Мистер Мерседес - Стивен Кинг

– Может, большой, шумный грузовик проезжал мимо, когда она вылезала из машины, и сигнала она не расслышала. Или патрульный автомобиль с включенной сиреной. А может, она так глубоко ушла в собственные мысли, что не обратила внимания на сигнал.

Здравого смысла в этом предположении прибавилось, когда Макгроури заверил их, что дверные замки «машины смерти» не взламывали, чтобы получить доступ в салон, и двигатель заводили ключом, а не напрямую, соединив провода. Что волновало Ходжеса – собственно, единственное, что его волновало, – так это то, насколько ему хотелось уцепиться за этот здравый смысл. Ни одному из детективов не приглянулась миссис Трелони, с ее вырезом-«лодочкой», идеально выщипанными бровями и вдовьим хихиканьем. Миссис Трелони не спросила об убитых и раненых, не поинтересовалась ни единой подробностью. Преступницей она не была – ни в коем случае, – но хотелось возложить на нее часть вины. Предоставить ей возможность подумать о чем-то еще, помимо вегетарианских обедов из «Бхай».

– Не усложняй, – посоветовал его напарник. Пробка рассосалась, и он нажал на педаль газа. – Ей дали два ключа. Она заявляет, что у нее один. И теперь это правда. Ублюдок, который убил этих людей, вероятно, выбросил тот, что остался в замке зажигания, в первую канализационную решетку, которая встретилась по пути. Нам она показала запасной.

Конечно же, это и был искомый ответ. Когда слышишь топот копыт, думаешь не о зебрах.

Кто-то легонько трясет его за плечо, как трясут крепко спящего человека. И Ходжес осознает, что он практически заснул. Или воспоминания вогнали его в транс.

Это Элейн, менеджер зала «Димасио», и в ее глазах озабоченность.

– Детектив Ходжес? Вы в порядке?

– Все прекрасно. Но теперь – просто мистер Ходжес, Элейн. Я на пенсии.

Он подмечает в ее глазах не только озабоченность, но и кое-что еще. Кое-что похуже. Из посетителей в ресторане только он. Официанты толпятся у двери на кухню, и внезапно Ходжес видит себя со стороны, каким, должно быть, видят его они с Элейн. Старик, сидящий за столиком, хотя человек, который составлял ему компанию, давно ушел, как и другие посетители ресторана. Разжиревший старик, который вилкой подбирал с тарелки последние крошки торта и сосал их, как ребенок – леденец, а потом просто смотрел в окно.

«Они гадают, еду ли я в королевство Деменция на экспрессе “Альцгеймер”», – думает он.

Он улыбается Элейн своей лучшей улыбкой, широкой и обаятельной.

– Мы с Питом обсуждали наши прежние расследования. Я задумался об одном. Прокручивал в голове некоторые моменты. Извините. Уже ухожу.

Он встает, но пошатывается, толкает стол, недопитый стакан с водой падает. Элейн хватает его за плечо, чтобы поддержать, озабоченности в ее глазах и на лице прибавляется.

– Детектив… мистер Ходжес, вы сможете сесть за руль?

– Конечно, – отвечает он слишком уверенно. Покалывания поднимаются по ногам от лодыжек к промежности, потом спускаются обратно. – Всего два стакана пива. Пит выпил остальное. Ноги затекли, ничего больше.

– А-а. Вам уже лучше?

– Все хорошо, – отвечает он, и ногам действительно лучше. Слава Богу! Где-то он, помнится, читал, что старикам, особенно грузным старикам, не следует сидеть слишком долго. Под коленями в сосудах может образоваться тромб. Ты встаешь, тромб отрывается, продвигается к сердцу, и вот она, встреча с ангелом.

Элейн провожает его к двери. Ходжес думает о сиделке, которая ухаживала за матерью миссис Ти. Как ее фамилия? Харрис? Нет, Харрис – это женщина, которая постоянно жила в квартире. А сиделка – Грин. Когда миссис Уэртон хотела пройти в гостиную или в туалет, миссис Грин сопровождала ее так же, как сейчас Элейн сопровождает его.

– Элейн, я в порядке, – говорит он. – Голова трезвая. Тело слушается. – Он поднимает руки, чтобы подтвердить свои слова.

– Отлично, – улыбается она. – И приходите к нам снова… поскорее.

– Обещаю.

Выходя в яркий солнечный свет, Ходжес смотрит на часы. Начало третьего. Он пропустил дневные передачи, но нисколько об этом не жалеет. Дама-судья и нацист-психолог могут удовлетворить себя сами. Или друг друга.

Он медленно идет по автомобильной стоянке, на которой, кроме его «тойоты», остались скорее всего только машины сотрудников. Достает из кармана ключи и подбрасывает их на ладони. В отличие от ключа миссис Ти ключ от «тойоты» на кольце. И да, имеется брелок, пластиковый прямоугольник с закатанной в него фотографией дочери. Улыбающаяся семнадцатилетняя Элли в форме команды по лакроссу Городской средней школы.

Что касается ключа от «мерседеса», миссис Трелони твердо стояла на своем. При последующих допросах она продолжала настаивать, что у нее всегда был один ключ. Даже после того, как Пит показал ей накладную, в которой указывалось, что в 2004 году в комплекте с «мерседесом» среди прочего она получила «2 (два) ключа», она не отступилась. Заявила, что в накладной ошибка. Ходжес помнит железную уверенность, которая звучала в ее голосе.

Пит сказал бы, что в итоге она все-таки сдалась. Причем никакой бумажки не потребовалось. Самоубийство по своей природе – признание вины. Стена отрицания рухнула. Как и в случае с тем парнем, который сбил человека и скрылся с места преступления, но потом сознался. Да, это был ребенок, не собака. Это был ребенок, а я посмотрел на дисплей мобильника, чтобы понять, чей звонок пропустил, и убил его.

Ходжес помнит, как каждый последующий допрос миссис Ти странным образом усиливал эффект. Чем дольше она упорствовала, тем сильнее они ее недолюбливали. И чем сильнее они ее недолюбливали, тем решительнее она настаивала на своем. Потому что знала, что они чувствовали. О да! Она была эгоцентричной, но не глу…

Ходжес останавливается, одна рука на согретой солнцем дверной ручке «тойоты», вторая прикрывает глаза от солнца. Он смотрит в тень под эстакадой. Полдень давно миновал, и обитатели Лоутауна начали подниматься из гробниц. В тени четверо. Трое больших засранцев и один маленький. Большие, похоже, шпыняют мелкого. У мелкого на спине рюкзак, и на глазах Ходжеса один из больших срывает его со спины мальчишки. Следует взрыв тролльего смеха.

Ходжес неспешно идет по крошащемуся тротуару к эстакаде. Он спокоен, и торопиться ему незачем. Руки в карманах пиджака. С эстакады доносится мерный гул легковушек и грузовиков, их тени падают на улицу внизу. Он слышит, как один из троллей спрашивает мелкого, сколько у того денег.

– Нету их у меня, – отвечает мелкий. – Отвалите.

– Выверни карманы, и мы поглядим, – говорит Второй тролль.

Мальчишка пытается убежать. Третий тролль хватает его сзади, руки железным кольцом стягивают щуплую грудь. Первый тролль ощупывает карманы пленника.

– Хо-хо, я слышу, как хрустят денежки, – говорит он, и лицо мальчишки кривится от усилий не расплакаться.

– Мой брат узнает, кто вы, и надерет вам зад, – говорит мальчишка.

– Потрясающая идея, – отвечает Первый тролль. – Вызывает желание нассать тебе…

Тут он замечает Ходжеса, который – с животом наперевес – входит в тень, чтобы присоединиться к ним. Его руки по-прежнему в карманах старого клетчатого пиджака с заплатами на локтях, с которым он никак не может заставить себя расстаться, хотя прекрасно понимает, что ходить в нем просто неприлично.

– Чё надо? – спрашивает Третий тролль, который держит мальчишку со спины.

Ходжес уже собирается имитировать выговор Джона Уэйна, но понимает, что это лишнее. Эти подонки могут знать только одного Уэйна – Лила.

– Я хочу, чтобы вы оставили этого маленького человека в покое, – говорит он. – Валите отсюда. Быстро.

Первый тролль отпускает карманы мальчишки. Он в куртке с капюшоном и бейсболке «Янкис». Упирает руки в узкие бедра, склоняет голову набок: похоже, ситуация забавляет его.

– Сам вали, жироба.

Ходжес времени не теряет. Все-таки их трое. Достает из правого кармана пиджака Веселый ударник. Приятно ощущать в руке его тяжесть. Веселый ударник – это носок с рисунком из разноцветных ромбиков. Мысок заполнен стальными шариками. Чтобы они не высыпались, на лодыжке носок завязан узлом. Замах – Ударник врезается Первому троллю в шею и обвивает ее. Ходжес наносит точный удар, следит за тем, чтобы носок прошел мимо адамова яблока. Если попасть по нему, смерть практически неминуема, а это грозит объяснениями с бюрократией.

Слышится металлический звон. Первый тролль отшатывается, на лице изумление, которое тут же сменяется гримасой боли. Еще шаг в сторону – с тротуара на мостовую, – и он падает на асфальт. Перекатывается на спину, жадно ловит ртом воздух, хватается руками за шею, выпученные глаза таращатся на подбрюшье эстакады.

Третий тролль выступает вперед.

– Гребаный… – начинает он, но тут Ходжес поднимает ногу (слава Богу, сейчас нигде ничего не колет) и бьет в промежность. Слышит, как рвутся по шву его брюки, и думает: Ну ты, твою мать, и толстый. Третий тролль издает вопль боли. Под эстакадой, со всеми этими грузовиками и легковушками, которые проносятся над головой, вопль этот почти не слышен. Сам тролль сгибается пополам.