И аз воздам - Надежда Попова

— И… что теперь? — осторожно спросил Ван Ален.

— Да ничего, — уныло пробормотал отец Людвиг, глядя на обломки реликвии взглядом отца у постели умершего ребенка. — Вы серьезно? Чтобы спасти город и мир, вы решили осквернить святыню — и ждали, что это поможет?

Курт бросил кувалду на пол, и от удара тяжелого бойка о каменную плиту все вздрогнули, обратив взгляды к майстеру инквизитору и выжидающе наблюдая за тем, как он спускается вниз.

— Готтер, — позвал он, на слова святого отца никак не ответив. — Что-то изменилось?

— Кажется, да, — отозвалась она не сразу и, помявшись, добавила: — Мне кажется. Но я не знаю, что именно и почему, и не в Ангеле ли дело… Всадник еще здесь, если ты о нем. Еще жив и слышен.

— Так что теперь? — повторил охотник, вяло поведя рукой над обломками. — Статуя разрушена, ничего не происходит… Что дальше?

Курт медленно приблизился к разбросанным по полу обломкам, оглядывая их с тоскливым, мерзким чувством, которого не испытывал давно, очень давно, слишком давно — чувством фатальной, непростительной ошибки, которую уже не исправить. Отколотая голова Всадника лежала на боку, глядя мимо ног майстера инквизитора незрячими каменными глазами, будто здесь, в этом пустом разгромленном соборе, свершилась скорая и неправедная казнь…

— Хм, — послышался в тишине собора чей-то спокойный, задумчивый голос. — Н-да, неловко получилось.

Глава 31

Курт развернулся, сорвав с плеча арбалет, и замер, задержав палец на спуске, держа на прицеле человека, сидящего на спинке перевернутой скамьи. Незнакомец смотрелся в этом соборе чуждо, как самоцвет на побитой молью крестьянской шапке; сухощавый смуглый старик был облачен в странного, непривычного покроя далматику с накинутой поверх казулой, но не такой, какую Курт привык видеть на священниках, а чем-то похожей на греческую («фелонь» — подсказала память охотно), но пошитой в какой-то своеобразной, незнакомой манере. Неуместно чистая, белая, как молочная пена, альба почти скрывала ноги в легких башмаках.

— Кто ты? — отчего-то не сразу совладав с собственным голосом, бросил Курт резко.

Старик вздохнул, медленно огладив курчавую длинную бороду, в которой сквозь седину все еще упрямо пробивалась былая чернота, и стало видно, что окантовка его белых рукавов расшита узором, изображающим смутно знакомое и вместе с тем никогда прежде не виденное то ли животное, то ли птицу — нечто среднее между сфинксом и виверной…

— Неправильный вопрос, — отозвался старик, и насмешливый взгляд миндалевидных темно-карих глаз уставился на майстера инквизитора с каким-то отеческим сожалением. — Вернее было бы спросить, зачем я здесь. Ведь правильно заданный вопрос — это уже половина ответа, уж вы-то должны знать.

Мгновение Курт стоял неподвижно, по-прежнему направив на незваного гостя острие арбалетного болта, и, наконец, медленно выдохнул, опустив оружие.

— По крайней мере — не для того, чтобы немедленно меня убить, — как можно спокойнее констатировал он. — Иначе ты уже это сделал бы, так?

— Вот теперь ваши мысли приняли верное направление, — кивнул тот одобрительно. — Еще немного — и вы заметите другие обстоятельства, сопровождающие нашу беседу; скажем, вы заметите, что беседа эта и впрямь только наша с вами, майстер инквизитор.

Нессель… Ван Ален…

Курт рывком обернулся, снова застыв на месте и сжав пальцы на прикладе арбалета так, что заныли суставы.

Ведьма и охотник стояли на своих местах — там же, где и были меньше минуты назад, когда свершилось это странное явление; оба замерли, глядя на обломки Всадника остановившимися взглядами. Охотник — растерянный, хмурый, сжав кулак, Нессель — печальная и явно испуганная, но вместе с тем — отстраненно-сосредоточенная, сложившая руки с зажатым в пальцах розарием в молитвенной позе. Отец Людвиг стоял рядом, оцепенев в какой-то патетической горестной позе, сам похожий на каменное изваяние, водруженное на городской площади. Поднятая вокруг каменная пыль висела в воздухе вокруг, не взвиваясь к потолку и не пытаясь опасть на пол, будто Иисусу Навину, случайно заглянувшему в этот собор, внезапно понадобилось остановить именно ее, а не солнце.

А чуть поодаль, на полу, лежал его, Курта, арбалет, который он снял перед тем, как забраться на лестницу, к статуе на консоли.

Он медленно опустил взгляд на свою руку; ладонь была сжата в кулак — так, что барабаном натянулась черная кожа перчатки, но арбалета, твердый приклад которого только что ощущал под пальцами, в ней не было.

— Нереально… — четко проговаривая каждый звук, произнес Курт, снова подняв глаза к старику, молча ждущему, пока он ответит. — Все это — не реальность.

— Любопытное предположение, — кивнул незнакомец, задумчиво оглядевшись. — Призрачный арбалет, который я имел удовольствие лицезреть направленным на меня, в него укладывается. Символ вашей подозрительности, неосознанная агрессия по отношению ко всему незнакомому и выходящему за рамки обыденного… Или осознанная, что верней всего. Поняв, что я вам не угрожаю, вы мысленно отложили оружие — и оно возникло там, где и располагалось в той самой реальности, за которую вы так цепляетесь.

— Что тут происходит?

— Снова неверный вопрос, — заметил старик укоризненно. — Вы не замечали, майстер инквизитор, что существенная часть ваших проблем, в том числе и служебных, в том, что вы нередко знаете множество ответов, но задать к ним нужные вопросы умеете не всегда? Оттого и случаются эти ваши озарения, столь прославившие вас, но оттого же они и являются вашим единственным достоинством; без них следователь из вас был бы совершенно никудышный.

— Это клипот? — никак не ответив, спросил Курт, и незнакомец снова отозвался глубоким кивком:

— И это предположение тоже понятно. Согласен, есть что-то общее… Но нет, место, в котором мы с вами и вашими друзьями находимся, хоть и не вполне принадлежит земному миру, однако же и не является частью уже знакомого вам мира тени вещей. Впрочем, вы это и сами поняли, а поинтересовались у меня уже исключительно pro forma. Снова не тот вопрос.

— Зачем ты здесь?

— Уже ближе к истине… Чтобы побеседовать с вами, майстер инквизитор, и дать вам ответы на вопросы, которые вы могли бы задать. Чем я, собственно, и занимаюсь.

— Я бы так не сказал, — по-прежнему пытаясь соблюдать показное хладнокровие, возразил Курт, подозревая при том, что его собеседника это натянутое спокойствие не обманет. — До сих пор никаких ответов не было — ты лишь вторил моим же собственным словам.