Анжелика в Квебеке - Анн Голон

Но он тоже хорошо знал эту реку, и он достаточно силен… Он кинул в Базиля индейский нож и бросился вперед. Молодой голос долетел до него.

— Пасифик Жюссеран! Пасифик Жюссеран!

Голос приближался, но непонятно било, кому он принадлежал.

— Стойте! Отдайте нам донесение, которое вы несете, Пасифик Жюссеран! Вы спасете себе жизнь!

Он рассмеялся. Он не уступит этим злым ангелам. Он найдет самый верный, самый прочный путь и побежит, не останавливаясь.

Но вдруг он снова застыл на месте, онемев от страха…

Впереди возникла колдунья, она как будто поднялась из воды, волосы ее развевались на ветру.

— Проклятье! Брось сумку, в которой ты несешь беду! Брось, или ты погибнешь!

Он попытался снять ремень, но тот запутался в воротничке его рубашки. Сумка тяжелым грузом повисла на нем, тянула его к земле. Человек хотел освободиться от нее, как от кандалов. Изо всех сил он потянул ее и бросил Гильомете, потом попытался восстановить равновесие, так как льдина под ним закачалась, и послышался плеск воды. Он перепрыгнул не другой ледяной плот и пустился бежать к Бурному мысу. Скорее туда, в лес! Им не удастся схватить его. Он бежал как безумный, повторяя: «Злые ангелы… злые ангелы…»

Он чувствовал, что они летели за ним, прекрасные и соблазнительные, они хотели его погибели. Он бежал, перепрыгивая через полыньи. Снег таял, потрескивая под его ногами. На середине реки он слишком тяжело опустился на ледяную плитку, гладкую, как зеркало. Это была ловушка. Льдина закачалась, перевернулась, человек страшно закричал и исчез под водой навсегда.

В своем замке Гильомета де Монсарра-Беар угощала всех участников погони обжигающим глинтвейном.

Во время оттепели любые вылазки на реку были чреваты тяжелыми последствиями. Редко кому удавалось ни разу не оступиться и не почувствовать под своей ногой трескающийся лед.

Самые удачливые просто попадали в маленькие полыньи, другим везло, меньше, их ждал холодный ледяной плен, сковывающий дыхание и проникающий насквозь. Но всегда рядом оказывалась верная рука друга, она вытаскивала вас за воротник на поверхность либо в лодку.

Поль-ле-Фолле, не успев пройти и нескольких шагов за Базилем, очутился в воде. Его быстро вынесли на берег, а затем и в замок Гильометы, где он и находился, завернутый в теплые одеяла, перед камином, в ожидании всей остальной компании.

Что же касается молодых и легких парней, индейцев, а также опытных мужчин, живущих на острове, то для них все завершилось лишь промокшими ногами и ботинками, полными воды. Они переодевались, разговаривая и смеясь; всем хотелось пить, от жажды губы горели, как в лихорадке.

Все стояли вокруг большого стола и согревали руки, держа дымящиеся чашки с восхитительным напитком, приготовленным по старинному рецепту.

Все знали, что этот напиток — лучшее средство, чтобы разгорячить кровь, и пили его, как дети, большими глотками.

Затем подали хлеб с сыром, настоящим круглым острым сыром, приготовленным на острове.

Сумка Пасифика Жюссерана была брошена посреди стола, и все разглядывали ее, неимоверно раздувшуюся, содержащую плоды ненависти и нетерпимости.

— Это касается вас, мои мальчики, — сказала колдунья, обращаясь к Флоримону и Кантору де Пейракам. Но Флоримон решил увильнуть.

— Я прошу вас, мадам, пожалуйста, откройте вы сами.

Все согласились с молодым человеком, так как знали, что только руки Гильометы, умевшие обращаться с ловушками и капканами, смогут открыть эту сумку, которая стоила жизни одному человеку и принесла столько забот и волнений другим.

Присутствующие с вниманием следили за тем, как г-жа де Монсарра-Беар развязывала ремни охотничьей сумки, как будто она занималась приготовлением лечебных настоев или готовилась к заклинаниям.

Она вытащила большой пакет, завернутый в прорезиненную ткань, и острым ножом перерезала промасленные тесемки. Показался тяжелый рулон из пергаментных листов, обмотанный красной муаровой лентой, концы которой скрепляла внушительная восковая печать. На печати все узнали изображение парижского герба.

— Прошу вас, мадам, сорвите печать, — попросил Флоримон.

Гильомета сделала это и развернула листы, исписанные убористым почерком. Прежде чем прочитать, она отложила их в сторону и надела очки. Затем она положила свиток перед собой, разглаживая его рукой, а он сопротивлялся, как бы не желая выдавать свои секреты. Она начала читать. Вдруг она откинулась назад и закрыла лицо своими прозрачными дрожащими руками.

— Они не изменились! Все по-прежнему! Те же слова, те же вопли…

Ее молодой любовник подошел и обнял ее за плечи. Он обожал ее, ведь она воспитала его, заменила ему родителей. Он видел ее слабой только в их спальне, когда она покорялась его энергии и молодой силе.

— Не надо так дрожать, родная! — прошептал он. — Я сумею тебя защитить, что бы ни случилось.

— О, да! Защити меня! Защити меня от инквизиторов! — рыдала она.

Все оцепенели, не зная, что делать, как помочь этой женщине, которая никогда не сгибалась под ударами судьбы. Скрученный рулон так и остался лежать на столе. Кантор взял его и поднес к глазам, но, едва начав читать, отбросил его назад, как будто обжегшись. Настала очередь Флоримона. Он склонил над листами свое смуглое лицо, его длинные волосы рассыпались по щекам, и у него был вид прилежного ученика. Он одолел первую страницу, затем еще несколько, аккуратно свернул и положил обратно в пакет.

— Это касается нашего отца, — сказал он, обращаясь к Кантору, — мы должны отнести это ему.

— А не лучше ли будет все это сжечь, прямо сейчас? — спросил Кантор.

— Я думаю, отцу будет интересно прочитать эти бумаги, а потом он сам решит, сжигать их или нет.

— Да, ты так похож на него! — со смесью восхищения и упрека воскликнул его брат.

Непринужденность Флоримона и то хладнокровие, с которым он изучал отвратительную писанину, немного разрядили обстановку.

А где же Базиль?

Поль-ле-Фолле, как ужаленный, вскочил с кровати. Все бросились на улицу и встретили Пиксаретта, который тащил на спине Базиля, раненного ножом. Рана была на виске, к счастью, не очень опасная, но он был еще без сознания. Опять пошли в ход горячительные напитки. Как только кровотечение удалось остановить, Базиль пришел в себя.

Молочный рассвет проникал в окна, и некоторые из мальчишек начали широко зевать. Но не могло быть и речи о том, чтобы улечься спать, ведь предстояло еще отвезти в Квебек сыновей графа де Пейрака, Базиля и его приятеля, а это означало снова пуститься в опасную дорогу по льду и по воде, то плывя на лодке, то проталкивая ее между ледяных глыб.