Логическая история цивилизации на Земле. Дополнительные доказательства моей теории (Часть 1) - Борис Синюков

С большой скорбью рассказал он всю свою жизнь. В молодости он хотел принять православие, но отец, заметив это, немедленно поспешил его женить на дочери своего компаньона по какому — то предприятию, кажется винокуренному заводу.

— Мне было лишь семнадцать лет, как он меня запер в тюрьму.

— В какую тюрьму? за что?

— То есть просто сказать — женил. Дети у меня пошли каждый год. Мне вот теперь едва сорок лет, а я измучен заботами как восьмидесятилетний старик!

Режущие душу впечатления производили эти сообщения еврея о своей семейной жизни. Было до глубины души омерзительно, что он и теперь, на старости лет, отзывался о жене как о тюрьме. Но он, по — видимому, не сомневался в преимуществе своего страдания и продолжал. Скоро после женитьбы отец его разорился, проиграл какое — то дело, вышел из компании и тяжко заболел, и женатый сын, уже обремененный своею семьей, должен был кормить его своими средствами до самой смерти.

В то же время его компаньон сошелся с другим сотрудником и процветал; и в то время, когда жена его превращалась в поденщицу, в мужичку, и растила ребят своих для всяких мужицких промыслов, извоза, разносной торговли, ее сестры, одна за другой, шли совсем иной дорогой: в родне матери плутоватых ямщиков оказались профессора, инженеры, доктора, что, конечно, отдалило всех счастливых родственников от плутоватых родственников — ямщиков на неизмеримое расстояние.

— Плачет, плачет моя жена! Хотя умереть просит в деревне, на воздухе, в честном труде… Что делать? Я и сам знаю, что это хорошо!

До конца пути он печалился о своей жизни, о своей загубленной жене (и все — таки загубившей его), о своих исплутовавшихся детях и не мог забыть насилия, сделанного над ним в ранней юности его родным отцом. Деревня, крестьянский труд казались ему истинным и единственным спасением и облегчением от всех его и всей его семьи унижений и страданий.

— А что, если я осмелюсь, пойду к «чиновнику», попрошу его?

— Пойдите, быть может и в самом деле он поможет вам.

— Но ведь я еврей? Ведь «жид»! Меня истеребят мужики!

— Мужики не тронут доброго человека, но не знаю, дают ли евреям землю.

— Все — таки я попробую… Хотя месяц пусть, отдохнет на свежем воздухе моя больная жена. Не знаю, что предпринял этот бедный еврей, но знаю, что такой необыкновенный, образумливающий плутоватого человека переворот во взглядах на успех в жизни, какой произошел с ямщиком, сделали светлые впечатления недостроенного поселка». (Конец цитаты, курсив — мой).

Тут столько информации, требующей вдумчивого анализа на основании моих предыдущих исследований, что не знаю даже, с чего начать. Начну, пожалуй, со сведений из книги Солженицына «Двести лет вместе».

Оказывается, что евреи на «святой» Руси появились в 1772 году с «присоединением» Польши, и именно оттуда, а сведения из Хазарского каганата слишком «темные», чтобы им придавать значение. Тогда выходит, что заселялись они на Руси не в Одессе и Харькове, а всей своей неодолимой силой направились в Сибирь. Причем в наших «теплых» краях цари их тщетно старались приучить к производительному труду на сельских нивах, а они, сдав даром им доставшиеся земли русским в аренду, «отлучались ненадолго» торговать и гнать водку в указанные «теплые» места. Поэтому в Сибири они должны оказаться в самую последнюю очередь, когда на торговом и водочном «фронте» нельзя уже ожидать никаких «побед», притом для всех евреев разом. И уж, конечно, не ямщиками и содержателями почтовых станций. Но ведь эта последняя очередь еще не наступила, шел только 1888 год и на обширной «святой» Руси места для традиционной еврейской деятельности было предостаточно. Тем более что новорусские «теплые края» были совершенно пустынными. Я имею в виду обширнейшие Ставрополье, Краснодарье (не забудьте нынешние «здравницы» на Черноморском побережье) и так далее, включая «благоприобретенные» Крым и Бессарабию. Но и «старорусские» края — были сплошной тайгой, там небольшие деревни просто терялись в непроходимых дебрях.

Тогда получается, что евреи поселились в Сибири всего за два — три дня до появления там Успенского. Оно, конечно, могло так случиться, если бы это не было идиотизмом, которым будет так и веять от всей цитаты, если такое допущение сделать. И в первую очередь — от высочайшего технологического достижения в кормлении лошадей, за которым надо понимать доселе неизвестную не только на «святой» Руси, но и во всем «цивилизованном» мире технологию преобразования животного мира в целом с наперед заданными свойствами. В частности для поддержания исправности Великого проходного двора (мой термин). У историков он сдуру назван Великим шелковым путем. И никак не меньше, тем более что сам Успенский извиняется за совершенно приблизительное описание этой технологии.

Тут нужны не два — три дня и даже не два — три десятилетия, тут нужны — века. А Монголия и близлежащие края, включая Алтай, Джунгарию и нынешний Казахстан, как раз и отличаются «невзрачными косматыми» лошадьми, которые как камчатские собаки до ужаса выносливы, неприхотливы и делают совершенно невообразимую по тяжести работу как настоящие машины.

Успенский даже как бы вскрикивает, настолько он поражен, что в Сибири евреев — множество, и тут же подробно разъясняет, как им удается сойти за русских, не меняя своего искони образа жизни: обрусели до неузнаваемости, не узнаешь в них не только еврейского, но даже и инородческого. А ведь Гончаров тут проезжал всего 44 года назад. Неужто так быстро приспособились? И коней кормить, и преображаться в русских?

Нет, дело тут не в этом. Они тут искони живут, с самого Хазарского каганата, который на первом этапе контролировал поставки соли с Баскунчака аж до Тихого океана, откуда и появились поселения корейцев на Балхаше, из которых Гончарову так хотелось сделать солдат.

Тут самое время перейти к «втиранию очков» евреями не только переселенцам из центральных губерний России, но и самому Успенскому. А о ямщиках я закончу позднее. Только мне надо сперва напомнить вам, что прибыльная торговля — весьма трудное, так сказать умственное, дело и даже законченная и четкая идеология. Подробности о торговых правилах у меня в других работах, здесь же только скажу, что «втирание очков» покупателю — одно из главных этих правил, не оставляющих благодаря затверделости души торговца ни малейших сожалений. Собственно именно это и передал с присущим писателю умением (меж слов) Успенский на примере продажи дохлой лошади и поддельного из черемухи железа.

Но есть и другие правила торговца. И одно из них — немногословность о своих делах во избежание информированной конкуренции. А тут молодой ямщик распелся как казах в пустой степи, сидя верхом на лошади. Так он же — работу ищет. И столичные господа при деньгах, которых он сразу отличил от местных, как раз и похожи на потенциальных работодателей, которые сами ничего не смыслят в сибирских делах, но которым позарез нужны по — сибирски «мыслящие» помощники. Вот он и вытащил из — за пазухи свое «рекомендательное письмо». Дескать, берите, не пожалеете.

Вы, конечно, можете подумать, что этот молодой еврейский обалдуй — ямщик так сказать по простоте душевной изливает себя, но я не дам вам так думать, кое на что обратив ваше внимание. Вы читали же, как молодой ямщик преобразился в деревне, каким стал внимательным, как был молчалив весь обратный путь, крепко задумавшись. Так он же увидел своими глазами, что кабака в деревне нет. Живут все натуральным производством и из этого производства есть такие штуки, которые можно здесь купить за копейку, а продать в другом месте за рубль. (Правда, эта часть цитаты мной опущена, так как я ее уже применил в другой статье — поверьте на слово, или читайте все мои работы). Так он же все это обмозговывал на обратном пути, недаром он сделался таким задумчивым. Золото на полу валяется, и никто его не подбирает.

Но вы и здесь скажете, что я сильно загнул, не мог простоватый русский еврей столь сложную «математику» осилить. Тут целый институт подавай.

А вот и нет. Это как же так вышло, что Успенского повез дальше именно папаша этого верзилы — ямщика, что непременно завел разговор со своего сына, что непременно перевел его на деревенские дела, что непременно в это же время жене отца — еврея потребовался деревенский свежий воздух, как будто он не в Томске, каковой сам — деревня, а прямо в доменной печи на Урале жил. И все это закончилось совершенной невозможностью осуществить это столь малое и совершенно же необходимое для здоровья желание. И до конца пути он печалился о своей жизни, и надо добавить, что ехали они не на трамвае, вдалбливая непонятливому питерцу, что надо все — таки разрешить евреям то, что они хотят.