Императорский Рим в лицах - Елена Федорова

Клеопатре удалось разведать, что Октавиан очень хочет сохранить ей жизнь, чтобы отправить ее в Рим и в цепях провести по городу в своем триумфальном шествии.

Но Клеопатра больше жизни ценила свое гордое тщеславие. Хотя по приказу Октавиана к ней была приставлена бдительная стража, ей тем не менее удалось покончить с собой и не дать наследнику Юлия Цезаря насладиться глумлением.

Клеопатра перед тем как уйти в мир иной совершила у гробницы Антония последние заупокойные обряды и под стражей вернулась во дворец.

«Она велела приготовить себе купание, искупалась, легла к столу. Подали богатый, обильный завтрак. В это время к дверям явился какой-то крестьянин с корзиною. Караульные спросили, что он несет. Открыв корзину и раздвинув листья, он показал горшок, полный спелых смокв. Солдаты подивились, какие они крупные и красивые, и крестьянин, улыбнувшись, предложил им отведать. Тогда они пропустили его, откинувши всякие подозрения. После завтрака, достав табличку с заранее написанным и запечатанным письмом, Клеопатра отправила ее Октавиану, выслала из комнаты всех, кроме обеих женщин, которые были с нею в усыпальнице, и заперлась. Октавиан распечатал письмо, увидел сетования и мольбы похоронить ее вместе с Антонием и тут же понял, что произошло. Сначала он хотел броситься на помощь сам, но потом, со всею поспешностью, распорядился выяснить, каково положение дела. Все, однако, свершилось очень быстро, ибо когда посланные подбежали к дворцу и, застав караульных в полном неведении, взломали двери, Клеопатра в царском уборе лежала на золотом ложе мертвой. Одна из двух женщин, Ирада, умирала у ее ног, другая, Хармион, уже шатаясь и уронив голову на грудь, поправляла диадему в волосах своей госпожи. Кто-то в ярости воскликнул: «Прекрасно, Хармион!» – «Да, поистине прекрасно и достойно преемницы стольких царей», – вымолвила женщина и, не проронив больше ни звука, упала подле ложа.

Говорят, что аспида принесли вместе со смоквами, спрятанным под ягодами и листьями, чтобы он ужалил царицу неожиданно для нее – так распорядилась она сама. Но, вынувши часть ягод, Клеопатра заметила змею и сказала: «Так вот она где была…» – обнажила руку и подставила под укус. Другие сообщают, что змею держали в закрытом сосуде для воды, и Клеопатра долго выманивала и дразнила ее золотым веретеном, покуда она не выползла и не впилась ей в руку повыше локтя. Впрочем, истины не знает никто – есть даже сообщение, будто она прятала яд в полой головной шпильке, которая постоянно была у нее в волосах. Однако ж ни единого пятна на теле не выступило, и вообще никаких признаков отравления не 0 наружили. Впрочем, и змеи в комнате не нашли, но некоторые утверждали, будто видели змеиный след на морском берегу, куда выходили окна, конец, по словам нескольких писателей, на руке Клеопатры виднелись ВДа легких, чуть заметных укола. Это, вероятно, убедило и Октавиана, по-Y что в триумфальном шествии несли изображение Клеопатры с «льнувшим к ее руке аспидом. Таковы обстоятельства ее кончины. Октавиан, хотя и был раздосадован смертью Клеопатры, не мог не восхититься ее благородством и велел с надлежащею пышностью похоронить ее рядом с Антонием. Клеопатра умерла 39 лет, Антоний прожил 56 или, по другим сведениям, 53 года. Статуи Антония были сброшены с пьедесталов, а за то, чтобы эта участь не постигла и статуи Клеопатры, один из ее друзей заплатил Октавиану 2 тысячи талантов» (Плут. Ант. LXXXV – LXXXVI).

Октавиан приказал убить Антулла, старшего сына Антония и Фуль-вии, а также – Цезариона, сына Клеопатры и Юлия Цезаря, всех же остальных детей как Антония, так и Клеопатры он оставил в живых и дал им воспитание, относясь к ним как к своим близким родственникам.

Октавиан Август. Мрамор. Рим. Ватиканские музеи

Октавиан оказался победителем, гражданские войны кончились, и он хорошо понимал, что в мирное время быть откровенным властителем Рима не так просто. Ведь официально Октавиан с оружием в руках мстил убийцам своего отца и спасал государство. Недаром, много лет спустя, когда жизненный путь его был близок к завершению, Октавиан написал в автобиографии: «19 лет отроду я по своему собственному решению и на свои частные средства собрал войско, с помощью которого вернул свободу государству, подавленному господством банды заговорщиков» (ДБА, 1).

Теперь в государстве наступил внутренний мир, ибо у Октавиана больше не было соперников.

Октавиан стал подумывать о том, чтобы сложить с себя власть и передать все дела сенату и народу (см. Дион Касс. 52, 1). По этому поводу он стал советоваться со своими ближайшими друзьями – с Гаем Цильнием Меценатом, которого ценил за умение молчать, и с Марком Випсанием Агриппой, которого ценил за скромность и за выносливость в трудах (см.! Авр. Викт. Извл. I).

Как передает Дион Кассий, Агриппа посоветовал Октавиану отказаться от единовластия, но Меценат рассудил иначе, и в речи его были такие слова:

«Если ты заботишься об отечестве, за которое вел столько войн, за которое с удовольствием отдал бы и свою душу, то преобразуй его и приведи в порядок наиболее рациональным образом. Возможность и делать i и говорить все, что только кто пожелает – это источник всеобщего благополучия, если имеешь дело с благоразумными людьми, но это приво-' дит к несчастью, если имеешь дело с неразумными. Поэтому тот, кто дает свободу неразумным людям, все равно что дает меч ребенку или сумас-шедшему, а кто дает свободу благоразумным гражданам, тот спасает всех, в том числе и безумцев, даже вопреки их воле.

Поэтому я считаю необходимым, чтобы ты не обманывался, обращая внимание на красивые слова, но чтобы, взвесивши настоящее положение вещей, по существу поставил бы предел дерзким выходкам толпы и взял бы управление государством в свои руки совместно с другими

Достойными людьми. Тогда сенаторами были бы люди, выдающиеся своим умом, войсками командовали бы те, кто имеет опыт в военном деле, а несли бы военную службу и получали бы за это жалованье люди самые крепкие и самые бедные. Таким образом, каждый будет охотно делать свое дело, с готовностью помогать другому, не будет больше слышно о людях нуждающихся, все обретут безопасную свободу. Ибо пресловутая свобода черни является самым горьким видом рабства для людей достойных и одинаково несет гибель всем. Напротив, свобода, везде ставя-Щая на первый план благоразумие и уделяющая всем справедливое по Достоинству, делает всех счастливыми.

Ты не думай, что я советую тебе стать тираном и обратить в рабство РОД и сенат. Этого мы никогда не посмеем, ни я сказать, ни ты сделать. Было бы одинаково хорошо и полезно и для тебя и для государства, если бы ты вместе с лучшими людьми диктовал законы, а чтобы никто из толпы не поднимал голос протеста» (Дион Касс. 52, 14-15).