко принялся записывать. Писать мелким почерком было трудно. Его каракули выглядели гигантскими и уродливыми по сравнению с умелыми миниатюрными надписями местных. Варко написал дату. Число напомнило ему, как давно его носит по воле волн и как давно бушует война.

— Мы пришли сюда после великого бегства из Менового Холма, — продолжал старик, — убегая в чем были от страшных махин. В этот день, к моей великой скорби, я потерял жену Шенну и сына Бекка. Кто-нибудь из читающих это слышал другие вести о бегстве из Менового Холма? Я беспокоюсь за своего брата Самвена и его семью, за семьи своих друзей Джарта Оремана, Румана Джеддера, а также Терка Даршина, которых я не видел с самого Менового Холма.

Варко записывал слово в слово.

— Я пришел сюда вместе с солдатами большого улья, — продолжал Ашлаг, — которые спасли меня и мою дочь Келл от махины ценой жизни одного из своих. Мы взяли кофеин, воду, рис и другую еду и еще много чего с полок — но это должная плата солдатам за их помощь, и я надеюсь, никто не пожалится. Боюсь, что бачки с продуктами теперь пусты совсем ― еще пустее, чем были после Вессмана, но я постараюсь оставить что-то взамен, возможно, свой отличный лазмушкет.

Ашлаг глянул на Варко.

— Хватит пока, — сказал он.

Варко опустил стило. Старый лазмушкет Келл был практически единственной собственностью, оставшейся теперь у отца с дочерью. Капитан был готов снять шляпу перед решимостью старика соблюсти обычай стоянки.

— Мы найдем оставить что-нибудь другое, — сказал он Ашлагу. — У нас есть вещи, которые могут пригодиться.

— Благодарю, солдат, но я оставлю собственное пожертвование, — ответил старик.

Он ушел к одной из коек и примостился, чтобы дать покой руке. Там же на одной из коек храпел Траск. Саген сидел за столом, допивая последние капли кофеина. Леопальд скреб жестяные миски и сковородки в кадке с водой, слитой из рециркулятора. Девушка сидела в дальнем углу, обхватив ладошками кружку с кофеином, и смотрела на неподвижного технопровидца.

Варко взял светосферу и снова вернулся к стене. Он прочитал, что некто по имени Рейдо или Релдо остановился здесь четыре месяца назад и оставил катушку детоленты взамен еды, которую брал. Не назвавший себя путешественник по диким землям шесть недель назад написал, что забрал смазочное масло, оставленное другим постояльцем, крайне необходимое для механизмов его шагателя, и оставил «кучу разных винтов, гаек и гвоздей». Погонщик гиппин, по имени Касвестер, проходивший мимо со своим караваном скота в конце года, гордо сообщал, что он «не взял ничего и поэтому не оставил ничего». Кто-то еще, без имени и даты, просто написал: «Благодарю за кров. Я собирался умереть». Еще одна запись, сделанная кем-то, подписавшимся как «Твист Жиндаль», благодарила стоянку за энергию, воду и «самый отменный и удобный в мире нужник».

Варко расхохотался, мотая головой.

— Что-то смешное?

Он поднял глаза. За спиной стояла девушка.

— Нет, просто читаю.

— Это наша жизнь. Над ней ты смеешься.

— Я знаю. Я не смеюсь.

Девушка лишь поджала губы.

— Можешь мне помочь?

— Чем?

— Вот эта запись, вторая с конца, над пресловутым Вессманом. Тут какая-то схема, но я никак не могу разобрать почерк. Он такой мелкий и аккуратный. Можешь прочитать?

— Зачем тебе?

— Интересно, — ответил Варко.

Она опустилась рядом на колени и вгляделась в ту часть стены, куда он показывал.

— Ханкс, — сказал она. — Топограф.

— Знакомый?

Девушка мотнула головой.

— Тогда, откуда ты знаешь, что он топограф? Там так написано?

— Нет, — ответила она и постучала по стене кончиками пальцев, — это рука топографа, если я что-то понимаю. Топографы — они очень скрупулезные, очень аккуратные. Посмотри на почерк — такой весь сжатый и четкий. Рука рисовальщика карт.

— Что он пишет?

Она нахмурила брови и прищурилась.

— Ему пришлось посадить свой орнитоптер на Падуны из-за бури. Это было… восемнадцать недель назад.

— Еще до начала войны, — пробормотал Варко.

Девушка пожала плечами.

— Он пишет, что буря была ненормальной.

— Ненормальной?

— Так написано.

— Прочти мне.

Она недовольно на него посмотрела.

— Пожалуйста, — прибавил Варко.

Келл согнулась и пристально вгляделась в крошечные буквы:

— Так, здесь говорится: «Пришлось сесть во второй половине дня, сильный боковой ветер, усиливающийся к северо-северо-западу. Ненормально для этого времени года. Я планировал осмотреть конструкцию в Устье сегодня еще раз, но помешала погода. Началось накануне вечером: сильные несезонные бури. Я забрал немного сушеных продуктов и оставил два блока твердого топлива». Дальше он нарисовал схему.

— Что на ней?

Девушка сжала губы:

— Падуны — вот. Пыльное озеро сзади. Меновой Холм. Нижние Железняки — здесь, наверное. И вот крестик на Устье.

— В какой стороне находится это Устье? — спросил он.