Адольф Гитлер (Том 2) - Иоахим Фест

Однако это не вызывает у него ни растерянности, ни даже намёка на замешательство. Ещё полтора года назад, летом 1923 года, такого рода удар мог выбить его из колеи и породить в нём летаргию и слабость, как в юношеские годы, теперь он остаётся равнодушен и почти безучастен даже к последствиям запрета на выступления и в личном плане, хотя это означало для него потерю важнейшего источника доходов; теперь средства на жизнь он зарабатывает гонорарами за передовицы, которые пишет для партийной печати. Нередко выступает он и перед небольшой аудиторией из сорока-шестидесяти гостей в доме Брукманов, и полное отсутствие средств для опьяненности, доведения себя до экстаза вынуждает его теперь искать и находить новые методы рекламы и подачи себя. Наблюдатели того времени единодушно отмечают перемены, произошедшие с Гитлером за время его нахождения в тюрьме, появление более жёстких и строгих черт, которые впервые придают этому невыразительному облику психопата контуры индивидуальности: «Узкое, бледное, болезненное, часто казавшееся пустым лицо стало более резким, явственнее проступила сильно развитая структура строения костей от лба до подбородка; то, что раньше производило впечатление меланхоличности, уступило теперь место не вызывавшей сомнений черте твёрдости»[71]. Она придала ему, вопреки всем неприятностям, то упорство, с помощью которого он и преодолел фазу стагнации и развернул в конечном итоге своё триумфальное шествие в начале тридцатых годов. И когда летом 1925 года, на низшей точке упадка всех его надежд, совещание руководителей НСДАП вздумало обсуждать вопрос о его заместителе, он резко выступил против этого с вызывающим утверждением, что существование или крах движения зависит только от него одного[72].

Картина его ближайшего окружения убеждала, что тут он, несомненно, прав. В результате сознательно вызванных коллизий и размежеваний в последние месяцы с ним, естественно, остались в первую очередь заурядные и послушные приверженцы и его антураж опять свёлся к когорте скототорговцев, шофёров, вышибал и бывших профессиональных вояк, к которым он ещё со смутных времён начала становления партии испытывал какое-то удивительно сентиментальное, чуть ли не человеческое чувство. И зачастую весьма одиозная репутация этих его спутников смущала его столь же мало, как и их шумливая грубость и примитивность, и именно такое окружение демонстрировало в первую очередь, насколько утратил он свои буржуазные, эстетизирующие истоки. Когда его, бывало, упрекали за это, то он тогда ещё оправдывался с определённым налётом неуверенности, что, мол, и он может ошибаться в своих наперсниках, ибо это в природе человека, который «не может не заблуждаться»[73]. Однако вплоть до тех лет, когда он стал канцлером, именно такому типу в его свите и отдавалось предпочтение, да и после этот тип преобладал в тех приватных компаниях его собеседников в длинные пустые вечера, когда он устраивал в помещениях, которые когда-то занимал Бисмарк, просмотры кинофильмов или предавался пустой болтовне, расстегнув пиджак и далеко вытянув ноги из тяжёлого кресла. Не имея ни корней, ни семьи, ни профессии, но непременно какой-то излом в характерах или биографиях, они пробуждали у бывшего обитателя мужского общежития определённые сокровенные воспоминания, и, возможно, как раз аура и запахи венских лет и были причиной того, что он вновь оказался в кругу всех этих кристианов веберов, германов эссеров, йозефов берхтольдов или максов аманов. Восхищение и откровенная преданность — это было все, что они могли предложить и безоговорочно принести ему в дар. Не отрывая самозабвенных взглядов от его губ, слушали они его пространные монологи в «Остерии Бавария» или в «Кафе Ноймайер», и вполне вероятно, что в их слепом энтузиазме он и находил эрзац необходимому ему как наркотик восхищению масс, которого теперь его на время лишили.

К тем скудным успехам, которыми мог бы похвастаться Гитлер в этот период парализованности, относится прежде всего привлечение им на свою сторону Грегора Штрассера. До провалившегося ноябрьского путча этот аптекарь из Ландсхута и гауляйтер Нижней Баварии, которого привёл в политику «фронтовой опыт», лишь изредка появлялся на сцене. Однако, воспользовавшись отсутствием Гитлера, он сумел двинуться в первый ряд и принести национал-социализму определённое количество сторонников в рамках «Национал-социалистического освободительного движения» — главным образом в Северной Германии и в Рурской области. Этот грубовато сбитый, хотя и не лишённый тонких чувств мужчина, не чуравшийся драк в ресторациях и читавший в оригинале Гомера, а в целом являвший собой и впрямь этакое клише тяжёлого на подъем баварца из числа зажиточных граждан маленького провинциального городка, был весьма примечательной фигурой и имел, помимо собственного ораторского дара, в лице своего брата Отто ещё и умелого и напористого союзника-журналиста. С не раз уже сломленным и холодным неврастеником Гитлером он сошёлся с трудом, личность последнего была тут такой же большой помехой, как и имевшее дурную репутацию его послушное окружение, в то время как совпадение политических взглядов сводилось почти исключительно к трактовавшемуся самым широким образом и игравшему всеми красками, но совершенно не имевшему точного определения понятию «национал-социализм». Но его восхитила магия Гитлера и способность того собирать приверженцев и мобилизовывать их ради какой-либо идеи. В мероприятии по «новообразованию» партии Штрассер не участвовал. Когда же Гитлер в начале марта 1925 года предложил ему в качестве отступного за выход из «Национал-социалистического освободительного движения» широкую самостоятельность по руководству НСДАП во всём северно-германском регионе, Штрассер самоуверенно подчеркнул, что примкнёт к Гитлеру не как последователь, а как сподвижник. Он оставляет за собой право на свои принципы и сомнения, но выше всего для него — перспективность и нужность идеи: «Поэтому я отдал себя в распоряжение господина Гитлера ради нашего сотрудничества»[74].

Это приобретение уравновесилось, однако, весьма примечательной потерей. В то время как Штрассер с бурной энергией приступает к построению партийной организации в Северной Германии и в короткий срок создаёт между Шлезвиг-Гольштейном, Померанией и Нижней Саксонией семь новых партийных округов-ray, Гитлер демонстрирует свою решимость любой ценой, даже за счёт дальнейших потерь, утверждать собственный авторитет и свою концепцию — он порывает с Эрнстом Ремом. Выпущенный, несмотря на обвинительный вердикт, мюнхенским народным судом на свободу, этот отставной капитан незамедлительно начал собирать своих бывших соратников времён добровольческих отрядов и «Кампфбунда» под знамёна нового союза «Фронтбанн». С растерянностью взиравшие на возрастающую нормализацию ситуации, вечные «только-солдаты» были почти все без исключения готовы вступить в это новое объединение, быстро набиравшее силу благодаря энергии и организационному таланту Рема.