История Венецианской республики - Джон Норвич

Когда весть об этом предательстве достигла Венеции, там началась своего рода паника. Вся terra firma к западу от Минчо была уже потеряна. Новую границу, проходящую по реке, следовало защитить любой ценой, и поскольку регулярной армии на это явно не хватало, единственной альтернативой оказались вооруженные добровольцы, набранные из местных крестьян. Генералу Баллану сообщили об этих действиях, отмечая, что они носят чисто оборонительный характер и направлены не против Франции, а против повстанцев и каждый волонтер снабжен по этому поводу четкими инструкциями. Затем начался набор. Казалось, его масштаб ограничивался только количеством оружия, предназначенного для раздачи. Вероятно, число добровольцев было не меньше 10 000, а скорее всего — больше.

Никто не ожидал от этих оборванцев, впервые взявших в руки оружие, особой сознательности в вопросах исполнения приказов. Им следовало не затевать драк с повстанцами Бергамо и Бреше, которые не делали попыток перейти Минчо или даже приблизиться к ней. Но они не могли отказать себе в удовольствии посчитаться с французскими фуражирами, отряды которых постоянно бродили по деревням, отбирая урожай, угоняя скот и нередко уводя дочерей и жен. Затем банды агрессивных подростков с сине-желтыми кокардами на шляпах заполонили улицы Вероны и окрестных городов. Их крики: «Viva San Marco!» все чаще сменялись другим, более воинственным кличем: «A basso i francesi!» («Долой французов!»). Тут уж недалеко и до серьезной резни. Пару французских солдат, замешкавшихся на перекрестке, закололи на месте. За городом могли внезапно окружить целый взвод фуражиров и нещадно перерезать. Баллан грозил скорыми и жестокими репрессиями, но без толку. К началу апреля все споры между французами и итальянцами закончились.

По пути в Вену Бонапарта прекрасно информировали обо всех событиях. 9 августа он решил выставить ультиматум дожу и отправил к нему своего адъютанта генерала Жюно. Жюно прибыл вечером в Страстную пятницу 14 апреля и потребовал аудиенции у дожа на следующее утро. Ему ответили вежливо, но твердо. В это время аудиенция невозможна. Великая суббота — день, традиционно посвященный религиозным церемониям, и ни назавтра, ни на Пасху деловые встречи не назначаются. Однако дож и вся его коллегия будут рады принять генерала в понедельник утром.

Такого ответа генерал вынести не мог. Его не интересовали религиозные церемонии. У него есть приказ встретиться с дожем в течение 24 часов, и он намерен приказ выполнить. Если дож не примет его в означенное время, он уедет, а Венеция будет разбираться с последствиями, и эти последствия ей не понравятся.

Таким образом, коллегия все же приняла представителя Бонапарта в субботу утром, как он настаивал, и ее достоинство уже было задето. Проигнорировав посольское место, на которое ему указали (оно находилось по правую руку от кресла дожа), Жюно остался стоять. Затем, без предварительных речей, он вынул из кармана письмо Бонапарта и начал читать. Это историческое письмо — почти слышен голос генерала, диктующего его, так что лучше привести его здесь полностью:

Юденберг, 20 жерминаля V года

Все континентальные владения светлейшей республики стоят под ружьем. Повсеместно вооруженные вами крестьяне кричат: «Смерть французам!» Их жертвами уже пали несколько сот солдат итальянской армии. Напрасно вы стараетесь взвалить вину на добровольцев, которых сами призвали. Неужели вы думаете, что я не способен обеспечить уважительное отношение к лучшим людям мира только потому, что нахожусь в самом сердце Германии? Неужели итальянские легионы будут терпеть те убийства, которые вы учиняете? Кровь моих братьев по оружию будет отомщена, и мысль об этом удвоит храбрость и умножит силы не одного французского батальона.

На проявленное нами благородство венецианский сенат ответил черной неблагодарностью. Посылаю к вам с письмом своего главного адъютанта. Быть войне или миру? Если вы немедленно не примете мер, чтобы распустить своих добровольцев, если не арестуете и не покараете виновных в недавних убийствах, то война уже объявлена.

Турки не стоят у ваших ворот. Никакой враг вам не угрожает. Вам нечем оправдать выступления вашего народа против моей армии. Решение следует принять в течение двадцати четырех часов.

Времена Карла VIII прошли. Если, вопреки ясно высказанным пожеланиям французского правительства, вы втянете меня в войну, не думаю, что французские солдаты уподобятся вашим добровольцам, грабя несчастных и невинных сельских жителей на terra firma. Я стану защищать этих людей, и придет день, когда они благословят те преступления, которые вынудили французскую армию избавить их от вашей тирании.

Воцарилась тишина. Жюно положил письмо на стол перед собой, развернулся на каблуках и вышел из комнаты туда, где ждала его лодка, чтобы доставить обратно во французскую дипломатическую миссию.

Это собрание коллегии было не единственным чрезвычайным событием этой последней Великой субботы агонизирующей республики. В тот же вечер собрался сенат и 156 голосами против 42 проголосовал за то, чтобы отправить письмо с извинениями. Бонапарта уверили в том, что активность крестьян, в которой он винит Венецию, не что иное, как спонтанные проявления лояльности, а настоящим их объектом являются мятежники за Минчо. Отдельные несчастные случаи объясняются недоразумением и недосмотром местных властей, крестьян подстрекает к действию нужда. Всякий случай насилия в отношении французов будет расследоваться и разбираться в суде. Вдобавок, в качестве залога доброй воли, республика готова отпустить пленников, взятых в Сало. Письмо было вручено двум особым эмиссарам, Франческо Дона и Лунардо Джустиниани, и тут же отправлено.

Едва эмиссары успели уехать, как с материка пришли новости, еще более поразительные, чем приезд Жюно. Против французов восстала вся Верона. Всю Страстную неделю в городе таинственным образом появлялись плакаты и надписи, призывающие население к массовому восстанию.

Венецианцы и французы их срывали, но они туг же появлялись снова. Тут и священники, которые всегда были настроены против революции, на Страстной неделе усилили свою агитацию против пришельцев. Кроме того, из деревень на праздник в город приехали крестьяне. В начале Святой седьмицы, 17 апреля, праздновавшие хмуро шатались по улицам, в любой момент готовые затеять драку. В такой взрывоопасной обстановке отдельные случаи насилия вскоре привели ко всеобщей резне. Еще до вечера в плен было взято 400 французов, остальные нашли в городе три убежища: Кастель Веккьо, Кастель Сан-Пьетро и крепость Сан-Феличе. Там они укрепились и выдерживали осаду, пока 20 апреля не подошло французское подкрепление и не вызволило их. Но даже тогда понадобилось еще три дня, чтобы навести в городе порядок.

Вскоре последовала жестокая месть Бонапарта, которую прозвали «веронской Пасхой». Компенсацию оценили в 120 000 дукатов. У Вероны отобрали ее картины, скульптуры, другие произведения искусства практически подчистую. Из церквей изъяли серебро, Монте ди Пьета (благотворительное заведение) было нещадно разграблено. Для нужд армии потребовали 40 000 пар ботинок и разной одежды в таких же количествах бесплатно. Во всем городе не осталось ни одной лошади. Восемь предводителей восстания, в том числе монах-капуцин Луиджи Колларедо, были расстреляны.

Какую же роль во всем этом сыграла Венеция? Совсем незначительную, поскольку в самом начале событий два ее старших чиновника, Джованелли и Контарини, переоделись крестьянами и бежали из города. На следующий день их заставили вернуться, но почти тотчас же они снова пропали. В то же время веронский граф Франческо Эмили поспешил в Венецию и до самого последнего момента просил ее помочь восставшим. Конечно, на его просьбы не откликнулись. Венеция — сколько раз можно повторять? — соблюдает нейтралитет и намерена соблюдать его и впредь.

Находящегося в Австрии Наполеона Бонапарта уже давно раздражала ситуация в Венето — задолго до того, как пришли пасхальные новости. Он не собирался терпеть антифранцузские настроения и прекрасно знал, что чем дольше затянется война, тем больше будет нарастать враждебность к нему. К тому же поступали сообщения о восстаниях в Тироле. Несомненно, пришло время вернуть ситуацию под контроль, возобновить линии коммуникации и, если потребуется, отступить, но действовать нужно было решительно.

Кроме этих тревожных новостей, были еще ежедневные сводки с другой арены событий. Его армия была лишь одним острием французской атаки на Австрию. Существовала еще Рейнская армия под командованием блестящего молодого офицера, главного соперника Бонапарта — Лазара Гоша. Она шла через Германию на восток с огромной скоростью и могла дойти до Вены раньше Бонапарта. Такого генерал допустить не мог. Только он и никто иной должен был стать победителем империи Габсбургов, от этого зависела вся его будущая карьера. Он не мог позволить Гошу украсть у него победу.