Страж. Тетралогия - Алексей Пехов

— В библии об этом ни слова, — сказал я.

Монах пожал плечами. Было видно, что он не станет подвергать сомнениям святые книги.

— Поговорите с инквизитором как-нибудь. С отцом Мартом. Он куда лучше знает эту историю.

Ну, вот уж с инквизицией говорить о том, чего нет в святом писании, да еще и об отступниках, пускай они и не дрались на стороне Люцифера, я не буду.

— Я не прочь дослушать рассказ до конца и из ваших уст.

Монах помолчал, отхлебнул воды, размышляя, стоит ли продолжать эту тему. Пристально посмотрел на меня:

— Считается, что неприсоединившихся отвергли обе стороны. Но настоятель говорил, что Сатана их люто ненавидит за то, что они не поддержали его.

Надо думать, настоятелю сказал об этом сам Лукавый, впрочем, не стану портить легенду своим скептицизмом. Пугало, в отличие от меня, явно заскучало, надвинуло соломенную шляпу себе на рожу так, что даже улыбку стало не видно.

— Он считает, что если бы неприсоединившиеся были на его стороне, то победа была бы за ним? — спросил я.

— Не знаю. Факт лишь в том, что их никто не принял, и Господь, в наказание, оставил этих ангелов жить с теми, кого они отказались защищать. Они обречены существовать на земле, рядом с нами.

Я поднял брови. И брат Курвус добавил:

— Они живут далеко на востоке, там, куда никому из нас не добраться, и охраняют врата в ад, распахнутые на земле, сдерживают темное воинство, чтобы легионы не поглотили нас.

Жаль, что Проповедника все еще нет. Ему было бы интересно послушать.

— Что же. Если они существуют, то делают благое дело. Надеюсь, их когда-нибудь простят и примут на Небесах. Это, по меньшей мере, правильно.

— Кто-то из них уже мертв, пал в битве с ордой, а кто-то не выдержал близости с пеклом, сошел с ума и сам превратился во зло, покинув ряды братьев, исчезнув и растворившись среди людей. Тот ангел, что говорил с настоятелем, как раз искал и уничтожал таких.

— И многих нашел?

— Этого я не ведаю.

— Насколько я знаю, про ворота в ад лишь говорят, но добраться до них никому не удалось. Последняя попытка была много сотен лет назад, и чем она закончилась? С востока принесли юстирский пот.

— Даже в преддвериях ада людям нечего делать, — сказал монах, вставая из-за стола. — У меня сейчас встреча, продолжим этот разговор позже. Хочу предупредить — ваш кинжал видели многие в городе. Двое из Ордена Праведности сейчас в Битцинене, и они могут заглянуть на огонек. Простите, но я не могу не пустить их.

Пугало заинтересованно выглянуло из-под шляпы, пронзило меня вопросительным взглядом. Я ответил ему также, и мы прекрасно поняли друг друга без всяких слов.

— Не страшно, брат Курвус. Мне нечего скрывать.

Он кивнул и, попрощавшись, ушел. А я почему-то подумал, что для того, чтобы получить неприятности от законников, необязательно быть хоть в чем-то виноватым.

— Иуда! Мерзкий предатель! И это после всего, что я для тебя сделал! Воистину, слепы люди и лишены благодарности, раз плюют тебе в лицо за добрые дела и тычут в спину острыми кинжалами!

Праведное негодование Проповедника меня порядком утомило. Он упивался обидой, как умирающий от жажды в пустыне хагжитов упивается водой из случайно найденного оазиса. Не оторвешь.

Мои жалкие оправдания, что ему ровным счетом ничего не грозило, были отметены как мешающие его возмущению.

— По мне, ты должен только радоваться, что старги не закусили твоим лучшим другом, — сказал я ему.

— Какой ты мне друг, Людвиг? — возмутился Проповедник. — Нет у меня таких друзей. Иуда и то лучше тебя. Святые мученики! Где были мои глаза, когда я тебя встретил?! Надо было найти стража подобрее.

— Я самый добрый. Остальные тебя едва терпят и давно бы выгнали взашей.

— Это характеризует твое Братство не с самой лучшей стороны. А ты чего хохочешь? — окрысился Проповедник на веселящееся Пугало. — Думаю, дали бы тебе знаком по башке, ты бы так не радовалось. Живо бы серп достало!

Пугало показало Проповеднику неприличный жест, но смеяться не перестало. Его, в отличие от меня, эти вопли нисколько не напрягали.

Я вздохнул, выглянул в окно. Был вечер, брат Курвус еще не вернулся, двое его друзей монахов тоже где-то застряли, а вместе с ними — моя лошадь и вещи.

— Моя вина велика. Проповедник. Прости меня, пожалуйста, — сказал я, и он проглотил очередную гневную тираду.

Пугало разочарованно вздохнуло. Цирк заканчивался.

В дверь осторожно постучали, и я отозвался:

— Входите.

Заглянула хозяйка дома, неловко улыбнулась:

— Господин страж, к вам посетители. Городской приматор,[67] а с ним двое из Ордена Праведности. Вы примете их?

Конечно, я их приму. Если послать гостей к черту, то это их не обрадует и вызовет подозрения, которые мне совершенно не нужны.

— Пригласите любезных господ. И если вам нетрудно, принесите, пожалуйста, вина.

Она улыбнулась:

— Все, что угодно, только, прошу, не деритесь в моем доме. Орден Святого Каликвия эти издержки не покроет.

Всем известно, как стражи «любят» законников и как законники «любят» стражей. Хотя в большинстве своем наши конфликты и стычки приукрашены. Мы стараемся разбираться с проблемами, не привлекая внимания сторонней публики, властей и клириков.

Я посмотрел на оживившееся Пугало:

— Хотел бы я знать, почему ты их так терпеть не можешь.

Оно пожало плечами, что можно было перевести как «ну должен же я хоть кого-то не любить».

— Скройся.

Оно потрогало серп, показывая тем самым, что в принципе никаких неприятностей может и не быть, но, видя, что я предложение не оценил, с неохотой забралось в платяной шкаф и закрыло за собой дверцы.

Проповедник фыркнул и занял опустевшее после Пугала кресло.

В дверь вновь постучали, и в комнату вошли трое. Бургомистр, точнее, приматор, как называли эту должность в западных кантонах, был самым заметным из троицы — богатая одежда, круглое пивное пузо и затравленный взгляд. Он нервничал из-за того, что оказался здесь, и по его лицу было видно, как он хочет быстрее покончить с неприятными обязанностями.

Первый из законников, мужчина чуть старше пятидесяти, с редкими, сильно поседевшими волосами и умным, открытым лицом, немного сутулился. Он быстро осмотрел комнату, на мгновение задержав взгляд на Проповеднике.

Вторым законником оказалась девушка, совсем девчонка, ей было не больше пятнадцати. Большеглазая, с короткими вьющимися каштановыми волосами и некрасивым, но вместе с тем милым лицом. На меня она смотрела настороженно, с опаской и еще большей неуверенностью, чем приматор. Создавалось впечатление, что девушка ждет, когда я наброшусь на них.