О молитве. Сборник статей - Софроний Сахаров

Вижу, что непрестанно мой ум возвращается на то же самое видение, от которого не могу оторваться, с которым начал родниться более полувека тому назад. Господь поглощает меня всецело. Я и вижу окружающую меня обстановку, и не вижу ее. Мой глаз скользит по ней в те отрезки времени, когда я занят неустранимыми нуждами повседневности. Но сплю ли я или бодрствую — Бог объемлет меня теснее, чем воздушная атмосфера. За истекшие десятилетия благодать многообразно изливалась на меня потоками. Временами, как широкая река; иногда, как водопад, т. е. падение на главу мою «воды живой» (Ин. 4:10). Бывает и бывало — раскрывалась предо мною необозримая ширь океанская; или, как невесомое ничтожество, повисал я в своеобразной умной бездне… и сейчас я словно потерянный: написанное мною не более, чем маленькое croquis [4] в альбоме живописца с величественной панорамы. Душа моя хочет петь гимны Богу, с такою любовью пришедшему мне, убогому, навстречу, но нет у меня достойных Его слов.

О ДУХОВНИЧЕСКОМ СЛУЖЕНИИ

(Из записок афонского духовника)

Неожиданный и непонятный Промысл Божий поставил меня в такое положение, при котором в течение ряда лет я был зрителем духовной жизни многих подвижников Святой Горы. Некоторые из них располагались открывать мне то, чего, наверное, не сообщали другим. Восхищало меня видеть избранников Божиих, скрытых за их смиренным видом. Иногда они сами, хранимые Богом, не понимали, сколь богатое благословение почивает на них. Им было дано прежде всего усматривать в самих себе недочеты; по временам до такой степени, что они как бы не дерзали и помыслить, что Бог почивает в них и они в Нем. Некоторые из них были введены в созерцание Нетварного Света, но не узнали они об этом событии, отчасти потому, что мало знакомились с творениями святых отцов, описывающих сей образ благодати. Их неведение ограждало их от возможного тщеславия. По преданию православного духовничества, я не объяснял им, что в сущности ниспосылает им Господь. Чтобы помогать подвижнику благочестия, нужно так говорить с ним, чтобы смирялось сердце его и ум, так как без этого дальнейшему восхождению будет положена преграда. Я помнил о том, как старец Анатолий, на Старом Русике, сказал Силуану, тогда еще молодому послушнику: «Если ты теперь такой, то что же ты будешь под старость?» [5] Этими словами он, старец Анатолий, на долгие годы бросил Силуана в пламя таких искушений, из которых, правда, он вышел победителем, но весьма дорогой ценой. Сила данного ему боговидения превзошла динамизм вражеских нападений, и из своей исключительной духовной битвы он вышел обогащенным, как лишь немногие за всю историю Церкви, и оставил нам в научение свое слово о различии аскетического смирения от «неописуемого Христова смирения». Но и для него риск гибели был великим, как и для каждого христианина, и вообще человека. Гордость — составляет ядро духовного падения: чрез гордость люди становятся подобными демонам. Богу свойственна смиренная любовь, в пламени которой приходит искупление падших для Царства Отца Небесного.

Духовнику надлежит чувствовать ритм внутреннего мира всех и каждого из обращающихся к нему. С этой целью он молится, чтобы Дух Божий руководил им, давая нужное для каждого слово.

Служение духовника и страшно, и увлекательно; болезненно, но вдохновляюще. Он «соработник у Бога» (ср.: 1 Кор. 3:9). Он призван к наивысшему творчеству; к несравненной чести: творить богов для вечности во Свете нетварном. Во всем, конечно, ему пример (Ин. 13:15) Христос. Вот его учение:

Истинно, истинно говорю вам: Сын ничего не может творить Сам от Себя, если не увидит Отца творящего: ибо что творит Он, то и Сын творит также. Ибо Отец любит Сына и показывает Ему все, что творит Сам; и покажет Ему дела больше сих, так что вы удивитесь. Ибо, как Отец воскрешает мертвых и оживляет, так и Сын оживляет, кого хочет (Ин. 5:19–21).

Велик труд найти надлежащие слова для сообщения слушателю духовных состояний. Необходимо, чтобы и сам духовник в своем личном опыте познал прежде, если возможно, всю шкалу духовных состояний, о которых он дерзает говорить другим. В «Слове к пастырю» (Лествица) святой Иоанн Синайский о сем предмете говорит так: «Кормчий духовный тот, кто получил от Бога и чрез собственные подвиги такую духовную крепость, что… и от самой бездны может избавить обуреваемую душу… Истинный учитель тот, кто непосредственно от Бога принял книгу духовного разума, начертанную в уме перстом Божиим, то есть действием осияния, и не требует прочих книг… Учителям неприлично преподавать наставления, выписанные из сочинений других… Наставляя низших, сам сначала учись Свыше… Ибо земное не может исцелить земных». [6]

Именно таковые наставления и сам я получил, вступая в подвиг духовнического служения. В существе дела сего имеется в виду рождение слова от Бога в сердце по молитве. Так преп. Серафима Саровского кто-то назвал прозорливым, но он ответил, что он вовсе не такой, но что он молится во время беседы с человеком, и первая мысль, появившаяся от молитвы в сердце, должна почитаться как данная от Бога.

Страшно сие дело, так как, если людям, пришедшим к священнику с надеждой услышать от него ясно волю Божию, вместо того он даст указание, исходящее от его собственного рассуждения, могущего быть неугодным Богу, то тем самым бросит их на неверный путь и причинит некоторый вред. Тот же преп. Серафим сказал, что когда он говорил «от своего ума, то бывали ошибки». И блаженный Силуан добавил один раз при беседе о сем предмете, что «ошибки» могут быть нестрашными, но могут быть и весьма важными; как и сам он пострадал в начале своей монашеской жизни.

Сознавая себя далеко стоящим от должного совершенства, подолгу и с болью в сердце умолял я Господа не попустить мне ошибаться, удержать меня в путях действительной Его воли, внушать мне слова, полезные братьям. И в самый час беседы с человеком я старался держать «слух» ума моего на сердце, чтобы улавливать Божию мысль и часто даже слова, которые нужно сказать.

Следование святому принципу православной традиции на практике встречается с невероятными трудностями. Люди образованные крепко держатся иного начала: своего разума. Всякое слово иерея для них является просто человеческим, и потому подлежащим критическому обсуждению. Последовать указанию духовника без рассуждения было бы для них безумием. То, что видит и разумеет духовный, того вовсе не воспринимает душевный и отрицает, потому что живет в ином плане (ср.: 1 Кор. 2:10, 13). Встречаясь с людьми, руководящимися своими собственными импульсами и отталкивающимися от слова, данного иерею по молитве, я отказывался испрашивать от Бога открыть пришедшему Его святую и всесовершенную волю. Таким путем я не ставлю их в положение борьбы с Богом, говоря им лишь мое личное мнение, хотя бы и подтвержденное ссылкой на творения св. отцов или Священное Писание, я оставляю их свободными от богоборчества, и как бы в праве безгрешно отклонить мой совет, как только человеческий. Конечно, это далеко отстоит от искомого нами в таинствах Церкви.

В наше время массового отступления от христианства священническое служение становится все более и более трудным. В своем стремлении изводить людей из ада, созданного их же противоречивыми страстями, он постоянно встречается с поразившей их смертью. Самое ощущение времени принимает странный характер: то оно нудно–тягучее, то исчезает, как не сущее, потому что нет осмысленных исканий.

Невозможно понимать людей. Они или слепы и «не знают, что делают» (ср.: Лк. 23:34), или страдают духовным и умственным дальтонизмом. Часто видят вещи в диаметрально противоположном освещении, подобно фотографическому негативу… Узнать при этом действительную реальность жизни бывает уже невозможно. При таком положении не остается места никакому слову. Движения святой любви воспринимаются ими враждебно; терпеливое смирение представляется им лицемерием; расположение служить следствием мелкой заинтересованности. Характерно при этом, что самый дух христианского непротивления злу делает их неумеренно дерзкими; священников оскорбляют незаслуженно больно; приписывают такие намерения, о которых сами они вовсе не мыслили; беспощадно унижая, их обвиняют в гордости; всей своей установкой делают неудобным присутствие священника и в то же время осуждают за уклонение его от контакта в подобных условиях. И так без конца.

Благословляю Бога, открывшего нам тайну этого явления. Господь предупредил нас словом Своим, научил нас примером Своим. И если бы не так, то невозможно было бы не стать жертвою полного отчаяния. Один епископ, с горячностью отдававший себя на служение страждущим, многих спасший от внутренних и внешних катастроф, однажды написал мне: «я стал бояться любви». Я позднее понял его слова так: те, которые получили от него пользу, привязывались к нему и в начале помогали ему в его святом служении; но затем, войдя в доверие, ставши необходимыми, посягали на его свободу, ставя повсюду затруднения, если он отдавал себя вновь пришедшим. В то время, когда я получил от него сие письмо, я еще не понимал страшного смысла его слов. Он открылся мне за годы моего служения в Европе. Я вспоминал не раз и продолжаю вспоминать до сего времени парадоксальные слова: я стал бояться любви.