Король цирка - Дьюла Круди

В следующий момент грот-мачта затрещала и раздался оглушительный хлопок. Это порвался канат, которым был привязан к рее один из верхних углов паруса. И теперь этот парус болтался на одном конце реи, трепыхаясь на ветру, как крыло гигантской птицы, и с шумом бился о палубу.

— Надо что-то делать! — всполошился Беппо. — Он же порвет мне остальные паруса! Нужно или закрепить его, или отвязать… Эй, Марко, Дьоко! Чего вы разинули рты? Действуйте!

— Пресвятая Мадонна! — воскликнул матрос с обожженным лицом. — У меня дома молодая жена, и мне вовсе не улыбается перспектива сгинуть в морской пучине!

— А меня ждет старенькая мама, — подхватил косоглазый, заговорщицки подмигнув приятелю.

— Трусливые шакалы! — вспылил Симич. — А я-то считал вас настоящими мужчинами. Но, как вижу, зря!.. Неужели никто не может разобраться с этим проклятым парусом?

— Я могу, господин полковник, — шагнул вперед Миклош.

В ту же секунду корабль так качнуло, что все упали на палубу.

В ту же секунду корабль так качнуло, что все упали на палубу. Миклош первым вскочил на ноги и быстро, с кошачьей ловкостью взобрался на самый верх грот-мачты. А затем, вынув из кармана складной нож, перерезал канат, на котором беспомощно болтался парус. Ветер тотчас подхватил огромное полотнище и унес его в море.

— Молодец! — похвалил Миклоша полковник, когда тот спустился на палубу. — Ты мне сразу понравился, с первого взгляда. И я хочу спросить: нет ли у тебя желания присоединиться ко мне? Там, куда я направляюсь, очень нужны такие смелые молодые люди.

— Спасибо, господин полковник, — отозвался Миклош, — но я остаюсь с господином Барберри.

Шхуна, освобожденная от ненужного балласта, снова стремительно мчалась по бушующему морю.

Белый пароход, к большому облегчению полковника Симича, совершенно исчез из виду, скрытый высокими волнами.

Вдалеке из-за голубой дымки тумана проступили очертания скалистых берегов. И вскоре уже можно было разглядеть плоские крепостные стены над внушительным горным массивом.

Бора, прозванная рыбаками «тещей Адриатического моря», продолжала раскачивать корабль, проверяя его на прочность, но «Сан-Мартино» был в надежных руках и ни на дюйм не отклонился от заданного курса.

А тем временем огромная черная туча продолжала разрастаться, охватывая весь небосвод. Она стлалась так низко над водой, что стало темно, как будто наступила непроглядная ночь. Видны были только белокрылые чайки, с громкими криками носившиеся над черными волнами.

Внезапно со стороны берега что-то громыхнуло, перекрыв звуки бури.

Беппо растерянно развел руками, а полковник Симич встревоженно выругался.

— Черт бы их побрал! Они так взбаламутят все побережье! Из этой австро-венгерской крепости нас будут обстреливать, пока не потопят.

На вершине горы вспыхнул факел и снова прогремел пушечный выстрел.

— Все пропало! — обреченно вздохнул полковник.

Но в следующий момент послышался раскатистый грохот, заглушивший звуки пушечной пальбы. Это уже загремело небо. И тут же хлынул сильнейший ливень — настоящий водопад. В этом сплошном потоке воды и в двух шагах невозможно было что-либо разглядеть.

Старый контрабандист хлопнул полковника по плечу.

— Сама природа благоволит к нам, сударь! Теперь нам и сам черт не страшен!

И, крепко держа штурвал, он во весь голос запел старую рыбацкую песню.

Глава седьмая, в которой перед нашими путешественниками проплывают, как в сновидениях, средневековые города

Буря утихла. «Сан-Мартино» расправил паруса и, влекомый попутным ветром, стремительно разрезал озаренную солнцем водную гладь невдалеке от далматинского побережья.

Вся компания проводила время за разговорами, расслабленно развалившись на палубе под лучами теплого солнца. Только русский богатырь Громобой Иванович безмолвно стоял, прислонившись к мачте и глядя на буруны за кормой корабля. Цезарь Барберри, который тяжелее всех перенес приступ морской болезни, окончательно пришел в себя и, беззаботно озираясь по сторонам, приговаривал:

— Родина артиста — весь белый свет! Мы, люди искусства, можем жить в любой точке земного шара.

— Мне тоже так думается, дружище, — подхватил Густав. — Я бывал в России, объездил всю Сибирь. В Нижнем Новгороде клоуна Густава знали не хуже, чем в Мадриде или Кадисе. Для нас, как и для других бродяг всякого рода, знакомство с новыми краями — это всегда радость. Между прочим, на Балканах я ни разу не был.

И тут в разговор вступила мадемуазель л’Эстабилье, сообщив всем присутствующим, что ей когда-то уже довелось побывать на Балканах в составе парижского кабаре. Она расхваливала тамошнюю публику, с восторгом отзываясь о гостеприимстве местных жителей. Вскоре, однако, выяснилось, что мадемуазель, как все французы, не в ладах с географией и на самом деле рассказывает о Венгрии. Миклош понял это, когда она упомянула о Дебрецене — ведь город с таким названием есть только в Венгрии.

Полковник Симич, осознав, что все опасности остались позади и больше ничто не помешает ему доставить по назначению его нелегальный груз, заметно повеселел и с довольным видом прохаживался по палубе, подкручивая усы.

Но охотнее всего он проводил время в компании Миклоша и Виктора, испытывая явную симпатию к этим бравым, крепким парням, похожим друг на друга, как родные братья. Он подолгу рассказывал им о своем боевом прошлом и не скрывал, что хотел бы видеть их в рядах македонских повстанцев.

— Поверьте мне, — поговаривал он, — во всем мире, пожалуй, нет таких отважных воинов, как в албанских и македонских горах. Но неплохо было бы, если б число этих смельчаков увеличивалось за счет молодежи. Знаете, бывали случаи, когда молодые парни в долине Вардара[18] становились вождями племен и даже македонскими воеводами.

Полковник Симич знал эти края как свои пять пальцев и мог без конца рассказывать о людях, которые здесь обитали.

— Народ, веками обживавший эти дикие места, теперь остался только в легендах, сохраненных потомками тех мужественных людей. В те давние времена далматинцы безраздельно господствовали и на море, и на суше. Их правители вели постоянные войны с соседями. Их мореходы по поручению венецианских дожей привозили из дальних краев несметные сокровища… Где теперь те роскошные, расписанные позолотой и пурпуром галеры, на которых путешествовали короли и князья? Они давно покоятся в гуще водорослей на дне морском, обжитые крабами и моллюсками. А отпрыски легендарных пращуров ныне пасут в горах коз и доят овец. Но, надеюсь, скоро для них пробьет долгожданный час освобождения, и тогда македонцы, албанцы и далматинцы вернут себе былую славу!

При этих словах полковник прищурился, и его черные глаза полыхнули лихорадочным огнем.

Шла уже вторая неделя плавания, когда взорам наших путешественников открылся маленький городок, раскинувшийся на гористой местности и окруженный